Кооперативы — упущенный фактор российской модернизации

А.В. Лубков. Солидарная экономика. Кооперативная модернизация России (1907–1914): монография. — М.: МГПУ, 2019. Глеб Успенский в очерках «Крестьянин и крестьянский труд» (1880) горевал над упущенной выгодой деревни. Мужики задешево сбывали сено оборотистому соседу, который брал кредит в ссудной кассе, скупал сено в страду, а зимой вывозил и продавал задорого. И это продолжалось годами. «Дорожит ли человек своим трудом, поступая таким образом? — спрашивал очеркист, «печальник горя народного». 26 дворов деревни могли бы получить ссуду в 26 раз больше, чем ловкий сосед. Они могли бы сами торговать своим сеном, могли бы вместе отремонтировать дорогу к деревне, увеличив доходность здешних мест… но не делали этого. А мы ответим, что в деревне не было ни кооперации, ни опыта по ее созданию. Начало, развитие, расцвет Доктор исторических наук Алексей Владимирович Лубков много лет изучает кооперативное движение в России. В своей новой книге (предыдущая — «Война. Революция. Кооперация», 1997) он ставит задачу «воссоздать картину развития кооперативного движения в Центрально-промышленном районе» (с. 33). В четырех главах рассматривается: История кооперации в России; Период наивысшего расцвета отечественной кооперации (1907–1914); Идеология кооперативизма; Развитие различных видов кооперации; Общественно-политический и социокультурный контекст кооперативного движения. Заключительная глава посвящена «отцам и творцам» российской кооперации. В ней представлены биографические очерки-портреты: Михаил Туган-Барановский, Ваган Тотомианц, Андрей Евдокимов, Петр Кропоткин, Сергей Булгаков, Николай Макаров, Александр Чаянов, Николай Кондратьев. Кооперацию автор понимает как фактор модернизации, а модернизацию — как: «Сложный эндогенно-экзогенный направленно-циклический процесс взаимодействия структур и деятельностей, традиций и новаций при переходе от традиционного к современному обществу» (с. 29). Кооперация принципиально отличается от общины, подчеркивает автор и неоднократно возвращается к этому утверждению. Стихия кооперации — товарно-денежные отношения, а для общины эти условия разрушительны. Коллективизм кооператоров — добровольный, он основан на личной свободе и личной инициативе, тогда как общинный коллективизм — принудительный и «поголовный». Преимущество кооперации видели миллионы людей и поначалу медленно, а потом все активнее включались в «солидарную экономику». Правительство и земство поддерживали кооперативное движение, потому что видели в нем большие возможности для обновления экономики. Мирный демонтаж традиционного общества и переход к современному с помощью кооперации — сквозная идея книги. Автор кратко отмечает сложности в отношениях правительства и кооперативного движения: был и жесткий административный надзор, и мелочная опека, и препоны при создании кооперативных союзов. Но была и очень серьезная поддержка: «Кредитная кооперация в стране образовывалась преимущественно на ссуды Государственного банка, которые в 1913 году составляли около 30% всех балансовых средств в кредитных и ссудо-сберегательных товариществах» (с. 106–107). Кооперативы связывали систему финансового капитала с мелким производством. «Банковский капитал воздействовал на мелкокрестьянское хозяйство прежде всего путем кредитования кооперации как своего посредника. Густая сеть кооперативов предлагала огромный и надежный рынок сбыта товаров для фирм и заводов» (с. 19). Сеть кооперативов Первым российским кооперативом стало ссудо-сберегательное товарищество в селе Рождественском Ветлужского уезда Костромской губернии. Его устав был утвержден 22 октября 1865 года, а в 1915 году Рождественское товарищество отметило свое 50-летие. Автор подробно прослеживает нелегкую историю становления кредитной кооперации, рассматривает государственное регулирование системы мелкого кредита, показывает на многочисленных примерах стремительное развитие кредитных кооперативов после 1905 года. «В предвоенное десятилетие по темпам роста кредитной кооперации Россия вышла на одно из первых мест в мире, почти сравнявшись с Германией» (с. 58). Но кредитная кооперация еще не достигала оптимальных показателей, принятых в кооперативной и земской статистике: 1 кооператив на 750 дворов. «Отставание от нормы для Костромской и Ярославской губерний было почти в два раза» (с. 39). Тем не менее успехи были несомненные: в Ярославской губернии на 1 января 1913 года существовал 141 кредитный кооператив (69 067 человек) на 203 тысячи крестьянских дворов. Учитывая, что в члены кооператива вступал, как правило, один представитель домохозяйства, это значило, что около трети хозяев были охвачены кооперацией. Мелкий кредит стал доступным для крестьянина. Кооперативные кассы брали от 8% до 12% и успешно вытесняли с рынка таких лихоимцев, каких красочно изобразил Дмитрий Мамин-Сибиряк в романе «Хлеб»: под сто процентов с залогом, да еще и с отработкой. Кредитные кооперативы развивались в основном в сельской местности, потребительские — по преимуществу в городах при крупных фабриках и заводах, объединяя рабочее население. История потребкооперации была более сложной и драматичной. Развитие потребительских кооперативов серьезно отставало от развития кредитных. Незначительность торговых оборотов, зависимость от частного посредника — все это делало потребительские общества экономически слабыми предприятиями. Жаль, что автор не предложил объяснений, почему в данный период развитие кредитной кооперации так явно преобладало над другими видами. Взрывной рост потребкооперации в годы Первой мировой войны привел к печальным последствиям: кооперативы-гиганты лишали своих членов реальной возможности влиять на принятие решений. Тем самым потребительская кооперация все больше утрачивала черты самодеятельной организации и все больше превращалась в распределительный придаток государства. Окончательное огосударствление потребкооперации произошло в период Гражданской войны. Производственные сельскохозяйственные кооперативы фактически делали первые шаги и только в отдельных случаях могли всерьез конкурировать с частным производителем. Но были отличные, хотя и локальные достижения в Костромской, Ярославской, Тверской, Тульской, Саратовской губерниях. Наибольшее развитие получили молочные и картофельные кооперативы, маслодельни и сыроварни. Огородничество и внутренний овощной рынок до 1914 года были целиком в частных руках, но в военный период стал вовлекаться в сферу кооперации. Какая часть населения была охвачена кооперацией в предреволюционные годы? Автор отмечает, что фактический охват определить трудно, так как многие участвовали одновременно в разных видах кооперации, а также в двух или более объединениях одного вида. «С учетом же членов семей примерно половина населения страны была вовлечена в сферу деятельности различных видов кооперации» (с. 103). Кооперативы или «матрица»? Предисловие и Заключение резко контрастируют с содержанием книги, провозглашая кооперацию воплощением некой антизападной «матрицы». В третьей главе, обобщая экономические и социально-нравственные устремления кооперативного движения, автор выявлял несколько принципиальных положений: Реализация свободы личности в трудовой деятельности; Исключительно добровольное членство, при котором личная свобода, ответственность, инициатива и предприимчивость хозяйственного субъекта были главными признаками объединения; Самоуправление; Установка на экономическую эффективность: «Кооператив — добровольных союз хозяйствующих субъектов, преследующих, прежде всего материальную выгоду в своем объединении» (с. 137); Четкий прагматизм в решении конкретных вопросов, соединенный с элементами утопизма — нацеленность в будущее без ясно очерченных рамок. Здесь же автор еще раз подчеркивает коренные отличия кооперации от «общинного устройства» и несовместимость кооперативного движения с крепостным правом. В полном противоречии с этими выводами автор утверждает в Предисловии, что идеалы и практика российской кооперации имеют много общего с сегодняшними духовными скрепами и с «подходами председателя конституционного суда» (с. 6). В Предисловии оказывается, что отечественные кооператоры взывали «к исконно русским традициям» и желали сохранения и упрочения традиционных ценностей семьи, культуры, быта. Актуальность темы кооперативной модернизации обоснована в Предисловии идеями XXII Всемирного русского народного собора, провозгласившего необходимость «познавать изначальную русскую матрицу, опираться на нее как на базис мироустройства» (с. 5). Читая Предисловие, и догадаться невозможно, что в книге речь пойдет о том, как успешно кооперация разрушала устои традиционного общества и становилась «звеном капиталистической модернизации экономики» (с. 19). Заключение столь же удивительно. В нем кооперативное движение понимается как солидарность, взаимопомощь и товарищество: «Искони свойственные менталитету русского человека. Все это отличает нас от Запада и открывает широкие перспективы для осмысления прошлого в настоящем» (с. 242). Читая Заключение, хочется отлистать страницы назад и освежить в памяти материалы, которые собрал автор по кооперации в Шунгенской волости Костромской губернии. Журнал «Костромской кооператор» с гордостью писал об успехах: «В скором времени нам уже незачем будет ездить в Данию, страну кооперативов, чтобы учиться там кооперации. Вот в той же Шунге мы можем видеть своего рода Данию» (с. 93). Дания и сегодня страна кооперативов, о чем историк кооперации Лубков знает лучше всех. А если бы кооператоры и впрямь отстаивали традиционный быт и загадочную «матрицу», то не брали бы кредитов в ссудно-сберегательных кассах, не вывозили бы сено, не торговали бы им в Петербурге, не осваивали бы рынок. Так бы и царила в деревне «матрица», которую с горечью наблюдал Глеб Успенский. Автор: Елена Иваницкая