30 лет мирной революции в Германии: истории людей, без которых не пала бы Берлинская стена

30 лет назад Катрин Хаттенхауэр участвовала в мирной революции в Лейпциге. Сейчас из Германии она смотрит на кадры, где полиция и Росгвардия разгоняют протестующих в России. Катрин Хаттенхауэр, участница «мирной революции» в Лейпциге: «Возможно, у этих людей униформа другая. Но в остальном у нас было то же самое» Константин Гольденцвайг, RTVI: «Так же сурово?» Катрин Хаттенхауэр, участница «мирной революции» в Лейпциге: «Так же сурово. Как и со свободой собраний вообще. То есть, если бы мы хотели помахать флажками Эриху Хонеккеру, нам бы разрешили. Но никто не дал бы протестовать против режима». Для смельчаков вроде нее все началось не с протестов против режима или берлинской стены. 7 мая 1989 года в ГДР — мелочь, казалось бы — коммунальные выборы. По местному телевидению тогда передавали: «По единым спискам Национального фронта Германской демократической республики голосов „за“ — 98,85%. Явка составила 98,77%!» Исход голосования всегда был известен заранее. Но так мало общего с голосом улицы он не имел еще никогда. Штефан Мюллер, участник мирной революции 1989 года в ГДР: «Если взглянуть, как выглядела страна, кажется, что война завершилась в ней накануне. Облезлые фасады, пустые улицы, коптившие трубы, очереди у магазинов и главное — безысходность: будто это никогда не изменится!» Сын пастора Штефан Мюллер вместе с другими неблагонадежными взялся впервые пересчитать бюллетени. Ведь даже по законам ГДР наблюдателей пускали на участки. Из их подсчетов, хранящихся ныне в музеях, выходит: власть воровала до 15% голосов. Штефан решается на первый свой митинг — пара десятков человек. На избирательной урне надпись: «Тут покоится прах демократии». Штефан Мюллер, участник мирной революции 1989 года в ГДР: «Помню ощущение страха в тот день. Мы чувствовали: вот сейчас начнется! Окрестные улицы заполонили машины с сотрудниками Штази, на крышах, вот тут, сидели они же с видеокамерами. Мы боялись: стоит лишь выйти сюда, на эту площадь, и нас сразу повяжут». Все последующие полгода его исправно задерживали, но выпускали. И он исправно шел на митинг 7 числа каждого месяца — в напоминание об украденных выборах. Раз за разом за ним шло все больше людей. Маттиас Бюхнер, в 1989 году — активист движения «Новый форум» в Эрфурте: «Жесткий разгон протестных митингов лишь заводил народ еще сильнее. Столкнувшись с этой жестокостью, мы стали, с одной стороны, действовать рассудительней. А с другой, наше упрямство принимало все более креативные формы: значит, не зря мы, мол, боремся — только протест должен быть умным!» В авторитарной стране, где и слова не скажешь, чтобы не настучали наверх, куда следует, местом встречи для несогласных служит церковь. В 80-х в иных храмах в ГДР выступают даже панки. Так что это не дом для набожной души, а скорее отдушина в затхлой жизни. С 1982-го по понедельникам и здесь, в лейпцигской церкви святого Николая, проводят «молитвы о мире». Они привлекают тех, кого раздражают миролюбивые заверения вождей ГДР на словах и участие в гонке вооружений на деле. В храме Божьем вначале всё — под партийным контролем: на два десятка диссидентов почти столько же осведомителей госбезопасности. Но пару лет спустя уже большой советский брат заговорит о гласности, перестройке и демократии. А если уж решились русские, то чем мы, немцы, хуже?.. Кристоф Воннебергер, в 1980 году — священник церкви св. Николая в Лейпциге: «Мы стали проводить богослужения в защиту задержанных. И вот уже простые люди стали замечать: тех, кто участвовал в акциях протеста, в ГДР, лишая гражданства, выгоняли на Запад. Настрой изменился: „Ага, нет способа скорей вырваться из страны, чем самому лезть на рожон, подвергнуться угрозе высылки!”» Лишь в 1989 году на 16 млн жителей процветавшей якобы республики — 160 тысяч заявок о выезде из нее. Вскоре железный занавес даст трещины в Венгрии и Чехии. Но под сводами кирхи у Кристофа Воннебергера хватало и тех, кто хотел остаться в стране. В надежде ее изменить. Одних молитв им было уже мало. Протестный митинг в Лейпциге 4 сентября 1989 годаФотография: Rainer Klostermeier / AP " class="c-caption__img"> Протестный митинг в Лейпциге 4 сентября 1989 года Фотография: Rainer Klostermeier / AP Кристоф Воннебергер, в 1980 году — священник церкви св. Николая в Лейпциге: «С таким транспарантом [«За открытую страну со свободными гражданами»] на улице ты мог простоять пару секунд. Но мы позвали фоторепортеров из ФРГ. Они успели нажать на кнопку. И этот лозунг вошел в историю». Под историческим плакатом в руках Катрин Хаттенхауэр из церкви в Лейпциге в сентябре рискнула выйти первая горстка манифестантов. Катрин Хаттенхауэр, участница мирной революции в Лейпциге: «Через неделю, уже в отсутствие прессы, кто-то схватил меня сзади за волосы, повалил с ног и, не успела я вздохнуть, как меня закинули в автозак. Они специально выбрали момент, когда я была не одна, а с другими митинговавшими: смотрите, это ждет и вас, если вы не уберетесь с площадей!» Время все расставило по местам. Фамилии, маски, дубинки и автозаки теперь в собрании Германского Форума современной истории. Александр Фингер, гид лейпцигского музея «Форум современной истории»: «На таком же возили и политзаключенных. Масштабы были таковы, что, дабы не привлекать внимания, на кузове писали обычно „овощи-фрукты“ или „рыба“. Внутри помещалось пять камер». Ханс Модров, в 1989-1990 гг. — председатель Совета министров ГДР: «Мы исходили из того, что волна эта схлынет. Ведь уже шла работа над новым законом о выезде из страны. За счет него надеялись „открыть вентиль”, выпустить пар. Да и зачем вести диалог с оппозицией, если на нашей стороне, как мы полагали, был Горбачев, Варшавский договор, советские войска, наконец?» Если бы не Горбачев и мирная революция, Ханс Модров в 90-х, по советскому плану, был бы новым главой ГДР. А стал подсудимым по делам о разгоне протестов и фальсификаций на выборах. Ханс Модров, в 1989-1990 гг. — председатель Совета министров ГДР: «Да вы поднимите итоги тех выборов! У меня в Дрездене и еще в Карл-Маркс-Штадте они были самыми слабыми. На два-три процента ниже среднего!» Константин Гольденцвайг, RTVI: «То есть вы давали режиму не 99%, а 97%?» Ханс Модров, в 1989-1990 гг. — председатель Совета министров ГДР: «Верно. И вот это был мой подход!» Получив меньше года условно, Модров и сейчас верен тем идеалам. С той разницей, что в Германии ныне преемницу ГДРовской правящей партии поддерживает 7% граждан. Константин Гольденцвайг, RTVI: «Вы по сей день считаете, что, ваша цитата: „ГДР, пусть и не полностью, но была демократией”. Как сочетаются с демократией выборы, где за вас голосует 97%?» Ханс Модров, в 1989-1990 гг. — председатель Совета министров ГДР: «Ну, во-первых, в нашей демократии было пять партий». Константин Гольденцвайг, RTVI: «Но в России в парламенте тоже ряд партий, однако каждая связана с администрацией президента…» Ханс Модров, в 1989-1990 гг. — председатель Совета министров ГДР: «Так вот… У нас после войны именно Россией, если считать ее наследницей СССР, так и было решено: для начала в восточной Германии пускай будет четыре партии. Это нынче демократию пытаются свести к выборам. А демократия, я считаю, это больше, чем выборы!» Штефан Мюллер, участник мирной революции 1989 года в ГДР: «Вся их система было до того закостенелой, что стоило лишь вынуть из нее один кирпич, начать открыто выступать хоть по какому-то пункту, и вся она рассыпалась, как карточный домик». Фотография: Rainer Klostermeier / AP " class="c-caption__img"> Фотография: Rainer Klostermeier / AP Это очень юное поколение, так что дряхлеющей партии власти они тоже могли сказать: «Вы нас даже не представляете». В 1989 Катрин Хаттенхауэр было 20 лет. От поколения родителей, что помнят советские танки в Праге в 68-м, в Берлине в 53-м, ее и друзей отличает почти что бесстрашие. Свои акции протеста, разумеется, «несанкционированные», они готовят в Лейпциге тайком, во дворе. Снаружи — неусыпная слежка госбезопасности, так что, к примеру, транспаранты они делают из простыней — чтобы легче их было прятать под одеждой. А важные планы не обсуждают вслух, но записывают, показывают друг другу и сразу сжигают. Найти единомышленников в эпоху до фейсбука и телеграма им помогают каналы Западной Германии. Пока в ГДРовском эфире вещают про стабильность, на зарубежном телевидении слово дают жильцам одного дома. Кадры из любительской съемки в Лейпциге, 1989 год: «Малейшие мысли об освобождении от этого режима оборачиваются новым подавлением! Любая самостоятельность, любые самостоятельные движения для них неприемлемы. И все эти торжества по случаю 40-летия ГДР — лишь попытка закрепить то сталинское прошлое, терпеть которое мы больше не можем». Сигнал телевидения ФРГ принимали и восточные немцы. Эти признания сограждан об украденной свободе и разваленной экономике станут для многих последней каплей. Клаус Тиллер, в 1980 гг. — сотрудник Католической церкви в Гайзе (ГДР): «Упразднить запретную зону! Дать людям ездить за рубеж, выпустить нас из этого плена! Ликвидировать раздутый аппарат полиции. Дать право людям свободно высказывать свое мнение. Провести выборы, что будут действительно выборами. Рассказывать правду в государственных СМИ!» Ради этого Клаус Тиллер решается поднять толпу не где-нибудь, а у границы с ФРГ. Церковь в крохотном городке Гайза — под боком у погранвойск и подразделений спецслужб. Но жажда свободы и здесь сильней страха. Снимки их марша, неизвестные прежде, сделанные скрытой камерой Штази, кто-то бросил в почтовый ящик Тиллера в прошлом году. Клаус Тиллер, в 1980 гг. — сотрудник Католической церкви в Гайзе (ГДР): «Настроение было тревожное. Мы не шагали, а почти бежали по деревне со свечами в руках. Боялись — скорей бы оказаться в безопасности. Ощущение было, как на фронте: выскочили из окопов, и вперед!» Эрих Хонеккер, генеральный секретарь ЦК СЕПГ, речь на торжествах 7 октября 1989 года: «Дорогие друзья со всего мира! Будьте уверены: на германской земле, родине Маркса и Энгельса, социализм непоколебим!» Берлин, 7 октября, месяц до падения стены. О реформах Хонеккер слышать не хочет. Вместо них к юбилею ГДР — роскошный парад. На улицах уже десятки тысяч протестующих. Они кричат московскому гостю: «Горбачев, помоги!» Горбачев (слева) и Хоннекер (справа) на параде 7 октября 1989 годаФотография: Heribert Proepper / AP " class="c-caption__img"> Горбачев (слева) и Хоннекер (справа) на параде 7 октября 1989 года Фотография: Heribert Proepper / AP Штефан Мюллер, участник мирной революции 1989 года в ГДР: «Навстречу нам единой цепью двигался гвардейский полк имени Дзержинского. Они, как неводом, окружили нас и стали винтить всех подряд: женщин, подвернувшихся под руку пьяниц. Мы думали: „Вот, теперь все серьезно!” Но тюрьма, куда нас отправили, была уже переполнена. Тогда нас повезли в другое СИЗО. Там у подъезда полицейские с дубинками выстроились в два ряда. На выходе нас прогоняли сквозь строй и одного за другим били. Людей было столько, что на ночь нас отправили в гараж, заставив до утра стоять вот так: руки за голову, ноги на ширине плеч и — ни звука…» Ханс Модров, в 1989-1990 гг. — председатель Совета министров ГДР: «Понимаете, наш интерес состоял в том, чтобы показать людям: в 40-ю годовщину основания ГДР, к которой мы так готовились, это было полноценное государство! Как и ФРГ, входившее в ООН, имевшее отношения с сотней стран мира. Мы были неотъемлемой частью международного сообщества! Разумеется, кадры протестов на улице в эту картину не вписывались». Катрин Хаттенхауэр, участница мирной революции в Лейпциге: «Ошибку власть совершила тогда, когда на улице начали задерживать уже случайных людей. Так они сами изменили отношение к нам: нас, оппозицию, прежде выставляли уголовниками. А теперь вдруг народ стал задумываться: „Погодите, мою маму тоже задержали и не выпускают. Ну, кончайте, какая она преступница?”» Катрин, поднявшая эту волну, была все еще за решеткой, когда 9 октября в ее Лейпциге вышло около ста тысяч человек, то есть каждый пятый житель города. Наготове стоял спецназ ГДР, в госпиталях — контейнеры с донорской кровью. Но чудо: демонстрантов никто не трогал. Ханс Модров, в 1989-1990 гг. — председатель Совета министров ГДР: «Правительство испугалось, что у него больше не хватит власти остановить все это. Ибо возникла новая власть — там, где появился народ: вместе и в таком количестве». 9 ноября пала Берлинская стена: эйфория на улице, паралич ГДР и разброд в верхушке правящей партии. Пока одни в ней объявляли открытие границ, другие об этом даже не знали. Фотография: AP " class="c-caption__img"> Фотография: Ханс Модров, в 1989-1990 гг. — председатель Совета министров ГДР: «После того заседания ко мне на улице вдруг подходит какой-то парень. И говорит мне, члену ЦК: „А вы в курсе, что границу-то открыли?” Я ему отвечаю: „Да с чего ты взял?!” „Ну, да, — говорит, — граница открыта! По телевизору показали!” Я у него спрашиваю: „И что же ты думаешь?” А он мне: „Как это что? Я тоже туда хочу!”» Кристоф Воннебергер, в 1980 году — священник церкви св. Николая в Лейпциге: «Я в этот день был в больнице, в реанимации. Неделей раньше, после такого напряжения, у меня случился инсульт. Я перестал говорить. И лежа в палате, понятия не имел о падении стены. Лишь замечал, что вокруг, даже в больнице, был переполох». Клаус Тиллер, в 1980 гг. — сотрудник Католической церкви в Гайзе (ГДР): «Мы были на традиционном карнавале, всей деревней. Вдруг заходит кто-то в клуб и говорит: „Завтра границу откроют!” Мы подумали, что это карнавальная шутка. Но потом пошли слухи, что и правда, откроют! Зал опустел моментально. Приехав домой, мы стали скорей будить детей. Мне в те минуты казалось, что, наверно, я лишнего выпил — ведь так не бывает, понимаете?!» Катрин Хаттенхауэр выпустили на свободу, и в свой день рождения, 9 ноября, она оказалась в Берлине, у Бранденбургских ворот. Катрин сегодня живет в открытой Европе, работает в Оксфорде. Но приезжая в Берлин, все никак не привыкнет. Катрин Хаттенхауэр, участница мирной революции в Лейпциге: «Каждый раз, проходя здесь, я испытываю, пусть это смешно, прилив радости. Порой разворачиваюсь и прохожу сквозь ворота вновь и вновь, чтобы вновь сказать себе: „Стены больше нет”».