Культ интересной работы, вдохновения и самоотдачи

Фантастические миры российского хай-тека / Ольга Бычкова, Борис Гладарев, Олег Хархордин, Жанна Цинман; СПб. : Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2019. В начале ХХ века Йозеф Шумпетер в книге «Теория экономического развития» утверждал, что «изобретения» ничего собой не представляют, пока не станут «инновациями», то есть не будут приняты (внедрены), не войдут в жизнь общества. Великий экономист настаивал, что для внедрения требуется не меньше смелости и окрыленности, чем для изобретения, а предприниматель-инноватор — такой же герой прогресса, как ученый или инженер. От частного вопроса к всеобъемлющим вопрошаниям К проблеме соотношения «изобретений» и «внедрений» историки и социологи обращались не раз. В 1977 году Бруно Латур в книге Science in action (русский перевод — «Наука в действии», 2013) сосредоточил внимание на формальных и неформальных институтах, показывая, что без них технология не воплотится в жизнь. К тем же выводам пришел и Лорен Грэхэм в книге 2013 года Lonely ideas. Can Russia Compete? (русский перевод — «Сможет ли Россия конкурировать? История инноваций в царской, советской и современной России», 2014). Именно общество и его институты определяют в конечном итоге судьбу прорывных технологий, созданных гениальными инженерами и учеными в кабинете и лаборатории, но обреченных там и остаться без социальной, законодательной, экономической, политической поддержки «извне». Вопрос, почему в России много талантов, но мало инноваций, выводит авторов (и читателей) коллективной монографии «Фантастические миры российского хай-тека» к вопросам глобальным. Чем и почему наши соотечественники отличаются от жителей Запада и Востока? Есть ли у России пресловутый «особый путь», а если да, что же он собой представляет? Что нужно изучить и обдумать для понимания технологического, экономического и социального развития России в будущем? Авторы монографии предлагают сосредоточить внимание не на институтах, а на людях. «Нас интересовала особая часть российского общества — те, кто уже сегодня активно занят разработкой и продажей новых технологических продуктов. Мы хотели узнать, чем и ради чего живут эти люди, представители малого и среднего бизнеса, работающие в сфере высоких технологий» (с. 13). «Миры» инноваторов В 2011–2012 годах в ходе кросс-культурного социологического исследования авторы провели 198 интервью с инноваторами из четырех стран: России, Южной Кореи, Тайваня и Финляндии. В России были опрошены технопредприниматели из развитых с точки зрения инноваций регионов страны — Петербурга, Казани, Новосибирска и Томска. В качестве информантов отбирались прежде всего основатели и сооснователи бизнеса. Авторы предупреждают, что с методологической точки зрения книга эклектична: «Мы начинали с генеалогии морали Мишеля Фуко, в середине проекта погрузились в моральную социологию Люка Болтански и Лорана Тевено, а в конце пришли к социологии лабораторных вещей Бруно Латура» (с. 32). В целом такой методологический подход воплотился в концепцию семи «миров». Речь идет о том, что каждый изобретатель, каждый инноватор живет и действует по преимуществу в особом «мире» в зависимости от своих целей, идеалов, стимулов, самооценки и самопонимания. Мир рынка (ценности — лидерство на рынке, обогащение). Индустриальный мир (ценности — профессионализм, результативность). Мир вдохновения (ценности — творчество, самоотдача, эйфория). Домашний, патриархальный мир (ценности — иерархия, род, семья, традиция). Мир известности (ценности — слава, успех, мнение публики). Гражданский мир (ценности — коллектив, равенство, участие). Проектный мир (ценности — включенность, взаимодействие, активность). Исследование выявило несомненную приверженность отечественных предпринимателей-инноваторов к ценностям и аргументам «мира вдохновения». У всех без исключения российских информантов ценности творчества, любимой работы, изобретательского «кайфа», самоотдачи, «горения» находились на первом месте. У всех зарубежных — либо на последнем, либо на предпоследнем. Исследование показало, подчеркивают авторы, что «зацикленность» на творчестве обычно незаметна на фоне таких общих характеристик, которые не отличают российских инноваторов от их коллег из Европы и Азии, например всем им свойственно преобладание профессиональной идентичности над личной. «Но только в РФ из-за нашей обреченности на творчество можно услышать об особой любви к разработке» (с. 213). То есть не к финальному продукту, а к промежуточному результату. В чем же причина этой любви, как она появляется и к чему ведет? Многочисленные ответы информантов свидетельствовали, что в их принципиальном понимании «разработка» выявляет состоятельность всего человека, участвует в разработке самой его личности. Любимая «модель» для российских технопредпринимателей — творец. Информанты постоянно сравнивали себя с композиторами, художниками, поэтами. Один из них выразительно сравнил себя с мифологическим персонажем: «Есть Дедал, который не хотел летать. (Усмехается). Он хотел сделать крылья, чтоб люди летали. Дедал был инженером, а Икар был, не знаю, героем. В этом смысле я не хотел быть Икаром, я Дедал» (с. 29). Все информанты хотели иметь результат — нужный людям продукт. Но коммерциализация и массовое производство не очень-то их заботили. Куда важнее для них было признание узкого круга тех, кто способен понять вдохновенную красоту и оригинальность «разработки», не слишком интересуясь ее «доработкой» до серийного производства. «Зачем заниматься доработкой летающего стула, когда интереснее корпеть над ним в лаборатории?» (с. 52) — откровенно признался один из творцов, обобщив идеальную «разработку» в образе летающего стула. Трудно быть богом Страсть к творчеству, устремленность к решению вселенских проблем издавна считались обязательными для настоящего изобретателя и ученого. Но именно у отечественных технопредпринимателей они превратились поистине в «мантру». Инновация в их понимании — это уникальный продукт, плод высокого вдохновения, а рынок — это низко, это для других. Исследование показало, что инноваторы из Финляндии, хотя и оценивали свою жизнь в терминах «интересно — неинтересно», заботились том, что помогло бы найти рыночную нишу с потенциалом быстрого роста. В Южной Корее и Тайване в сектор высоких технологий шли люди из бизнеса, которые перескочили из низкотехнологических сфер, переставших приносить прибыль, в высокотехнологические отрасли, где потенциально можно было заработать больше. В чем же причина такого очевидного отличия российских инноваторов от зарубежных коллег? В советском опыте. В комплексе советских установок. Российские технопредприниматели продолжают познавать, оценивать и «строить» себя в основном так же, как это делали советские изобретатели. Портрет российского разработчика, каким он предстает из многочисленных интервью, включает несколько обязательных признаков. Будущий инноватор рано начал читать и читал запоем. Посещал научные и технические кружки. Окончил спецшколу и поступил в университет (хотя не всегда его окончил). Восхищался примерами великих разработчиков — Сергея Королева (старшее поколение), Билла Гейтса и Стива Джобса (младшее поколение). И он обязательно увлекался фантастикой — особенно творчеством братьев Стругацких. При чтении монографии постепенно становится понятно, что авторы озаглавили ее по аналогии с книжной серией «Миры братьев Стругацких». «Миры российских разработчиков и героев книг Стругацких оказались схожими, построенными на желании жить великими делами. У реальных разработчиков и литературных героев такая жизнь не требовала никаких иных стимулов, кроме свободы и возможности заниматься тем, что интересно» (с. 341). Не ради доли рынка, не ради прибыли и даже не ради нужного потребителю серийного продукта, а ради вдохновенного творчества, ради научного подвига, самореализации, самоотдачи. Какая там «доля рынка», какие «методичные продажи», если идеал наших инноваторов — волшебный мир института НИИЧАВО? Если их образцовый герой — Румата Эсторский, которому трудно, но необходимо «быть богом»? Богом, который вовсе не спешит передавать свои знания темным обитателям Арканара, а прямо предостерегает: нельзя делиться «технической магией» с варварами. «Богам спешить некуда, у них впереди вечность». Так творчество и вдохновение замыкаются сами на себя. Поменять такой образ жизни и стиль мышления намного сложнее, чем риторически заявлять о приверженности новым ценностям рынка, предпринимательства и прибыли. В книге обсуждается вопрос, что же делать в ситуации, когда возвышенный культ великих дел и творческого горения сочетается с той реальностью, что Россия отстала по инновациям и оказалась на обочине технологической революции. Авторы выдвигают три возможности. Первая. Преодолеть и забыть идеологию «творцов», культ творческого «кайфа» и постараться сделать так, чтобы предпринимателям было выгодно и легко вкладываться в наукоемкое инновационное производство. Вторая. Оставить все как есть. «Если есть распространенное поклонение Науке и Творчеству, зачем ломать его?» (с. 46) Третья. Ставить идеологию «творцов» себе в заслугу и порицать чужие успехи за… за «безбожие», например. «Если наши технопредприниматели все еще требуют задач вселенского масштаба и сопротивляются коммерциализации, то не потому, что они в принципе не могли бы ее сделать по уму, а потому, что они в принципе не хотят радикального без-божия и без-мирия новоевропейской цивилизации» (с. 248). Но при воплощении в жизнь второй возможности и третьей надо мириться с растущим технологическим отставанием страны. Хочется спросить: а разве нет и четвертой возможности? Корректируя крайности «культа творчества», постепенно взращивать и привлекательный образ предпринимателя, окрыленного внедрением, а не только разработкой. Такого предпринимателя-героя, о каком писал Шумпетер. Автор: Елена Иваницкая