JSTOR Daily (США): расовый вопрос в «Беовульфе»

Большинство читателей «Беовульфа» воспринимают это произведение как историю о белом герое мужского пола — собственно, оно и называется по имени героя, а не чудовища, — который убивает мечом монстра и его мать. Грендель, наводящий ужас незваный гость, убивает дружину конунга Хродгара на пиру в Хеороте. Воин Беовульф прибывает в королевство Хродгара и убивает Гренделя, а затем ему приходится сойтись в бою с матерью Гренделя, которая является отомстить за убийство сына. Спустя годы Беовульф выходит на бой с драконом, который опустошает его королевство, и погибает от ран, когда вместе с таном Виглавом зарубает дракона мечом. Существенно, что нигде нет четкого описания Гренделя, которого именуют «мрачным демоном», «проклятым богом уродом», «ночным вором», «каиновым отродьем». «Беовульф» — это и в самом деле история о чудищах, расовом и политическом насилии. И все же критики всегда рассматривали ее с позиции белого человека и сохранения белого английского наследия. Фундаментальная работа о «Беовульфе» — эссе Дж. Р. Р. Толкина «Беовульф: Чудовища и критики» (Beowulf: The Monsters and the Critics). Да, и до, и во время написания «Властелина колец» Толкин был профессором медиевистики в Оксфорде и разбирал «Беовульфа» с белой английской аудиторией. Он опирается на образы Гренделя и дракона, чтобы поговорить об эстетическом, неполитизированном, тщательном анализе чудовищ, призывая критиков читать это произведение как поэму, произведение языкового искусства: «И все же он на самом деле написан языком, который и спустя много веков сохраняет сущностное родство с нашим собственным, он был создан на этой земле и разворачивается в нашем северном мире, под нашим северным небом, и для тех, кому этот язык и эта земля родные, он должен всегда оставаться глубоко манящим — пока не придет дракон». Написанный на староанглийском «Беовульф» был создан более тысячелетия назад, а его действие разворачивается в Дании. Выучить староанглийский — все равно что выучить иностранный язык. Таким образом, взгляд Толкина на то, что анализировать «Беовульфа» могут свободно владеющие этим «родным» английским языком, также приоткрывает завесу над политическими решениями по поводу того, кто и каким образом может писать о средневековом прошлом и интерпретировать его. Приверженность Толкина ценностям белых выражается не только в том, каков, по его мнению, идеальный читатель средневековой литературы. Она также распространяется на идеальных литературоведов-медиевистов. На конференции имени Бэлль да Коста Грин (Belle da Costa Greene) в 2018 году Кэти Лавеццо (Kathy Lavezzo) подчеркнула роль Толкина в отстранении от медиевистики чернокожего ученого Стюарта Холла (Stuart Hall), уроженца Ямайки. В автобиографии Холла «Знакомый незнакомец: жизнь между двумя островами» (Familiar Stranger: A Life Between Two Islands) упоминается ревнитель белизны сообщества медиевистов из Южной Африки. Толкин был профессором английского языка и литературы колледжа Мертон Оксфордского университета, а Холл в это время, в 1950-х годах, учился там по Стипендии Родса. Холл объясняет, как он чуть было не стал специалистом по литературе Средних веков: «Мне очень понравились некоторые поэмы — „Беовульф", „Сэр Гавейн и Зеленый рыцарь", „Странник", „Мореплаватель" — и в какой-то момент я планировал сделать дипломную работу по „Видению о Петре Пахаре" Ленгленда». Однако, по словам Лавеццо, именно Толкин вмешался в эти планы: «Но когда я попытался применить современную литературную критику к этим текстам, мой аскетический южноафриканский преподаватель английского языка сказал мне оскорбленным тоном, что это в наши задачи не входит». Это не вяжется с более дружелюбным образом Толкина, который проник в популярную культуру благодаря «Властелину колец». Благодаря критическому взгляду Толкина на «Беовульфа» с позиций белого человека, представление о нем как об эпосе для белых англичан легло в основу научных взглядов на поэму. На сегодняшний день насчитывается лишь несколько темнокожих исследователей англосаксонской литературы, которые публиковали статьи о «Беовульфе». Мэри Рэмбаран-Олм (Mary Rambaran-Olm) рассказала о множестве случаев, когда темнокожим и небелым ученым не давали заниматься медиевистикой. Недавно на симпозиуме «Раса до расы: раса и периодизация» (Race Before Race: Race and Periodization symposium) он объяснила, что Толкин сделал с Холлом, в свете собственного решения покинуть пост второго вице-президента главного научного общества, посвященного этим исследованиям, сославшись на случаи белого шовинизма и стремления сохранить сообщество закрытым. В результате изучение Беовульфа долгое время оставалось привилегией белых ученых. По иронии судьбы то, как активно Толкин защищал читательский идеал белого северянина, «носителя языка», контрастирует с его собственной личной и семейной историей. Первые годы его жизни прошли в Южной Африке. Хотя биографы Толкина утверждают, что едва ли на него повлияло африканское место рождения, критики из академической среды указывают, что его творчеству свойственен структурный расизм, особенно сильно проявляющийся во «Властелине колец». Кроме того, его перу принадлежит целая серия статей по филологии- «Страна Сигельвара» (Sigelwara Land) и «Страна Сигельвара: продолжение» (Sigelwara Land (continued)) — посвященная староанглийскому названию Эфиопии. В них он поясняет, каким образом «Страна Сигельвара» связана с чудовищами, уплощая категории темнокожих жителей Эфиопии, дьяволов и драконов. Он пишет: «Ученые мужи помещали драконов и изумительные драгоценности в Эфиопию и наделяли местных людей странными привычками, странными вкусами в еде, не говоря уже о соседстве с людоедами. В таком виде, в каком оно дошло до нас, это слово используется для передачи понятия, соответствующего современной „Эфиопии" (невозможно определить, насколько этот перевод точен), весьма размытому географическому термину, или же в пассажах с описаниями демонов, детали которых, похоже, обязаны своим происхождением народной традиции, хотя они не всегда обязательно древние. Они относятся к Средневековью и встречаются параллельно и в других местах. Эфиопия была жаркой, а ее народ — черным. То, что в обоих этих отношениях таким же был ад, могло прийти в голову многим». Эта экспериментальная филологическая работа- по сути, воплощение расистского предрассудка, в рамках которого Эфиопия лишается какой-либо связи с чудесами Востока, драгоценными камнями или даже с драконами, к которым питал пристрастие Толкин. Он подчеркивает, что термин «Сигельвара» связан с черной кожей, демонами и адом, помещая эфиопов в одну категорию с «чудовищами». Он без тени сомнения последовательно связывает эфиопов с «сыновьями Хама» и, следовательно, библейскими потомками Каина, привязывая к средневековой Эфиопии оправдание торговли черными рабами. На самом же деле в этимологию этого слова (равно как и в средневековых дискуссиях об Эфиопии) ни в коей мере не заложено понятие рабства. Толкин, вероятно, видел в связанном с Каином Гренделе из «Беовульфа» чернокожего мужчину: «Его называли Гренделем, это мрачное существо, ненавистный дух болот, который владел окраинами земель и населял топи и, несчастный, долгое время обитал среди троллей; ведь Создатель проклял его печатью рода Каина». Эссе Толкина об Эфиопии и «Беовульфе», вышедшие в 1930-е годы, дают понять, что Толкин наверняка представлял себе Гренделя как чернокожего мужчину, связанного с библейским оправданием трансатлантической торговли рабами. Таким образом, сквозь призму белого расистского взгляда Толкин видит в Гренделе представителя другой расы. Тем не менее его филологический метод до сих пор считается аполитичной, неличностной формой «эмпирического» исследования. Его интерес к укреплению английской идентичности и белого английского мира — и выстраиванию цепочки связей между древним средневековым прошлым и современными расовыми идентичностями — проект, который распространился на многие отрасли научного знания. За последние несколько лет наиболее известной политической позицией Толкина стало его сопротивление фашизму, отраженное в письмах к немецкому издателю. Возможно, он испытывал отвращение к фашизму и антисемитизму, но он поддерживал представления Британской империи о превосходстве белых. У него были предрассудки расового толка по отношению к африканцам и другим темнокожим членам британского сообщества. Черных ученых систематически не допускают к исследованию древнеанглийской литературы. Если пока еще не набралась критическая масса чернокожих интеллектуалов, писателей и поэтов, которые могли бы возразить корпусу ученых-медиевистов и ревнителям белого превосходства, то эссе Тони Моррисон (Toni Morrison) «Беовульф» вполне могло бы стать первым трудом, в котором этот шаг сделан. Поскольку она пишет о «Беовульфе», расе и о том, как интерпретировать произведения вне белого взгляда, ее эссе обращается не только к «Беовульфу», но и к английскому литературоведению, в рамках которого англосаксонские исследования остаются разделом филологии, где всегда царили идеи превосходства белых. В сборнике Тони Моррисон 2019 года «Источник самоуважения: избранные эссе, речи и размышления» (The Source of Self-Regard: Selected Essays, Speeches, and Meditations) мы впервые видим новый взгляд на то, кто должен исследовать «Беовульфа» и почему раса имеет значение. В эссе «Грендель и его мать» (Grendel and His Mother) она поясняет: «Погружение в литературу — это не уход в себя и не верный способ утешения. Оно было и остается постоянным, иногда жестоким, но всегда провокационным взаимодействием с современным миром, проблемами общества, в котором мы живем… Я считаю, вам это может напомнить о событиях, риторике и действиях многих нынешних военизированных конфликтов и жестоких восстаний». Будучи темнокожей читательницей-феминисткой, Моррисон исследует «Беовульфа» как политическое, актуальное для любого читателя произведение. Действительно, она начинает с объяснения, что литературная критика всегда осуществляется сквозь призму исторического момента, и призывает своих читателей «обнаружить в той связи между духом Средневековья и современностью, которую я провожу, благодатную почву для оценки нашего современного мира». В моррисоновской интерпретации «Беовульфа» на первый план выходит то, что другие критики, следуя примеру Толкина, считают маргинальным. Она смещает фокус с белого героя-мужчины, сосредотачиваясь вместо этого на маркированных по расе и гендеру, политизированных фигурах Гренделя и его матери, которые в прочтении Толкина наверняка были черными. В своей статье «Беовульф: чудовища и критики» Толкин с позиций превосходства белого мужчины сосредоточивается на том, что эти два «чудовища» могут сделать для развития Беовульфа как белого германского эпического героя. Моррисон, напротив, больше интересуют Грендель и его мать как маргинальные фигуры другой расы со своей глубиной, душой, контекстом и эмоциями. В своих интервью Биллу Мойерсу (Bill Moyers), Чарли Роузу (Charlie Rose) и журналу «Пэрис Ревью» (The Paris Review) Моррисон объясняет свой литературный метод, разбирая американскую литературу XIX-XX веков — особенно Фолкнера, Твена, Хемингуэя и По — и то, как белые писатели и критики прячут темнокожесть и принадлежность к иной расе. Сходным образом, рассуждая о романе Уиллы Кэcер (Willa Cather) «Сапфира и невольница» («Sapphira and the Slave Girl»), она обнажает расстановку сил и позицию белых в книге. В романе описываются сложные отношения между белой и черной женщинами, в которых из-за белого взгляда Кэсер к черной женщине не только применяется неописуемое насилие — стирается ее имя, судьба и точка зрения. Точно так же Толкин не интересуется судьбой, эмоциями и мотивацией Гренделя или его матери как представителей расового меньшинства. Он пишет с позиций белого взгляда: Грендель и его мать — относящиеся к расовому меньшинству подпорки, которые помогают объяснить конфликты, ситуации, эмоции и мотивацию Беовульфа. Чувства, которые возникают у Моррисон в отношении американской литературы XIX века, применимы к англосаксонским исследованиям, пропитанным белым превосходством: «Безумие расизма… вы гоняетесь за этой вещью [расой], которую нигде не найти, и все же именно она все решает». Моррисон анализирует «Беовульфа» с позиций расового меньшинства Гренделя. Она указывает, что за Гренделем стоит слишком мало контекста: «Но их, кажется, никогда не беспокоило и не волновало, кто такой Грендель и почему они оказались в его меню… Этот вопрос не возникает по одной простой причине: у зла нет отца. Оно сверхъестественно и существует без объяснения причин. Действия Гренделя продиктованы его характером; природа чуждого разума — бесчеловечные устремления… Но у Гренделя не было никаких поводов: никто не напал на него и не оскорбил; никто не пытался ворваться в его дом или изгнать его из его владений; никто не обворовал его и не навлек на себя его гнева. Он явно не защищался и не пытался отомстить. На самом деле никто не знал, кто он такой». Моррисон приглашает читателей порассуждать о Гренделе вне противопоставления добра и зла. Она помещает в центр исследования побочных персонажей «Беовульфа», жизни которых в самой поэме не уделяется достаточно места. Она заставляет нас по-новому осмыслить мать Гренделя и месть Беовульфа, когда пишет: «Беовульф плывет сквозь полные демонов воды, его хватают, и, попав в логово матери Гренделя, безоружный, он вынужден дать ей отпор голыми руками… Ее собственным мечом он отрубает ей голову, а затем обезглавливает труп Гренделя. Тогда происходит нечто любопытное: кровь жертвы расплавляет меч… Традиционно это объясняют тем, что кровь чудищ настолько грязна, что растворяет сталь, но образ Беовульфа, стоящего там с головой матери в одной руке и бесполезной рукоятью в другой, подталкивает к более сложным интерпретациям. Одна из них заключается в том, что, возможно, отвечать насилием на насилие — неважно, со стороны добра оно или зла, справедливо оно или нет, — это само по себе настолько бесчестно, что меч мести разрушается от позора». Рассуждения Моррисон о Гренделе, матери Гренделя и Беовульфе касаются насилия и того, как оно отменяет все потенциальные мотивы, включая месть. Последняя немая сцена, где Беовульф держит окровавленное орудие мести и голову матери Гренделя, говорит о разрушительной природе насилия. Для Моррисон ядовитое насилие, разъедающее орудие мести, — это насилие белых. Моррисон идет дальше, толкуя «Беовульфа» через произведения современных писателей. Она пишет: «Вызов этим неизбежным, но весьма узким ожиданиям от этого героического повествования бросил современный писатель, покойный Джон Гарднер (John Gardner), в своем романе под названием „Грендель"… В романе поднимается вопрос, который не ставит эпос: кто такой Грендель? Автор призывает наc разобраться в его мышлении и подвергнуть сомнению утверждение, что зло возмутительно нечленораздельно, бессмысленно и неразборчиво». В частности, она разбирает новый взгляд Гарднера на внутренний мир Гренделя. Она пишет, что Гарднер пытается «проникнуть во внутреннюю жизнь — чувственную и сознательную — воплощенного зла». Моррисон считает, что самая выдающаяся интерпретация получится, если проанализировать его методично, убедительно и с политической точки зрения. Она пишет: «В этой стране… нас призывают одновременно отказаться от насилия и принять его; колебаться между победой любой ценой и заботой о ближнем; между страхом чужеродного и комфортом знакомого; между кровной местью скандинавов и жаждой чудища найти пропитание и свой круг». В разборе Моррисон Грендель превращается из смертоносного гостя, который проник в залу Хродгара и убивает без причины, в основной акцент. В этом отрывке она призывает нас подумать о том, зачем Гренделю делать то, что он сделал. Моррисон видит в нем обездоленного; его «затруднительное положение — также и наше». Она ставит Гренделя в позицию родного и близкого для воображаемой аудитории читателей, анализирующих это произведение, — чернокожих женщин. Моррисон завершает эссе размышлением о соучастии, бездействии и современной политике позднего фашизма и демократии: «…язык — просвещенный, сформированный, обоснованный — станет той силой, которая остановит кризис и вдохнет свежую струю в конструктивный конфликт, всколыхнув нашу жизнь, взволновав наш разум. Я знаю, что за демократию стоит бороться. Я знаю, что фашизм этого не стоит. Чтобы победила первая, нужна интеллектуальная борьба. Чтобы победил последний, не нужно ничего. Вам нужно только сотрудничать, молчать, соглашаться и подчиняться, пока кровь матери Гренделя не уничтожит ее собственное оружие, а заодно и оружие победителя». Другими словами, мы можем по-новому понять эту сцену как высказывание о фашистском насилии, его самоуничтожении и гендерной токсичности. Моррисон сделала анализ «Беовульфа» расовым, гендерным, политическим; она интерпретировала его, поместив в центр предполагаемую феминистскую читательскую аудиторию, для которой важна политика, а «за демократию стоит бороться». Будучи внучкой Толкина в исследовательском смысле (мой научный руководитель был его учеником), я не думаю, что критическое переосмысление Моррисон, которая анализирует «Беовульфа» с точки зрения политики и сегодняшнего дня, случайно. Из-за преднамеренного отстранения Толкином Стюарта Холла мы можем только догадываться, как бы Холл проанализировал «Беовульфа», а еще нам известно, что к англосаксонским исследованиям по-прежнему не допускают чернокожих ученых и представителей меньшинств. Благодаря Моррисон я думаю, что мы наконец сможем покончить с «Чудовищами и критиками» Толкина и заново прочитать «Беовульфа». Примечание редактора: В данное эссе были внесены правки, отражающие тот факт, что Толкин, хотя его и можно считать южноафриканцем в связи с его местом рождения, переехал в Англию в раннем детстве.