Душа нанайского народа. Чаcть II

В 90-е годы в Хабаровском крае была нанайская программа «Мангбо Найни» на местном телевидении, издавались национальные газеты и детская книга «Амурские сказки» под редакторством Дмитрия Нагишкина с иллюстрациями хабаровского художника Геннадия Павлишина. Сегодня интерес к нанайской культуре переживает спад и поддерживается активистами. К примеру, студенты Амурского государственного педагогического университета организовали Ярмарку нанайской культуры — она прошла в Комсомольске-на-Амуре в 2019 году дважды. Будущие учителя истории не читали в детстве нанайских сказок и о существовании этого малого народа не знали, пока однажды не приехали на практику в село Нижние Халбы. Там они были очарованы укладом жизни нанайцев и решили рассказать о них всему свету. Влюблённые в нанайцев Студентка четвёртого курса факультета истории и юриспруденции АмГПГУ и организатор Ярмарки нанайской культуры Алёна Огородник говорит, что друзья и однокурсники до сих пор не понимают, чем «дети земли» так влюбили в себя русских активистов. — Многие ровесники видят наши новости в соцсетях и говорят: ну зачем вам это надо? Конечно, мы тоже задумываемся — зачем? Но их же знает очень мало народу! Мы даём им возможность приехать и показать, какие они классные, и представить свою огромную культуру. Потрясающе, что они до сих пор это сохранили. Сложно сейчас найти русских — особенно на Дальнем Востоке — которые делают то же. Ещё восхищает, что они так далеко живут, у них почти нет связи и очень плохой интернет, они глубоко в тайге, и при этом очень включены в жизнь: участвуют в конкурсах, получают гранты… Понимаете, большинство русских людей, имея гораздо большие ресурсы, почему-то сидят на месте. А ещё у нас всеми силами пытаются привить интерес к истории, а дети ей всё равно не интересуются. А у нанайцев это идёт с самого рождения, причём не насильно, а так само собой получается. Я учусь в педуниверситете, наш факультет очень давно сотрудничает с селом Нижние Халбы, и когда я была на втором курсе, мы проходили там практику. И тогда впервые познакомились с нанайской культурой: для нас нанайцы проводили национальные мастер-классы, делали сувениры из рыбьей кожи, нам показывали костюмы из неё, они жутко дорогие, по 200−300 тысяч. И очень много уроков родного языка. Понимаете, нас заинтересовало именно то, что для нас наши русские традиции и обычаи — это что-то из прошлого, что было давно. А для них это здесь и сейчас, они в 2019 году этим живут. Мы очень загорелись этим. И возник вопрос: почему мы теперь знаем о нанайцах, а другие люди не знают? Но это же так круто! Мы не один раз туда ездили, начали погружаться в тему. А потом узнали о конкурсе Российского союза молодёжи и Роспроекта — он был направлен на то, чтобы в сёлах и маленьких городах развивать какую-то культуру, и мы решили написать проект, посмотреть «пройдём — не пройдём». Мы — это четыре однокурсника, нам всем по 21 году. Мы впервые столкнулись с такой грантовой системой, что можно куда-то отправить заявку и получить деньги. И мы подали два гранта: мой, с ярмаркой, и проект Анатолия Кучебы, в котором мы ездим по сёлам и проводим мастер-классы: в русских сёлах — нанайские, а в нанайских сёлах — русские, такой обмен культур. И получили оба гранта! Весной мы уже провели первую Ярмарку нанайской культуры в университете, на свои средства, нам помогали только преподаватели — думали, что это такое внутреннее мероприятие, для студентов. А когда провели, получили кучу вопросов: когда следующая? Как поучаствовать? Почему не позвали? Поэтому, как получили грант от РСМ, стали готовиться ко второй ярмарке. Очень жаль, что не все нанайцы смогли на неё приехать — из-за потопа многие сёла оказались отрезаны от цивилизации, и оттуда нельзя выехать никак. В этой ярмарке у нас были не только мастер-классы, но и этнографический квест для школьников: мы придумали персонажей — рыбака и шамана — и дети в игровой форме знакомились с нанайской культурой. Потом они говорили, что тоже были удивлены тем, какие большие у нанайцев традиции. Возможно, в следующий раз можно будет формат поменять и сделать квест для всех по городу. Но будет ли следующая ярмарка, мы пока не знаем — это всё-таки дорого, на всё мероприятие ушло около 50 тысяч рублей: это и проезд коллективов, и подарки, и реквизит… Если найдём спонсоров — будем продолжать. Но нам нравится, что это всё не зря! У нас даже присутствовал один депутат и, когда награждал коллективы, сказал: «Я был удивлён, что у нас такой красивый народ!» Понимаете, он впервые вообще увидел этих людей. После второй ярмарки тоже стали поступать вопросы: будет ли третья? Но мы пока не знаем. Есть две категории интересующихся: дети и взрослые от 30 лет и старше. Дети — это ясно: им интересно всё новое и что-то делать руками, а вот взрослые — этому мы сами удивились. Мы ожидали, что это заинтересует людей помоложе, поэтому делали с расчётом на студентов. А взрослые люди — видимо, они задумываются уже, на какой территории живут. Ведь до русской истории здесь много веков жили малые народы. Но мы не собираемся закрывать эту тему, к тому же проект Анатолия Кучебы ещё не закончился — и мы пока ездим по сёлам с мастер-классами. Каждый может быть нанайцем К национальным ярмаркам и одноразовым мастер-классам настороженно относится Леонид Сунгоркин — президент Хабаровской краевой общественной организации «Объединение по защите культуры, прав и свобод коренных малочисленных народов Приамурья». Он считает, что большинство таких проектов никак не влияют на реальную жизнь и рассчитаны на кратковременный эффект. Сам Сунгоркин состоит в Совете при мэре Хабаровска, сотрудничает со школами и инициирует благотворительные акции. Для формирования сообщества малых народностей он создал единственный в городе центр национальной культуры. — Мы находимся в маленьком помещении, тут всего 60 квадратных метров, и именно здесь проходит всё, что касается культуры малочисленных народов в Хабаровском крае: собирается «Бури» — наш Театр аборигенов и метисов Приамурья, здесь же у нас проходят вечера нанайской культуры. Ещё мы проводим собрания малых народностей и мастер-классы по лепке национальных пельменей, образовательные занятия для школьников… В принципе, это такое пространство, где идёт общественная жизнь всех малых народов Дальнего Востока, не только нанайцев. Это помещение в центре Хабаровска нам предоставил спонсор, и ежегодно мы даём ему отчёт о том, что проводим. До нас здесь была общая курилка, и всё, что вы тут видите — и топчаны, и мебель, и баннер, — это всё спонсоры. Почему они это делают? А я их заставляю. Прихожу и говорю: раз ты дальневосточник, возьми и помоги нанайцам. Даём ему газету, какой-то сувенир, указываем всегда спонсоров на наших мероприятиях… И для них не составляет большого труда нам помочь — для бизнесов это небольшие деньги. Но мы приглашаем своих спонсоров на все наши мероприятия — и они понимают, на что тратятся, и получается, что в городе есть социально ответственный бизнес. Причём чаще всего нам помогают русские. Я считаю, что нанаец — это человек, который ощущает себя коренным жителем Дальнего Востока. То есть, образно, каждый дальневосточник может быть нанайцем, и если бы я был губернатором, то заставил бы всех учить нанайский язык. Потому что все живут на этой территории, а знание языка стало бы свидетельством того, что вы стали местным. Конечно, официально есть ульчи, орочи, эвены, негидальцы, но в конечном счёте мы все едины, а разделение на народности случилось лишь после революции. До этого было только два народа: гольды и гиляки. Нанайцем я стал не сразу. Я родился в смешанной семье и сначала не задумывался об этом вообще: когда рождается ребёнок, он же не понимает, какой он национальности, и только потом постепенно формируется осознание: я, семья, круг, язык, культура, одежда… В моём случае это наступило лет в семь-десять — тогда я начал понимать, что чем-то отличаюсь от окружающих. И причиной было не моё отражение в зеркале, а именно отношение ко мне других людей. Для нанайской бабушки я был «лоча» (то есть русский), а для русских наоборот: они почему-то всё время мне говорили, что я нанаец. И вот это раздвоение — оно как раз и породило моё мировоззрение, что мы, метисы, — это особое сообщество, ещё одна национальность. Я стал интересоваться культурой метисов в мире. И отсюда появился наш Театр метисов — сначала мы делали его для взрослых, но теперь объявили детский набор. А потом я узнал, что есть даже Декларация ООН о малочисленных коренных народах, в которой говорится о праве метисов на самоопределение. Важно понимать, кто мы, как мы формировались как народ, потому что как такового чистого нанайского народа в природе нет. Если мы принимаем это, то возникает вопрос, как относиться к тем, кто наполовину нанаец сейчас или не нанаец. Можно ли вообще сформировать новую общность, дальневосточную, чтобы как-то в неё влиться, чтобы не оставаться маленьким закрытым нанайским народом в рамках «Википедии». Я считаю, именно среда обитания определяет, к какой национальности ты относишься. И когда мне пришло время получать советский паспорт, я пошёл и записался как нанаец. А сестра моя записалась русской. Вот так в одной семье мы и разошлись. Хорошо быть нанайцем в нанайском селе и ходить в нанайскую школу, но мало у кого это получается. А когда ты один такой на всю школу — каждый считает своим долгом тебя в это ткнуть. Было даже такое оскорбление: «Ты что, нанаец?» Может показаться, что это русские педалируют историю «свой-чужой», а нанайцы мирные — это далеко не так. Это изначально те же маньчжуры — завоеватели, которые захватили Китай. И чтобы вы понимали, что происходит в нанайской душе, на нанайском языке слово «китаец» — «няка», переводится как «раб». Второе значение — это «китаец». Но исторически для нанайца любой китаец — это раб. Даже сегодня мы говорим «няка» в пренебрежительном смысле — это до сих пор сохранилось в языке. А русский — «лоча», то, что висит. Вот картина или икона — «лоча», висит. Второе значение — «вешатель». То есть люди, которые пришли на эту землю и вешали, а не «бородатый мужик», как нам пытаются объяснить. «Благородное завоевание» — это представление современного человека об идеальном мире. Когда русские пришли на Дальний Восток, коренные народы оказались перед жёстким выбором: либо им оставаться с китайским миром, либо принимать русский. И люди выбрали остаться на своих исторических землях. Поэтому сегодня нанайский народ трансграничен. В Китае нанайцы живут в четырёх провинциях, их называют «ходже», и их около 5000 человек. Китайские власти их признают официально и подтверждают, что это их историческая территория. Несколько лет назад к нам приезжал антрополог Эд Пулфорд — он изучал нанайцев России и Китая, в том числе их лояльность своим правительствам: насколько разделение одного народа повлекло изменение национального мировоззрения. И оказалось, что этнические нанайцы в двух разных странах ассоциируют себя с этими странами больше, чем со своим народом. То есть если гипотетически случится военный конфликт, то нанайцы Китая и России будут воевать друг против друга — так уж получилось исторически. Это же исследование подтвердило, что в Китае меньше возможностей у общественных лидеров коренных народов и им сложно выйти за рамки официальных правил. Нанайцы и «сказочные русские» Нанайцы — «люди земли», поэтому когда переезжают в большой город — они теряются. Город — это такая среда, где коренному жителю всегда надо бороться за свои права, потому что он постоянно сталкивается с другими национальностями. По официальным данным, в Хабаровске проживает 148 национальностей: это русские, украинцы, китайцы… Про нанайцев принято думать, что их очень много, но на самом деле их на Дальнем Востоке сейчас даже меньше узбеков. В городе жить сложнее, чем в деревне, потому что постоянно нужно встраиваться в большой поток конкуренции. Да, можно сказать, что те же узбеки тоже встраиваются и достигают больших успехов — но у них есть историческая родина. Здесь — их вахта, они работают несколько месяцев, но могут уехать домой, где другие условия жизни и родная среда. А у нанайца нет «Нанайстана», он просто живёт на этой территории и бежать ему некуда. Когда сюда приезжают люди других культур, они активно начинают «завоёвывать территорию», а местное население всегда более расслабленное, оно живёт в своём ритме. Даже русские исследователи, когда знакомились с приамурскими народами, писали, что те не строят домов, а живут в лёгких юртах, хотя леса вокруг немерено. Вывод: они ленивые. При этом русские не учитывали, что нанайцу, чтобы спилить дерево, надо помолиться всем богам, и вообще он часть этой природы и у него иное восприятие мира: зачем мне строить постоянный дом, если завтра я умру, а мой сын захочет перейти в другое место, где рыбы больше? Это мироощущение было всегда, и сейчас оно очень сказывается на людях. А теперь на месте наших стойбищ города, и нанаец не может никуда уехать — это и есть его территория, в которой он не успевает сориентироваться, так как не приспособлен к такой жизни. И я сейчас не критикую нанайцев, я критикую систему, в которой они живут. И я уверен, что именно сейчас время перестраиваться: если ты нанаец, то будь предприимчив как нанаец в Китае — работай! Если ты хочешь мира с соседями — находи общий язык, показывай свою культуру. Почему тогда я такой активный? Это скорее дань уважения тем, кто жил до нас. А ещё я наполовину всё же русский. Ведь русские, которые осваивали Дальний Восток, были очень активными: они многого лишились, приехав сюда. Это не просто так — сорваться из Воронежской губернии и основать село Воронеж в тайге. Русские селились рядом с местными и учились у них, например, ловить рыбу, правда, не всегда правильно всё понимали. Или как нанайские традиции в русском быту сейчас. Например, когда русские идут на рыбалку, они как могут прикармливают Амур — и это тоже часть нашей общей культуры. Русские рыбаки даже больше, чем нанайцы, это делают, но называют часто неправильно, говорят: «Идём Поню кормить». А Поню — это бог огня, Тэму — бог реки. И кормят не того и хотят рыбу. Когда живёшь в этой среде, ты интуитивно понимаешь и духовную, и культурную составляющую нанайской традиции. А когда сидишь с русскими, они это всё воспринимают, как дети — наивно. Они считают, что это какое-то сакральное знание, что-то необычное. Ведь русский человек — он сказочный. «Загадочная русская душа» — это творческая личность, и русские всегда были такими. Никогда бы русский человек до Дальнего Востока не дошёл, если бы он к чему-то не стремился. Что-то же манило, тащило куда-то — и это часть генофонда. «Бренд лосося» против «бренда нанайца» Нанаец сейчас может выловить 50 килограммов рыбы на душу в год, а если многодетная семья — то 100 килограммов. Это самая громкая льгота, но у нас в Хабаровске она не работает. То есть происходит так: вам дали бумажку и сказали «иди лови». А где ловить, как ловить — непонятно. В сёлах и деревнях льгота вообще бессмысленна — люди и так берут, а в городе нет технической возможности. Или есть городские нанайцы, которые просто не могут позволить себе рыбачить: у них нет лодки, сетей, они престарелые или вообще есть работа и нет времени — тогда им нужно выдавать финансовую компенсацию тех 50 килограммов невыловленной рыбы: тогда эта льгота будет действительно работать и как-то влиять на народ. Ещё нанайцам положен лес на строительство дома. Но это тоже сложная история, потому что дают лес где-нибудь далеко и предполагают, что человек сам расчистит тайгу, спилит лес, очистит, подготовит, перевезёт все эти кубометры и только потом построит дом. Это нереально. При этом сейчас все в мире говорят об экологии. Но надо понимать, к чему ведёт то или иное экологическое движение. Вот, например, акции «Свободу лососю», которые начались во Владивостоке и теперь проходят по всему Дальнему Востоку. Их проводит Фонд защиты дикой природы: ходят дети с транспарантами, организуют акции. Их задача — запретить вообще вылов лосося на территории Дальнего Востока на пять-десять лет, чтобы он размножился. И это прекрасно, но малые народности к тому времени умрут с голоду окончательно. Мы убьём рыбопромышленный бизнес, разорятся национальные общины — но лосося будет много. Вот это называется «информационная поддержка»: все считают, что запрет на вылов — это только благо. Я понимаю, что у медиа другие законы — бренд тигра или бренд лосося сейчас в мире гораздо более известны, чем бренд нанайца или удэгейца, например. Но именно поэтому мы стараемся говорить о себе громче, создаём свои медиа. Правда, их читают пока только те же малые народности. Дело в том, что, если разобраться, малые народности сегодня — главные носители экологического сознания в мире. Потому что природа — это неотъемлемая часть нашей культуры. Нам не нужна девочка, выступающая в ООН, чтобы понимать природу, помнить о ней и организовывать свою жизнь с оглядкой на окружающий мир, — мы изначально так живём, так жили наши предки и будут жить наши потомки. Это основа нашего мироощущения. Весь год у нанайцев расписан по природным явлениям: сентябрь — месяц, когда идёт кета, ноябрь — месяц снежного наста. Русской цивилизации на Дальнем Востоке всего 150 лет — это совсем не срок в сравнении с многовековой историей малых народов. Наше мироощущение сформировалось задолго до прихода новых правил. Отними у нас природу — и что останется? Потерянные нанайцы в городах. Но если вдруг какой-то глобальный катаклизм — выживет лишь та часть населения, которая близка к экологическому пониманию, которая знает, чем опасна или полезна тайга, как комфортно сосуществовать с природой на одной территории, не завоевывая её, но и не претерпевая неудобств. В Европе к этому давно пришли: в Германии почему-то в школах преподают индейскую культуру, хотя индейцев там никогда не было. И я там разрабатывал программу «Следопыты» — это патриотическое воспитание детей, основанное на экологическом сознании коренных малочисленных народов. В Германии огромный интерес к экологии, неслучайно на выборах там побеждает партия «зелёных» и такие активные выступление сторонников Греты Тунберг идут по всему миру. А культура малых народов — это то самое экологическое сознание, о котором сегодня все говорят. И я стараюсь сделать так, чтобы Россия осознала потенциал, который у неё есть в этом вопросе. Моя задача — делать друзей из журналистов, которые пишут про малые народности, китайских нанайцев, администрации Хабаровского края, представителей бизнеса… Да, я ощущаю себя человеком, который может говорить своему народу, куда двигаться, и для меня это очень важно: я разговариваю с людьми и стараюсь вникать в их представление, опираясь и на современное мировоззрение, и на наш старый опыт. Конечно, воспитание своего народа — это задача государства, и с этим надо работать массово. Забывание народом своей культуры — это не уникальная проблема, она есть и у русских, и у других малых и больших народностей. Потому что пока людей цепляет только шоу: шаманы, которые на камеры пляшут с бубнами или идут через всю Россию в Москву, или девочка, которая выступает в ООН.