10 декабря в Москве вручили "Большую книгу" — самую щедрую (призовой фонд 5 млн рублей) на сегодняшний день награду в мире русской литературы. Лауреатом первой премии стала книга Олега Лекманова, Михаила Свердлова и Ильи Симановского "Венедикт Ерофеев: посторонний", второй — повесть Григория Служителя "Дни Савелия", третьей — роман Гузель Яхиной "Дети мои". Эти непредсказуемые результаты весьма предсказуемой премии все же едва ли могут удивлять. И можно только погрустить, что новых имен премия на этот раз не вынесла. Нам их очень не хватает. Рельсы "Большой книги" Вообще-то, "Большая книга" очень любит биографии. В первый же сезон ее существования, в 2006 году, первую премию получил Дмитрий Быков за биографический роман-гигант "Борис Пастернак". Два года назад, в 2017 году, лауреатом стал не менее монументальный "Ленин. Пантократор солнечных пылинок" Льва Данилкина, а второе место занял "Катаев" Сергея Шаргунова. Между ними на первых и вторых местах — "Гумилев сын Гумилева" Сергея Белякова, "Аксенов" Александра Кабакова и Евгения Попова, "Лев Толстой. Бегство из рая" Павла Басинского, "Александр Солженицын" Людмилы Сараскиной. Это все, конечно, очень большие по объему книги, но не стоит и сомневаться, что выбраны они не за это. Важнее, что они создают некоторую триумфальную историю русской литературы: наши великие писатели, наши героические сюжеты. Некомплиментарных биографий в России почти не пишется, и о мертвых у нас стараются говорить только хорошее. Большие биографии удовлетворяют читательский голод по величию непрерывной истории, прежде всего, истории литературной, в которой все русское можно было бы пережить как героический прорыв от страданий к достижениям. И это представление о писательстве как о занятии возвышающем, о писателе как национальном герое и о литературе как отражении особого русского пути как нельзя соответствует премии, существующей на щедрые меценатские пожертвования. "Большая книга" за десять с лишним лет своего существования уже накрепко утвердила эту свою миссию — демонстрировать величие и ценность русской литературы. Поэтому же, наверное, писатели, раз попавшие в ее выбор, рано или поздно возвращаются снова. Ведь здесь важно именно не открыть новые имена, а утвердить значимость старых. Так, Дмитрий Быков, получив третью премию за "Бориса Пастернака", затем еще дважды получил третью, за роман "Остромов" в 2011 году и за "Июнь" в 2017-м. Михаил Шишкин с третьей премией за "Венерин волос" в 2006-м получил первую премию за "Письмовник" в 2011-м, а Леонид Юзефович и вовсе дважды получил первую премию — за "Журавлей и карликов" в 2009-м и "Зимнюю дорогу" в 2016-м. Имена повторяются, как будто стоит жюри увидеть в коротком списке уже знакомого писателя, это сразу становится утешительным знаком, что дела идут хорошо и правильно и русская литература, как по накатанному, торжественно идет по проложенным для нее не без помощи "Большой книги" рельсам. Собственно, ровно это поощрение постоянства и демонстрирует нам список вчерашних лауреатов. Гузель Яхина уже обладает одной "Большой книгой" — она получила ее в 2015 году за роман "Зулейха открывает глаза". В "Зулейхе" литературная смелость не без некоторой стилистической чрезмерности сочеталась со смелостью главной темы — это был роман о раскулачивании, в котором героям вопреки жестокой истории удавалось найти маленькое житейское счастье. "Дети мои" — роман о поволжском немце, где история превращается в фэнтези и в итоге становится гораздо менее болезненным, но и гораздо менее цепляющим читателя переживанием. Он довольно искусно построен, изящно написан, но "Зулейху" не затмевает, а главное, не дает через все свои фантастические занавески пережить столь необходимый читателю катарсис. "Дни Савелия", дебют московского актера Григория Служителя, в смысле катарсиса удачнее. История, рассказанная от имени московского уличного кота, кажется поначалу очень миленькой, но разрастается до огромного трагического финала. Это очень современный, в каком-то смысле очень московский текст, и его маленькая слава кажется весьма заслуженной — об обычных людях вокруг нас и мучительной связи, которую мы испытываем со всеми, кто вокруг нас разнообразно страдает, будь это люди или котики. Герой без венка Потому и победитель, коллективная биография Венедикта Ерофеева, кажется, вполне в духе премии — это восхитительно подробная, иногда до чувства присутствия при очередном ерофеевском просыпании с бодуна, старательная и обстоятельная работа, сочувственно и близко представляющая жизнь одного из главных писателей ХХ века. Но на первом месте она смотрится даже странновато — дело в том, что это слишком живая книга о человеке, целью которого с ранних лет была абсолютная свобода, и о попытке вопреки времени, политике и всему государственному официозу, такой свободы достичь. Ее эпиграфом стал стишок Всеволода Некрасова "Свобода есть свобода", ее первые слова о том, как герой этой книги "очень рано, в 18-летнем возрасте, раз и навсегда сошел с пути, обязательного для почти любого заботящегося о собственном благополучии интеллигента". Здесь на герое нет никакого венца — ни лаврового, ни тернового. Его никак и не получилось бы дополнительно героизировать, потому что всякую попытку сделать себя центром канона он нарочито разрушает, точно так же, как при жизни вылетал из университетов за поведение или променял академическую карьеру на случайные подработки. В воспоминаниях современников Веничка предстает неизменно разным, но неизменно обласканным их любовью и восхищением и неизменно искренним и живым. Этот герой занимает авторов чрезмерно, потому что вся его биография — это доказательство, что можно жить вопреки, даже о собственном благополучии не заботясь, и противостоять обаянию веничкиной фигуры, "красивой и мрачной", тут совершенно невозможно, даже когда герой, пьяный, пытается уронить на неприглянувшегося ему собеседника шкаф. Это книга не просто о Венедикте Ерофееве, а о свободе и о возможности эту свободу на себя сегодняшнего как-то примерить. Не побояться сказать со сцены слово в защиту несправедливо судимых и осужденных, например. Есть своя ирония в том, что такая нонконформистская книга получила весьма конформисткую по всей своей задумке премию. Но нельзя не сказать, что такое решение облагораживает весь литературный труд в целом.
