«Давайте говорить на дебатах, на улице, на митингах, в интернете»: депутат Мосгордумы — о задачах «Молодой гвардии Единой России»

На закате 2010-х большинству людей требуется войти в интернет, чтобы расшифровать аббревиатуру МГЕР. «Молодая гвардия «Единой России» не вызывает ассоциаций с каким-то всенародно известным политиком или ярким событием. МГЕР была на слуху в середине нулевых, тогда молодогвардейцы запомнились противостоянием на уличных акциях с активистами оппозиционных движений. С «Молодой гвардией» считались в серьезных политических кругах, а вступление в МГЕР расценивалось как заявка на государственную деятельность в обозримом будущем. Карьерный лифт МГЕР работал бесперебойно. Но прошло время, и молодежка «ЕР» потеряла авторитет. О причинах упадка, попытках возрождения и будущем МГЕР Daily Storm поговорил с бывшим молодогвардейцем, а ныне депутатом Мосгордумы Кириллом Щитовым. — Вы начинали свою политическую карьеру в «Молодой гвардии «Единой России». Но последние несколько лет активность молодежного крыла «Едра» заметно угасла, а движение «Наши», которое тоже было на слуху, вообще кануло в небытие. Какие сегодня перспективы у МГЕР? Что обсуждалось по этому поводу на прошедшем съезде партии? — Насколько я понимаю, одна из концепций реорганизации, которая находится в разработке, состоит в том, что МГЕР будет разбита на несколько блоков. Например, будет создан ресурсный центр, который будет развивать различные федеральные проекты. Я к этому отношусь с одной стороны хорошо, с другой — крайне настороженно. Если «Молодая Гвардия» сохранит свой главный лозунг, под которым она когда-то создавалась – «Молодежь в политику, а значит во власть», если эта организация продолжит быть кузницей кадров для подготовки молодых политиков и госуправленцев, то, наверное, у МГЕР есть новое будущее. Запрос на новых политиков огромен, их надо растить. Если МГЕР получит новую повестку — социальную, волонтерскую — это тоже хорошо. Но в этом случае молодежка «Единой России» столкнется в конкурентной борьбе с другими уже существующими общественными, волонтерскими и благотворительными организациями. И кто победит на этом поле — большой вопрос. И куда уйдет ниша работы с молодежью, имеющей запрос на участие в политике... — С этим связано ваше настороженное отношение к такой реорганизации? — Да, тут можно вспомнить движение «Наши». Когда их решили реформировать из единой организации в проектные офисы с кучей разных проектов — «Хрюши против», «Стоп хам!», «Сталь», оно посыпалось буквально через год-два. Это случилось потому, что они ушли от лидерско-ориентированной организации к проектной модели, где каждый сам за себя, имеет свое финансирование, своих внутренних руководителей. Я переживаю, что подобная судьба может ожидать обновленный вариант «Молодой гвардии». Поэтому главная задача МГЕР сейчас — найти ответ на вопросы «а зачем мы сегодня?», «в чем наша политическая миссия?». — В вашу бытность в «Молодой гвардии» такой ответ существовал? — Когда я пришел в МГЕР, на этот вопрос был четкий ответ: «Мы здесь для того, чтобы не допустить «оранжевый» сценарий в России!» Я ради этого вступил в организацию, мы ради этого боролись с оппозиционными силами — с «Другой Россией», с «Гражданским фронтом», с Лимоновым, Каспаровым. Мы верили в нашу миссию охранительной организации. Мы охраняли «улицу»! Кстати, уже после МГЕР, работая в Московской городской думе, я участвовал в охранительных задачах. Когда в 2012 году в мае проходили московские акции протеста «Оккупай-абай», «Баррикадная», я имел отношение ко многим задачам, связанным с недопущениями существования этих протестных лагерей, мешавших местным жителям. — Чем вы непосредственно занимались в тот период? — Ну, это я вам не скажу. Но, поверьте, я был глубоко интегрирован в определенные задачи, потому что в том созыве я был депутатом от Центрального административного округа Москвы, где все это происходило. — Совсем недавно Кристина Потупчик высказалась в одном из интервью, что всех «нашистов» использовали, а потом фактически предали. То же самое случилось с МГЕР? — Насчет МГЕР я с такой формулировкой не согласен. Мы не потеряли никого. Достаточно посмотреть на тех, с кем я начинал в наше мгеровское время. Просто перечислю несколько фамилий. Алексей Шапошников — председатель Мосгордумы, Роман Терюшков — министр спорта Московской области, Евгений Грачев работает в администрации президента, Тимур Прокопенко — заместитель начальника управления по внутренней политике администрации президента, Александр Бугаев — руководитель Росмолодежи, Сергей Поспелов руководил Росмолодежью, а сейчас работает в Парламентской ассамблее ОДКБ и так далее. Список можно продолжать очень долго. На самом деле «Молодая гвардия» работала как кадровая сетка. У нас был политический лифт из МГЕР в политсовет «Единой России», а оттуда уже на многие посты: региональные, федеральные или в органы представительной власти через участие в выборах разного уровня. Возможно, проблемой «Наших» было то, что они существовали без прямой возможности дальнейшего продвижения и кадровой лестницы. Но многие из движения «Наши» нашли себя в жизни. — Давайте вернемся в наши дни. Согласитесь, что сейчас молодежный актив перешел на сторону оппозиции. Когда Навальный вывел на улицу молодежь, в том числе и школьников, это казалось случайностью. Но сегодня это осознанная тактика антиправительственных структур. И в этом партия власти явно проигрывает. Как быть? — Я не вижу другого пути, кроме как предлагать возможность самореализации политически активной молодежи в МГЕР. Эти шлюзы надо открывать. Если молодой человек имеет заряд на политическую активность, но придя к нам не получит возможность его реализации, то уйдет к другим политическим силам. И ему дадут на улицу выйти, ботинки на фонарь закинуть. Мне кажется, что нам тоже надо давать своим аналогичные возможности. Поэтому я согласен с мнением, что молодежи нужна движуха. Кто ее будет готов предложить, к тем она и пойдет. В наше время МГЕР предлагала множество подобных движух — пикеты, акции, митинги, политические проекты, noname-действия. Например, помните акции Лимонова «Стратегия 31»? Мы приходили раньше, занимали площадь, где-то даже происходили стычки. И это был драйв. — Значит ли это, что сейчас МГЕР не хватает общего врага, против которого можно самореализоваться? — Вопрос не в общем враге. «Молодой гвардии» надо встряхнуться и заниматься общими проблемами, остро волнующими общество. Проблемами страны. И не надо стесняться, если эти проблемы лежат в плоскости [работы] отдельных неэффективных чиновников, ошибочных решений. Надо брать на себя смелость и говорить о проблемах самим. — Но это поле уже занято Общероссийским народным фронтом, и молодежь туда не пустят. Как поступать в этом случае? — Если их туда не пустят, то молодежь пойдет к тем, кто не спрашивает разрешения «пускать или не пускать». Тогда выходят на Сахарова или на другие площади и начинают что-то свое качать. Поэтому я считаю, что «Молодой гвардии» надо быть позубастее. Это ниша в молодежной политике, которая сегодня не занята. Нам было тяжело — мы конкурировали с «Нашими», с «Местными», с «Россией молодой». На поляне молодежной провластной политики было четыре охранительных организации. И это не считая конкуренции с оппозиционными организациями и движухами. И именно это конкурентное поле рождало лидеров. — А власть готова пустить младогвардейцев на поляну, занятую конкурентами из оппозиционных молодежных движений? Она готова жертвовать своим молодежным крылом? — Власть никогда не выводила нас на акции. Никогда. Мы всегда выходили сами. Нам не нужна была команда или поручение от власти. Мы сами формировали свою повестку. Поэтому я считаю, что «Молодой гвардии» можно и нужно открыто участвовать в политической жизни Москвы. И я говорю это исходя из личного опыта. Например, если оппозиция говорит о чем-то, что это плохо, то почему «Молодая гвардия» не может открыто сказать: а мы считаем, что это нужно! Пусть они спорят в формате дебатов, в формате круглых столов и уличных акций. Почему нет? — То есть вы не против и уличных акций? — Я веду речь о независимых дискуссионных площадках, которые «Молодая гвардия» могла бы предлагать и выходить спорить с оппонентами. «Улица» — одна из них. Но здесь вопрос качества дискуссий. Как настраивают тех же участников протестной молодежи? Они [те, кто у власти] — «жулики и воры», «негодяи», «снести власть» без всякой конструктивной позиции. Ату-ту, пойдем захватим Мосгоризбирком! В чем тут может быть конструктивный диалог? — Так какую позицию должна занимать современная «Молодая гвардия «Единой России»? — Я считаю, что МГЕР надо честно говорить с любой молодежью. Например, мы выступаем против этого и этого. Кто с нами, кому с нами по пути — вперед, мы вас ждем. Кому с нами не по пути, ну давайте обсудим, какая у вас точка зрения. Давайте с вами об этом поговорим на дебатах, в рамках круглых столов, на улице, на митингах, в интернете. «Молодая гвардия» должна четко артикулировать политические задачи для активной молодежи, которую она призывает под свои знамена. Но еще раз повторюсь — я это говорю, исходя из своего личного опыта работы во МГЕР. Прошлого опыта. Сейчас я нахожусь за периметром МГЕР и высказываю свое личное мнение как эксперт. — Закончить хотелось бы не протестными акциями, но еще одним вопросом про молодежь. Как вы относитесь к предложению, в том числе главреда «Эха Москвы» Алексея Венедиктова, о снижении до 16 лет возрастного ценза для озвучивания своего мнения в электронном голосовании на платформе «Активный гражданин»? — Да, я знаю о его предложении провести электронное голосование о строительстве станции метро в Троицке. И разрешить высказывать свое мнение электорату 16+. Мы даже с ним это обсуждали. Может быть, пока еще общество не готово с точки зрения электорального процесса понижать возраст полноценного голосования, но с точки зрения отдельных вопросов и механизмов голосования на «Активном гражданине» и других платформах снижать возрастной ценз вполне реально. Дети сегодня развиваются гораздо активнее, чем мы. Я вижу это по своим детям. Причем мой младший развивается быстрее старшего. Ускорение этого процесса связано с ускорением технологий. Нынешнему поколению доступен абсолютный максимум информации. Поэтому я считаю [допустимой] идею Венедиктова по Новой Москве попробовать снизить планку до 16 лет — почему нет? Молодежи понятен формат голосования и вообще участия в каких-либо процессах с помощью гаджета. Вопрос в другом: какую повестку принятия решений можно отдать им на откуп? [Дать выбирать] место для строительства или доверить принятие решений в более развернутом круге вопросов? Это надо решать и думать над этим. — Но с другой стороны, идея настоящего электронного голосования в день выборов, что было экспериментально проведено в Москве в этом году, получила множество нареканий. В первую очередь от оппозиции. Или тут вопрос технической доработки и совершенствования? — Я абсолютно убежден, что за электронным голосованием — будущее. Другого пути у нас нет. Предложение отказаться от электронного голосования граничит с предложением отключить интернет или выкинуть смартфоны. Но мы не можем жить без гаджетов. Москвичи получают электронным образом более 260 государственных услуг. И с каждым годом количество возможностей на сайте «Госуслуги» растет. Я считаю, что возможность участия в выборах — это такая же государственная услуга, удобный формат своего волеизъявления. Приблизить выборы, что называется, на расстояние вытянутой руки — это необходимость. Мы просто приближаем выборы к избирателю.