«Отец был честным и умер за правду»: воспоминания о репрессированных в Оренбуржье

В «Книге памяти жертв политических репрессий в Оренбургской области» более 18 тыс. имен. Как правило, каждый человек занимает всего несколько строчек — имя, дата рождения, мера наказания и дата реабилитации. Людей, готовых рассказать о репрессиях в наше время практически не осталось и собирать данные о том времени с каждым годом все сложнее. Уже сейчас носителями историй становятся внуки и правнуки. Ежегодно 30 октября в России вспоминают жертв политических репрессий. Владислав Фельдман поговорил с родственниками о репрессированных, собрал их истории и поразмышлял о том, что нужно сделать, чтобы случившееся не повторились. Павел Иванович Орлов (1899 - 1938гг) У Юлии Уварчевой муж и маленький сын. Совсем недавно они переехали из Оренбурга в Москву. Прадедушку Юлии расстреляли, когда ее бабушке было 1,5 года. Она и рассказывала ей об отце, пересказывая немногочисленные истории матери. Павла Ивановича забрали и расстреляли в 1938 году. В книге памяти информации о нем нет, где он похоронен — неизвестно, но в Зауральской роще установлен памятник. Жена в 1938 году осталась одна с пятью детьми от 1,5 до 9 лет, чуть позже родив еще одну дочку. Другого мужчину она так и не нашла. В конце 90-х Павла Ивановича реабилитировали. Детей сначала пригласили в местное управление ФСБ. В архивах ведомства оказалось две папки: в одной были показания репрессированного в суде, во второй - доносы односельчан. В папке с доносами нашли в том числе заявление от одного из родственников. Уже позже его сын рассказал, что отец сделал это так же под угрозой репрессий. «Моей бабушке и ее братьям и сестрам предложили компенсацию. Она выбрала какие-то льготы, ее брат — машину», — рассказывает Юлия. Она вспомнила, что бабушка часто общалась со своим знакомым, который в 30-х годах жил у Зауралки. Он видел, как людей заставляли рыть большую могилу, затем расстреливали и пригоняли следующую партию заключенных. «Прабабушка всегда говорила детям, что их отец был честным человеком и умер за правду». Сейчас семья по возможности приходит к памятнику, чтобы положить свежие цветы. Других традиций нет. «Я очень надеюсь, что такого не повторится. Мне страшно представить состояние людей в то время». Елена Дмитриевна Волгушева (1861-1937гг) и Никита Спиридонович Волгушев Стучусь в дверь — меня встречает улыбчивая бабушка в платочке. Татьяне Волгушевой 65 лет. Всю жизнь она проработала преподавателем в строительном колледже. Мы проходим в комнату, она усаживает меня на диван и достает папки с документами и книги: ксерокопии допросов, статьи в исторических книгах, протоколы. — В нашей семье двое репрессированных, мой дедушка Никита Спиридонович Волгушев, его осудили на 5 лет, сейчас мы ищем, где он отбывал наказание, — рассказывает Татьяна Волгушева, — И троюродная сестра моего прадеда Елена Дмитриевна Волгушева, она была игуменьей Бузулукского монастыря — ее расстреляли в Зауральной роще. Дед был зажиточным крестьянином. Его арестовали в декабре 1930 года. Вместе с ним проходили по делу еще 7 человек. Одного расстреляли, одному десять лет — разные сроки были. Татьяна достает копию документа — анкета ОГПУ. В ней перечислено имущество деда: до 1917-го — дом, надворные постройки, четыре надела, посевы до 45 гектар, 13 голов рабочего скота, два постоянных батрака и 15 сезонных. С 1922 по 1927 — дом, три лошади, две коровы, два теленка, 12 овец, до 12 десятин земли и один батрак. С 1927 по 1930 года — дом, две лошади, две коровы, 5 овец. В графе «Подвергался ли раскулачиванию» написано «Да». «Каждый год отбирали-отбирали...». В обвинительном заключении пять пунктов: В 1918 году призывал жителей родного села Лабазы вступать в белую армию; Делил продовольственные пайки между кулаками и не давал беднякам; В августе 1930 года вместе с группой других крестьян («подкулачников) »протестовал против использования церкви под другие нужды и сорвал собрание; В мае 1930 года при обсуждении коллективизации сказал «Довольно, товарищи, нам голову морочить. В ваш колхоз мы не пойдем. Пусть там с голоду дохнут дураки». Участвовал в антисоветском сборище. Свидетелями по делу в основном оказались неграмотные бедняки, напротив их показаний в протоколах вместо подписи стояли крестики. После освобождения из лагеря Никита Спиридонович уехал из Лабаз в Ташкент. Там и умер. — Еще в нашем роду игумения Херувима — в миру Елена Дмитриевна Волгушева. В 1930-е годы закрыли Бузулукский монастырь, ее и нескольких других монахинь на три года выслали в Уфу. Потом она вернулась, жила в Бузулуке. В 1937-ом ее расстреляли за участие в «контрреволюционной церковно-монархической организации», ей было 79 лет, — рассказывает Татьяна Волгушева, — Сейчас я сама пришла к церкви и понимаю, что не могло там быть ничего против власти. Наоборот, она от бога, мы должны подчиняться любой власти. Рассказала, что когда она изучала дела в архиве, то обнаружила, что вместе с Еленой Дмитриевной расстреляли еще несколько человек, но все обвинения - «как под копирку». — Вы можете вспомнить, как узнали о том, что ваши родственники репрессированы? — Чувства не передать. Я уже пришла к церкви и когда от родственницы узнала, что в нашем роду игумения, что она была расстреляна — было очень тяжело. У нас в роду были такие предки, которые действительно за нас молились! Я стала ходить в архив, изучать, собрала документы. Оказалось, что в «Книге памяти» было три ошибки. Я пришла с документами в музей Шевченко, чтобы отдать документы, мне дали последнюю «Книгу памяти». Я посмотрела и нашла деда — это было огромным потрясением. Я сначала подумала, что его расстреляли — потому что мы его потеряли, а отец молчал, боялся, до самой смерти боялся. В этом году семья собирается на день расстрела Елены Дмитриевны поехать в Бузулукский монастырь на панихиду. Иногда родственники ходят к памятнику жертвам репрессий в Зауральной роще. «Чтобы этого не повторилось, надо помнить историю. И идти к Богу…». Семен Порфирьевич Саталкин (1891-1937гг) Андрей Чередниченко занимается проведением экскурсий по исторической части города. В его семье репрессировали прапрадеда. Он родился в 1891 году и жил в селе Рождественка Шарлыкского района и работал в колхозе «14 годовщина Октября». Андрей часть информации получил от родственников, другую часть — в архиве и Книге памяти жертв репрессий. — Его арестовали и расстреляли с восьмого по десятое октября 1937-го года. Родня говорила, что его расстреляли как врага народа. В книге памяти написано, что обвинен по классовому признаку — кулак. Крестьянин, у которого коров оказалось чуть больше, чем нужно было советскому человеку. Дальше донос и все… Его сначала привезли в Оренбург, в здание ЧК. Там и расстреляли, а уже после закопали в Зауральной роще. По словам Андрея, его бабушка еще в советское время пыталась узнать, где его расстреляли, ходила в КГБ и требовала, чтобы показали. «Расстреляли в подвале. Раньше это было здание американской гостиницы купца Хусаинова - там большие подвалы. Заключенных в советское время свозили туда, а потом мертвых и живых вместе на машинах везли в Зауралку. Там где сейчас яхт-клуб раньше была база отдыха НКВД. Рядом - мемориал и кладбище…». После ареста Семена Порфирьевича его жену также признали врагом народа и выселили из Рождественки в степи ближе к Уральску, где им обоим помогли выжить местные жители. В 1961-ом Саталкина реабилитировали. — Мы чтим его день рождения, день смерти — 8 октября, и я стараюсь выбираться к памятнику жертвам репрессий в Зауральную рощу. Человек хорошо работал и имел чуть больше, чем другие — я думаю, это не причина его убивать. А причиной послужило именно это. По словам Андрея Чередниченко, репрессии могут повториться, если гражданское общество будет слабым. Чтобы этого не случилось, общество должно принять доктрину «Никогда больше», предполагающую недопустимость повторения событий столетней давности. Оскар Иванович Оршит (1918-2004 гг) В подвале Евангелически-Лютеранской Церкви собралось около 10 человек. Все пенсионного возраста. Это встреча акапельного ансамбля «Венок дружбы», который основала Галина Оршит. Занятие заканчивается, и мы остаемся в помещении одни. Галина Оскаровна родилась в 1947 году в трудовом поселении при угольных рудниках — город Коркино, Челябинская область. Ее отец Оскар Иванович жил в Одесской области, когда в 1935 году его родное немецкое поселение начали переселять. Его семью отправили в село Черноречье Оренбургской области. Это стало первым столкновением с репрессивной политикой СССР. — В 1942-ом году моего отца забрали. Он — немец, а их на войну не брали, поэтому их призвали в трудармию. Моя мама тоже была в трудармии. Она родом из Тюмени, работала в Коркино на шахтах на паровозе. Отец работал на шахте №30. Он пробыл там до 1956 года. После смерти Сталина репрессированных начали реабилитировать, и только в 1956 году они смогли переехать в Оренбургскую область. В лагере у них родилось четверо детей. Еще трое - здесь. В 1942 году 25-летнему Оскару Оршиту пришла повестка в трудовую армию. Забирали под военным конвоем. В Коркино их передали в спецпоселение, окруженное заборами с колючей проволокой, вышками с часовыми и военными патрулями. Поселенцы жили в бараках казарменного типа. Рабочий день - по 12 часов. «Отец никогда не высказывался против власти, после вступил в партию, был законопослушным. — Многие немцы бежали из спецпоселения, что с ними было потом, я не знаю. Но отец не решился. Сказал: «Что будет — то будет»». Про будни в спецпоселении Рабочих периодически заваливало. Заключенные страдали от физического истощения, валились с ног и просили о помощи. По словам Галины Оскаровны, отец не мог пройти мимо слабого и вытаскивал людей наверх после очередного обвала шахты, после чего их забирали врачи. «По шпалам мне алядушки приносила» — так описывал Оскар Иванович знакомство с женой Пелагеей. Это случилось после Великой Отечественной. В 1947-ом родилась Галина. К этому времени Оскара Ивановича с супругой переселили в комнату в семейном бараке. Родители не регистрировали брак, чтобы обезопасить детей. Только в 1954 году они официально зарегистрировались. «Мать много рассказывала, как они там существовали: собирали мерзлую картошку, крапиву, лебеду и ели. Найти картошку — это счастье». После войны с питанием стало легче, стали помогать американцы — выдавали пайки. — После войны, когда отец смотрел фильмы, как немцы пытают русских, он всегда плакал. Смотрел, какие зверства причиняли немцы. Когда отец ругался с мамой, она иногда называла его фашистом. А он говорил: я не фашист, я немец, российский немец! Когда вышел закон о том, что нужно отдавать дома репрессированным, отец ездил на Украину. Видел свой дом, чужих людей, которые там живут. Но о том, чтобы вернуть разговора не было. Оскар Иванович прожил до 2004 года, Пелагея Ефимовна до 2006. Сейчас Галина Оскаровна регулярно выступает с рассказом о судьбе отца на дне памяти жертв репрессий. Владимир Ильич Терентьев Виктору Волкову 20 лет, он занимается музыкой и учится на третьем курсе ОрГМУ. О репрессиях в своей семье знает от родителей, а те — от своих родителей. Единственный документ в семье на сегодняшний день — родословная, сделанная по школьному заданию. Прапрадед - Илья Терентьев родился на Волге и еще до революции оказался в Оренбургской области, в селе Егорьевка Абдулинского района. Он построил мельницу и жил достаточно зажиточно для крестьянина. Там у него родилось пятеро детей — два сына и три дочери. Когда его сыну Владимиру исполнилось 18 лет, его осудили сослали в Сибирь. Одной из причин родственники считают зависть других сельчан к обеспеченной жизни и написанный в связи с этим донос. Но документальных подтверждений нет, как нет и точных дат ареста. Брат Владимира Александр добровольно отправился вместе с ним. Они смогли сбежать из ссылки и направились домой. Ночами они шли пешком, а днем прятались от тех, кто мог бы сдать их обратно. Братьям удалось добраться до Егорьевки и уже вернувшись Владимир прятался от властей, чтобы избежать наказания. Практически никаких данных об этом периоде жизни не осталось, все тщательно пряталось, чтобы не подвергать опасности семью. Оба вернулись из ссылки с сильно подорванным здоровьем, вскоре после возвращения Владимир умер. «Сейчас симптомы те же, что и при Сталине. Я могу представить, что такая картина повторится, учитывая сроки за репосты и высказывание мнения, отличного от общепринятого, — говорит Виктор. — Много раз думал, что делать, чтобы этого не повторилось, но я не знаю…». Виктор Иванович Бородин (1923-2009гг) С Мариной Пахомовой мы встретились в кафе. С собой у нее две сумки: в одной личные вещи, в другой — «Книги памяти», копии и распечатке документов, несколько фотографий. Все это сразу оказывается на столе. — В моей семье репрессирован дедушка по отцовской линии — Виктор Бородин. Его репрессировали 17, и 10 лет он провел в лагерях, начиная от Соль-Илецка, заканчивая Тагиллагом в Свердловской области. Дедушка рассказывал, что его мама пешком и на перекладных приходила к нему в поселение и приносила продукты. Те, что могла достать с их уровнем жизни – сухарики… Отец Виктора Ивановича в 1937 году получил 15 лет лагерей за критику коллективизации. Чтобы спасти сына от преследований, мать решила сменить фамилию на Аушеву (фамилии второго мужа), но не помогло. В 1941-ом Виктора Ивановича арестовали по доносу за антисоветские высказывания. Вместе с одноклассниками и студентами из села Ново-Георгиевка Шарлыкского района они основали литературный кружок «Зеленая лампочка». На нем кроме стихов обсуждали политику. В старости Виктор Иванович рассказывал, что в лагере, когда ему было около 18 лет, прошел через две расстрельные камеры. Говорил, что там психологически ломали людей. Он сидел и ждал, понимая, что за ним пришли и должны расстрелять. Он сидел на грани истощения, потому что их почти не кормили. «Его выводили из камеры, вели-вели по темному коридору, а потом возвращали обратно. Было два таких случая — он их помнил, но спокойно говорить не мог, всегда очень сухо, по-факту, без деталей», — вспоминает Марина. В лагере Виктор Иванович попал в фонды библиотек и занимался документацией — он всегда любил читать. То ли в нем сотрудники библиотеки заметили его способности, то ли просто пожалели— неизвестно. После отбытия наказания в 1951 году Виктор Иванович вернулся в Оренбургскую область. Спустя 7 лет реабилитировали. Он стал заниматься общественной работой — собирать данные о других репрессированных. В итоге вошел в правление Оренбургского областного общественного движения «Мемориал». Работал над проектом и постройкой памятника жертвам репрессий, добивался приравнивания жертв репрессий к ветеранам Великой отечественной войны, вошел в редколлегию «Книги памяти жертв политических репрессий». — Чтобы этого не повторилось, должна быть историческая память, — говорит Марина, — надо собирать по крупицам данные. Публиковать книги, чтобы люди знали, помнили и не представляли себе события тех дней в радужном цвете, о том, что был идеальный порядок и сильный человек у руля. Сейчас эта ситуация, к сожалению, идеализируется.