Хомчак: Донбасс надо как можно быстрее возвращать, работать над этим прямо сейчас (Укрiнформ, Украина)

Мы видели интерес европейцев к событиям на Украине Укрiнформ: Руслан Борисович, подходит к концу ваш первый визит в Брюссель. Какие впечатления и выводы вы вынесли из первого общения с европейскими партнерами, что их интересовало, о чем вы им рассказывали? Руслан Хомчак: Это был первый визит для меня лично, но как для должностного лица уровня главнокомандующего вооруженных сил Украины, — разумеется, такие встречи уже проходили. У меня была надежда — собственными глазами увидеть уровень мероприятия, услышать, о чем говорят члены военного комитета Евросоюза между собой и с партнерами. Было приятно увидеть, что ситуация в области безопасности на Украине вызывает высокий интерес. Именно этому была посвящена отдельная сессия военного комитета ЕС. Наши партнеры услышали о событиях на Украине и вокруг нее, а также о состоянии вооруженных сил. Насколько видел сам и как мне докладывали офицеры и генералы, которые были со мной, — они не увидели равнодушных глаз. Наоборот — видели интерес, желание услышать и понять — что происходит. — Украина уже имеет устоявшиеся направления сотрудничества с НАТО. Европейцы на сегодня сами находятся на этапе оборонной трансформации. Какие направления сотрудничества Украина обсуждала с ними? — Почти все члены военного комитета Европейского союза — прежде всего представители стран — членов НАТО. На встрече, кстати, присутствовал и председатель военного комитета НАТО, маршал Стюарт Пич, — мы с ним пообщались. Я так понимаю, что это две структуры, которые тесно сотрудничают между собой и не противоречат друг другу. Что касается вооруженных сил Украины — всем было очень интересно, как представителям ЕС, так и партнерам. Было важно услышать слова поддержки от тех, кто комментировал мое выступление. А это были начальники генеральных штабов Литвы, Латвии, Румынии, Словакии и Грузии — как партнера, других стран. Можно сказать, что чувствовал себя комфортно в среде людей, объединенных профессионализмом, родственных по духу. То есть, если так уместно говорить, был в «своем коллективе». Военные профессионалы понимают — что и зачем происходит в Донбассе — Как ваши коллеги по ЕС и, в частности, по НАТО, оценивают те события, которые происходят сейчас в Донбассе? Особенно в контексте разведения войск и поиска каких-либо мирных альтернатив? — В докладе я информировал, что мы по трем участкам уже провели разведение, что первый шаг, который годами не могли выполнить, — выполнен, и это открыло возможности политическому руководству нашего государства вести диалог на других площадках. Относительно разведения не задавали никаких вопросов. Они, как профессионалы, понимают — что это такое и зачем это делается. Обидно, что много тех, кто считает себя профессионалами у нас в стране, — или не хотят этого понимать, или делают на этом какой-то непонятный «пиар», что просто расшатывает государство. На заседании комитета эта работа не вызвала никаких вопросов, сомнений или возражений. Наш долг — помнить и чтить тех, кто погиб за Украину — 20 ноября в Сумах произошло печальное событие — похоронили командира 128-й бригады Евгения Коростелева. Он стал очередной жертвой этой войны. Какие выводы сделал генштаб из этой трагедии? — К сожалению, это второй командир бригады за эту войну, который погиб и с которым я был знаком. С одним я выходил из Иловайска, с Павлом Пивоваренко, — причем мы выходили одной дорогой, одним путем двигались. Полковника Коростелева я лично назначал командиром бригады. Это грамотный, подготовленный, опытный боевой офицер, порядочный. Очень жаль, что его больше нет с нами. Но этот человек будет с нами столько, сколько мы будем о нем помнить. К сожалению, из-за того, что я здесь нахожусь (в Брюсселе), не мог быть там лично. Но обратился к президенту, и президент Украины подписал указ о награждении его посмертно орденом Богдана Хмельницкого 2 степени. Я поручил командующему сухопутных войск вручить эту награду близким офицера. Очень обидно, что мы теряем таких офицеров. Поэтому только слова соболезнования родным. Теперь мы, военные, как и все, кто находится рядом, обязаны помогать детям, родителям и всей семье офицера, всегда помнить всех тех, кто отдал жизнь, защищая Украину. Гибель каждого военного — это личное горе для командира — Евгений Коростелев стал не первой жертвой среди украинских военных уже после того, как начались процессы разведения войск. Практически ежедневно поступают сообщения о гибели, об увечьях и ранениях военнослужащих. Какие меры возможно предпринять, чтобы этого не происходило? Понятно, что не все зависит от вооруженных сил, ведь невозможно контролировать действия врага… — Чтобы чего не происходило? — Чтобы не гибли люди. — Понимаете, на войне не может такого быть. Президент Украины — он искренне принимает к сердцу каждого травмированного, или, не дай Бог, каждого погибшего. Он это воспринимает как личное горе. Это я могу утверждать, потому что по каждому у нас идет разговор, и уже мне президент задает вопрос — что мы должны сделать, обеспечить, изменить, чтобы не гибли люди? К сожалению, нет, не существует советов на каждый вариант, который может произойти. Потому что идет война. Евгений Коростелев погиб — он подорвался на гранате. Ни для кого не является тайной, что сегодня полоса в 410 километров, которая разделяет наш Донбасс на подконтрольную и неподконтрольную территории, в течение более пяти лет минировалась со всех сторон. Я так понимаю, если эта полоса пять лет минировалась, то разминировать нам ее придется в два раза дольше. Мы должны понимать причину таких трагедий по опыту всех прошлых войн, — локальных и не локальных. Минная безопасность — это тот вопрос, который не решается одним взмахом руки. Командир бригады Коростелев погиб во время боевого задания. Он работал на переднем крае, он только зашел с бригадой на участок ответственности и принял его. Он также организовывал работу на участке разведения в Петровском. Я там был, мы с ним встречались и общались. Он хотел мне вручить такую планшетку — эмблему бригады. Я говорю — вручи ее помощнику президента, он не так часто здесь бывает, а мне еще успеешь… Очень четко это помню. К сожалению, мне он эту эмблему уже не вручит. Понимаете… Есть много таких сентиментальных вопросов, которых не рассказать, которые остаются только в сердце, в памяти и в душе. Мы возвращаем свои земли — Именно о таких сентиментальных вопросах хотел спросить… У каждого солдата, который сейчас находится на передовой, есть определенная мотивация защищать Родину. Происходящие сегодня процессы, в частности разведение войск, — каким образом это отражается на моральном духе наших военных? Вы, наверняка, знаете об этом, как никто другой… — Возможно. В 2016 году мне выпало к качестве руководителя АТО выполнять договоренности относительно разведения войск на участках Петровское и Золотое. И сегодня, спустя три года, мне уже на другой должности приходится делать то же самое. Два года те два участка были «нейтральные», на третий год они вновь были заняты войсками. Причем это не было стратегическое решение ни генерального штаба, ни командующего операцией. Такая себе инициатива отдельных подразделений. Я не приветствую такую инициативу. Я посвятил жизнь армии, поэтому для меня, как для военного человека, важно, чтобы военные умели подчиняться и выполнять приказы. Инициатива, умение и старание настоящего военного должны быть нацелены не на то, чтобы сомневаться — выполнять или не выполнять приказ, а думать о том, как лучше выполнить решение, принятое старшим командиром. И по-другому не может быть. Потому что в противном случае — это была бы уже не армия, а анархия, которая ничего общего с армией иметь не может. За эту войну я получил опыт руководства и военными подразделениями, и не военными подразделениями, поэтому я все это четко понимаю и разделяю — где начинается армия и где армия заканчивается. Вы спрашиваете, как это воспринимается в войсках. В значительном большинстве — воспринимается нормально. Потому что в значительном большинстве армия — это военные люди, которые понимают: если кто-то принимает решение — значит, у него для этого есть повод и основания. Что касается решения о разведении… Во-первых, это решение принято уже годы назад. Во-вторых, это решение показывает не столько военных, сколько способность военно-политического руководства выполнять принятые обязательства. Не хочу сейчас углубляться, но вы можете проанализировать 2016 год, когда два участка были разведены, а третий не был в течение трех лет разведен, — это Станица Луганская. И когда сегодня она разведена, и вчера уже президент открыл мост, я не думаю, что ситуация там стала хуже для местного населения. Наша конечная цель — вернуть наши границы, государственное управление и обеспечить нормальную жизнь местному населению. Сегодня мы — украинское государство и украинская армия, — мы возвращаем свои земли, мы хотим, чтобы была восстановлена территориальная целостность, и было невозможно для кого-то даже руку к ней протягивать. Поэтому я сегодня не создавал бы слишком большой ажиотаж относительно разведения. Некоторые откровенно манипулируют военными терминами. К сожалению, те, кто хочет расшатывать ситуацию в государстве, они кричат, что отвод — это сдача позиций, зрада (измена — прим. ред.)… При этом кричат те, кто пять с лишним лет войны бьет себя в грудь, что они ветераны, они воевали. Популизм таких «ветеранов» никак не сплачивает общество. К НАТО вооруженные силы приближаются широкой дорогой — Когда-то, еще во времена предыдущей администрации, перед вооруженными силами ставилась задача выйти на уровень взаимосовместимости с силами НАТО до 2020 года. Какова на сегодня ситуация с овладением стандартами НАТО? Продвигаемся ли мы вперед, существует ли какое-то видение — как мы будем достигать этой цели? — Мы в процессе, и уже далеко не в начале пути. И вряд ли этот путь закончится, в хорошем смысле. Наши партнеры из НАТО так и говорят — как только вы скажете, что уже достигли всех возможностей и всем овладели, это будет означать, что на вас можно ставить крест, потому что вы дальше не будете развиваться. Я поддерживаю такую точку зрения. Только когда мы идем в ногу со временем — а лучше идти с опережением тех вызовов и угроз, которые постоянно появляются, — тогда мы можем говорить, что мы надежная армия, что мы можем защитить страну — и тогда враг к нам не полезет, потому что будет знать, что получит за это по зубам. Поэтому в контексте адаптации к стандартам НАТО мы идем широкой дорогой сегодня, во всех сферах. В чем-то достижений больше, в чем-то — меньше, но не потому, что не хотели работать, а потому, что во всем есть своя последовательность. Идет шестой год войны, и он не дает нам возможности остановить все и сказать — мы должны трансформироваться. Когда идет война, мы никоим образом не можем снижать боеспособность и боеготовность наших войск. Это как раз наша специфика, и я сегодня информировал всех представителей стран, которые приняли участие в заседании военного комитета ЕС, что война идет, а мы трансформируемся. Они это тоже, скажем так, очень серьезно оценивают. Разглашение оперативной информации стоит потерянных жизней — Было много сообщений, что Россия передала Украине корабли, захваченные в ноябре прошлого года, в ненадлежащем, мягко говоря, состоянии. Информировали ли вас об этой ситуации, и насколько она соответствует действительности? — Эти сообщения правдивы, и сомнений не должно быть ни у кого относительно этого. Кто бы ни обвинял за последние пять с половиной лет вооруженные силы, что они скрывают или не предоставляют какую-то информацию — это неправда, я говорю об этом искренне. На этой должности я недавно, но с учетом опыта на предыдущих должностях — главного инспектора вооруженных сил или начальника штаба сухопутных войск, могу сказать: вся информация, которую мы выдаем, — она правдивая. Понятно, что представители прессы всегда хотят получить больше и быть раньше на месте происшествия, прямо под огнем, который еще и не начинался. Поэтому часто приходится слышать претензии — мол, «вы должны»… Мы ничего не должны. У нас тоже есть горячие головы, которые говорят — вы должны сразу давать информацию. Хорошо, тогда я задаю вопрос. Когда пожарный приезжает на место пожара, он не бежит первым делом к микрофону с камерой, — сначала он тушит пожар. Когда хирургу привозят травмированного или тяжело больного человека, хирург не бежит к микрофонам, — он сначала идет в операционную, часами делает сложную операцию, спасает жизнь человека — и только после этого выходит и комментирует. Так почему профессиональный военный, который рискует жизнью и защищает родину, первым делом должен бежать к микрофону, комментировать, и только потом идти защищать родину? В боевых условиях разглашение любой оперативной информации стоит жизни военных. Хотел бы, чтобы вы донесли до коллег: я понимаю, что пресса хочет «быстрее и жарче». Но надо понимать: война — это вопрос жизни и смерти, самого существования нашего государства. Какие могут быть серьезные вопросы, важнее этих? Таких нет. Однозначно, вся информация дается, мы общаемся со всеми — и мир должен знать, и прежде всего наши люди в нашей стране должны знать, что происходит. Они должны понимать — люди на войне гибнут, к сожалению. С другой стороны, если мы возьмем сегодня статистику в государстве — сколько на войне гибнет людей, и сколько гибнет вне войны — то цифры относительно погибших в мирной жизни в десятки, а то и в сотни раз больше. Об этом тоже надо говорить. Я служу в армии 35 с лишним лет, и готов, как любой военный, отдать жизнь за свою родину. Это понимает каждый военный, он пошел туда сознательно. Если ты защищаешь, ты держишь в руках оружие. Но у твоего врага тоже есть то, что несет смерть. Если ты профессионально подготовлен, если ты обучен лучше — ты выживаешь. Если по-другому — только случай может помочь, но надеяться на него, как на какое-то везение, не стоит. На украинских кораблях, захваченных Россией, орудовали мародеры — Что касается кораблей — существует ли какой-то правовой механизм, чтобы заявить России претензию относительно их состояния? — Есть такие механизмы. И над этим уже работают. Когда их забирали, был составлен акт, все было описано. То, что мне доложил командующий ВМС, — это даже стыдно комментировать. Как военный человек, могу понять, почему Россия сняла с кораблей средства связи и навигации. Но когда мне говорят, что они даже в гальюне унитазы поснимали — этого я не понимаю. Когда мне говорят, что на «Яны Капу», на буксире, поснимали трубопроводы медные, как цветной металл, — я так понимаю, что это не военные работали, это мародеры. По-другому я не могу назвать тех существ, которые так поступили с военным кораблем. Но наш президент сказал, насколько мне известно, что через два месяца все будет восстановлено. Вчера ночью он был там, в Очакове, куда пришли корабли. Но я уверен, что мы даже раньше их можем отремонтировать. Суть не меняется: Крым — это Украина — Если продолжать эту военно-морскую тему. У нас остается проблема относительно судоходства в Керченском проливе. Есть ли у генерального штаба консолидированная оценка событий в ноябре прошлого года? Каким образом вооруженные силы будут обеспечивать суверенитет Украины в Азовском море и над Керченским проливом? Недавно Россия открыто предлагала признать Крым российским в качестве условия для делимитации границы… — Вы задаете мне вопрос, который немного выходит за пределы полномочий одного лишь начальника генерального штаба. Это уже вопрос геополитики, вопрос государственной важности. Но! Понятно, что Азовское море Россия сегодня позиционирует как свое внутреннее море. Впрочем, согласно международному праву, Азовское море — общее. Хотим или не хотим, но мы будем иметь такого соседа рядом, разве что какие-то сдвиги тектонических плит поменяют местами материки. Азовское море — и наше тоже. Конечно, работает много правовых институтов, и в нашем государстве и в мире. Судебные иски — это за пределами компетенции военных. Этим занимается МИД, министерство юстиции, другие привлеченные к этому органы. Мы понимаем, что соответствующие решения должны приниматься здесь, в Европе, это решения международных судов. Они проходят не за один день, они могут длиться годами. Но это не меняет сути. Крым — это Украина. Иногда можно слышать — вы о Донбассе говорите, а о Крыме уже не говорите… По моему мнению, и как человека, и как военного, говорить одинаково о Донбассе и о Крыме — это неправильно, потому что возвращение Донбасса и возвращение Крыма находятся в немного разных плоскостях, в том числе — временных. Это мое личное мнение. Донбасс надо как можно быстрее возвращать, работать над этим прямо сейчас. Другая ситуация складывается вокруг Крыма — там ни военным, ни другим путем быстро его вернуть не удастся. Над этим надо работать всему обществу, в том числе и международному. Я сегодня об этом тоже говорил (с европейскими партнерами), и вчера у нас тоже были встречи с начальниками генеральных штабов. Только вместе. Один из военных развитой европейской страны, не буду ее называть, спросил у меня — так что, о Крыме уже можно забыть? Из Крыма Россия хотела бы «кошмарить» всю Европу — Так и спросил? — Да, именно этот вопрос прозвучал. Да ни в коем случае! Надо понимать, что вернуть Крым можно только вместе, чтобы вы нам помогали, чтобы ваши бизнесмены туда не ездили. Чтобы на Западе никогда не забывали: в Крыму сейчас каждый день преследуются крымские татары, украинцы и все, кто не согласен с аннексией Крыма. Россияне, нарушая все международные правовые нормы, призывают крымчан на службу в российской армии, в то время как оккупационные власти продолжают притеснения крымчан — обыски, аресты, исчезновения людей, преследования за убеждения… Чтобы вы понимали — Крым России необходим совсем не для того, чтобы беспокоиться о людях, которые там живут, и даже не как место отдыха для россиян. Он рассматривается как российская военная база, мощная, которая должна «кошмарить», назовем это так, всю Европу, Северную Африку, и должен дать им, россиянам, возможность господствовать уже в Средиземном море. Я не ошибся — именно в Средиземном море. Россия сегодня пытается позиционировать, что Черноморский бассейн — это уже чуть ли не их внутренние воды. Конечно, там есть Турция, которая этого не позволит, как бы Россия ни хотела с ними сблизиться. Там есть страны НАТО — Румыния и Болгария. С начальником штаба Румынии только что разговаривал, он полностью поддерживает сотрудничество с нами. Поэтому Черное море в ближайшее время будет регионом, где разные силы будут испытать свои возможности и свое терпение. Нам нужны современные военно-морские силы — Недавно именно в Одессу состоялся визит Североатлантического совета, где рассматривались вопросы развития военно-морских возможностей Украины. Каким образом такое сотрудничество помогает в развитии национальных военно-морских сил? — Такое сотрудничество не только поможет — она ускорит, и намного ускорит работу. Потому что концепция у нас есть, стратегия есть, есть все соответствующие расчеты. Но, если мы будем делать это самостоятельно — это займет десятки лет. Мы понимаем, что построить корабль, или даже один катер — для этого годы нужны. Сейчас шаги реальны. Два [переданных Украине американских патрульных катера] «Айленда» уже зашли, сегодня они уже приняты в боевой состав. Буквально через несколько месяцев, когда на них поставят вооружение, они уже будут включены во все расчеты — и это повысит наши способности в Черном море. Есть решение еще по трем «Айлендам», которые нам Америка в следующем году передаст уже со своим вооружением, — даже об этом идет разговор. Есть много решений относительно береговых комплексов, которые должны с берега защищать. Мы над этим работаем. К сожалению, всего нельзя рассказать, потому что тогда и делать ничего не надо будет, ведь противник сразу будет отрабатывать противодействие по тому, что мы только хотим сделать. Но у нас должны быть современные военно-морские силы. Речь не идет о том, что все корабли должны быть современными. В наших условиях, прежде всего, это касается профессиональной подготовки и умения личного состава действовать, принимать решения и выполнять их. Служебная халатность приводит к трагедиям — В вооруженных силах есть еще одна проблема, которая существует уже много лет — это безопасность баз, складов и арсеналов. Недавно произошли трагические события в Балаклее, где снова погибли саперы. Вообще, эта проблема, проблема безопасности складов боеприпасов, разрешима для вооруженных сил? — Хотел бы поправить. Вы сказали — снова погибли саперы. Но это был первый такой случай. До этого, к счастью, саперы у нас не погибали на арсеналах и базах. Хочу выразить соболезнования семьям погибших военнослужащих. Расследование трагедии, которая произошла в Балаклее, сейчас продолжается. Но я уже сейчас могу сказать — в том событии, которое привело к гибели людей, есть четкие фамилии, конкретные персоны. Один из военных погиб от попадания осколка в сердце. Если бы он был в бронежилете, — как это должно было бы быть во время разминирования, — он сегодня был бы среди нас. Есть много вопросов и к тем, кто там работал, а это были профессиональные саперы, которые прошли соответствующую подготовку, были сертифицированы, не первый год это делали. Это не любители пришли, это были профессионалы. И, наверное, этот профессионализм, помноженный на «авось», и бесконтрольность со стороны начальников, которые с ними были, — это привело к трагедии. Могу уверенно сказать, что это событие не имеет ничего общего со случаями на трех арсеналах, которые взрывались раньше. Я принимал участие в расследовании по всем тем арсеналам тогда как главный инспектор вооруженных сил, поэтому могу эти события сравнивать. Здесь был случай халатности тех, кто должен контролировать и организовывать эту работу. Поэтому, когда завершится расследование, — гарантирую, многие лишатся своих должностей, а возможно — и уйдет из вооруженных сил из-за того, что они это допустили. Я никому не буду прощать таких случаев, потому что безнаказанность — она порождает еще больший беспорядок. Проблема арсеналов появилась не вчера, но решать ее нам — Но имеют ли вооруженные силы финансовый или организационный ресурс, чтобы в конце концов решить эту проблему безопасности складов? — Эта проблема родилась не за два года и не за пять. Она существует с тех пор, как Украина стала независимой. Понятно, что для ее решения не стоит ждать еще 28 лет. Приняты соответствующие решения, решаются организационные вопросы, о которых я не хотел бы сейчас говорить. Насколько надежно — здесь, конечно, есть вопросы. Чем больше включен в охрану и оборону, в обслуживание арсенала человеческий фактор, — тем больше риск. Мы стараемся как можно больше исключить этот человеческий фактор. Но стоит понимать, что мы находимся в тех реалиях, которые есть на Украине. Цвитоха (строительство артскладов — прим. ред.). Был проведен прозрачный тендер. Пришла серьезная фирма, начали строить хранилища. Авансом получила средства — немного меньше миллиарда гривен, чтобы выполнить эти работы. Не выполнили. Сейчас будут разбираться, проводить суды. Хотелось бы прокричать — эй, ребята! На Украине украинская армия, она армия народа. Как украинские фирмы, украинских чиновников или украинских бизнесменов берут деньги и не выполняют свои обязательства? Здесь фамилии должны звучать. И они точно не военные. Потому что были выделены деньги, чтобы построить современные хранилища, провести все системы сигнализации, всю охрану и противопожарную систему, чтобы даже если что-то случится, то такой инцидент все равно будет локализован. И это на сегодня проблема. Есть фирмы, которые нормально строят, даже за свой счет, которые мы потом возвращаем. Но есть и те, кто приходит только с целью наживы. Это не честно. На Украине — беда, на Украине — война, а какие-то украинские фирмы нечестно играют и на этом наживаются. Законы должны работать. С ними надо жестко поступать, чтобы они уже не строили где-то другие объекты на украденные у армии деньги, а чтобы они просто прекращали свое существование. Бронежилеты сразу нескольких партий проверит независимая экспертиза — Недавно на Украине разгорелся скандал вокруг бронежилетов. Когда генерал-майор Марченко и его заместители были обвинены ГБР в закупке более 20 тысяч некачественных бронежилетов. Насколько генеральный штаб привлечен к этому расследованию? И где сейчас находятся эти бронежилеты? — Генеральный штаб никоим образом не привлечен к этому расследованию, этим занимаются соответствующие ведомства. Но мы разговаривали по этому поводу с министром обороны и приняли решение заказать независимую экспертизу не только этой партии, большую часть которой уже изъяли, и которая находится где-то в государственном бюро расследований. Планируется взять на экспертизу несколько предыдущих партий, и тех, которые поступали после указанной партии бронежилетов. Мне нужно понимать — что имеют военнослужащие, которые сейчас на войне, чем и как они защищены. Никакого ажиотажа или паники на войне нет. Никакие жалобы от военнослужащих на эти бронежилеты не поступали. Но я должен быть уверен, и министр это поддержал. Он заказывает сейчас экспертизу, чтобы понимать, каким образом наши люди защищены от опасности. Еще об одном. Убежден, что генерал, который не несет никакой общественной опасности, не должен содержаться в камере. Слушайте, у нас выпускают кого угодно, у нас по улицам гуляет кто угодно, а генерала взяли и закрыли в камеру. Ну какая общественная опасность от генерала, который, к тому же, не убегает и не скрывается от следствия? Если они даже докажут, что что-то там есть, то все равно — общественной опасности от генерала нет. Он не бросался на людей, он никого не убивал и не нарушал, никому не угрожал — зачем генерала сажать? Неужели для того, чтобы показать, что вооруженные силы уже шестой год на войне, а государство даже не всегда это замечает, живет другой жизнью? Это совершенно неправильно. Ограничивать можно по-другому, это может быть и домашний арест. Но зачем «закрывать» генерала? Неужели кто-то думает, что это поднимает имидж армии или боевой дух в войсках, или авторитет вооруженных сил как на Украине, так и на международной арене? Не знаю, зачем это делается, но для меня это неприемлемо. Не все угрозы, которые стоят перед Украиной, относятся к военной сфере — Вы говорили, что проинформировали партнеров по НАТО о ситуации на Украине и в вооруженных силах. Не претендуя на государственную тайну, позвольте спросить — какими генеральный штаб видит главные угрозы сейчас перед Украиной и какие меры принимаются, чтобы эти угрозы предотвратить? — Я буду отвечать на этот вопрос как военный человек. Потому что перед Украиной много угроз, и не все они заключаются в военной сфере. Угрозы остаются все те же, что и раньше. Наш восточный сосед не отказался от того, что Украина должна быть сферой его влияния. В дискуссиях, которые ведутся на различных телевизионных шоу, наше общество почему-то хватается за худший вариант, что Россия может осуществить широкую агрессию, и начинают думать, что все — завтра уже начнется эта агрессия. По моему убеждению, и исходя из того, что анализирует генеральный штаб, мы пришли к выводу, что открытая военная агрессия со стороны России — не среди первых угроз, но есть в перечне «крайних» вариантов, хотя и наиболее отдаленных. У генштаба будет свое управление стратегических коммуникаций — Информационная составляющая гибридной войны — она не менее убийственна, чем реальное оружие. Что делает генеральный штаб для развития собственной системы стратегических коммуникаций? — Сегодня происходит трансформация всей системы управления стратегического и оперативного уровня. Мы сейчас находимся на этом этапе. 5 ноября подписана директива министра обороны относительно такой практической трансформации, ведь до этого это в основном было все теоретически — расчеты, схемы, обоснования, все остальное…. Но сейчас мы начали практическую составляющую. До февраля мы уже должны трансформироваться и набирать способности по тем стандартам и принципам, которые есть у наших партнеров. В генеральном штабе будет управление стратегических коммуникаций. У минобороны будет свое, свое будет и в генеральном штабе. У меня уже есть договоренность с нашими партнерами — с начальником генерального штаба Литвы. Я получил информацию, что у них очень качественно работает это направление. Мы с ним общались. Мы намерены отправить в Литву тех, кто должен работать в этой сфере, чтобы они изучили этот опыт, посмотрели, как это происходит в других странах. Я многим нашим партнерам дал заявку, что мы хотели бы изучить их опыт. Потому что не стоит выдумывать велосипед — это может привести лишь к потере времени и лишним ошибкам. А нам сегодня нужен результат. Сейчас мы изучаем и создаем, но, думаю, 2020 год будет переломным годом, когда все это уже будет работать.