Бессмертные сыновья Донбасса
Обеднела донбасская обетованная степь. И если уход Кобзона, прожившего длинную и насыщенную жизнь, был хоть и внезапным, но вполне закономерным, то неожиданная и трагическая гибель Захарченко, которому было всего 42 года, потрясла каждого донбассовца. Смерть 31 августа снова вернулась в центр Донецка, на бульвар Пушкина. Прошёл год. Сейчас, по истечении этого сиротского года, с одной стороны не верится, что Захарченко больше нет, а с другой стороны кажется, что Бати никогда и не было в живых, что он всегда был вечным и недосягаемым, совершившим подвиг и покинувшим землю. Обычный живой человек. Он что делает? Курит, ест, с женой, возможно, спорит, матерится… В общем, делает всё то, что делают все живые люди. Захарченко же — это как Александр Пересвет. Былинный герой, а не простой человек, со своими маленькими человечьими потребностями. В одном из интервью Захарченко сказал следующее: «Я в 2014 году принял вполне осознанное решение! Своё… Я для себя лично сказал, что я не подонок, что я не смогу предать дедов, не смогу предать Родину!..» Он вообще много и правильно говорил, говорил очень просто, доходчиво, искренне и афористично. Конечно, тексты ему писали, это абсолютно нормально, президентам стран всегда всё пишут, но он часто говорил просто, без трибуны, без бумажки. Говорил сбивчиво, порою даже косноязычно от волнения. К концу жизни волновался уже меньше, речь стала иной, я четыре года пристально следила за речью Главы. Мне вообще интересно следить за речью людей. У Захарченко речь за четыре года изменилась, стало меньше региолектных слов и конструкций. Говорить на ниоткуда взявшуюся камеру некоторым людям порою сложнее, чем воевать. Захаренко подтверждает этот тезис. И вот именно в моменты, когда камера возникала неожиданно, он произносил целые абзацы, которые запросто можно было растаскивать на цитаты. До того они были просты, бесхитростны и понятны. Собственно, именно в этом и была основная сила Захарченко — он соответствовал времени и городу. Посмотришь на него, голубоглазый-голубоглазый, уши крупные, лоб в бороздах морщин — обычный парень из обычной донецкой или макеевской маршрутки. Понятный. Свой. Наделённый мудростью простого бесхитростного слова. Детство Из воспоминаний первой учительницы Александра Захарченко Аллы Оболенской: «Александр Владимирович был обыкновенным мальчишкой советских времён. Озорным, шустрым, трудолюбивым, ответственным. Учился хорошо. Окончил школу в 1991 году с одной-единственной четвёркой. Очень любил читать. В школу он пришёл уже читающим. Любил математику. Очень любил трудиться. Труд для него был любимым предметом. Учитель труда говорил, что когда заканчивались уроки, все дети уходили, а Александр оставался в мастерской, наводил порядок, раскладывал по местам все инструменты и только потом уходил уже домой!» Класс, в котором учился Александр Захарченко, для Аллы Оболенской был первым. Она их называет так: «Мои первые дети». На протяжении всей жизни учительница поддерживала с ними связь. «В самом начале, когда Александр Владимирович уезжал, — вспоминает Алла Оболенская, — он приехал и сказал, что должен защитить всех вас…» И защитил Говорят, героям совсем не нужна человеческая биография, достаточно битв, боёв и побед. Кому интересно, любил ли Захарченко труд или математику? Героям нужны память и слова: песни и стихи, легенды. И всё же, ведь до геройства у героя была вполне нормальная человеческая жизнь. Без подвига! Да и подвиги он начал совершать не от хорошей мирной жизни, а от жизни страшной военной. Родился Захарченко 26 июня 1976 года в семье шахтёра Владимира Захарченко. Отец по национальности — украинец, мать — русская. Окончил среднюю общеобразовательную школу №4 в Донецке. После окончил с отличием Донецкий техникум промышленной автоматики, начал работать на шахте электромехаником. Женился, родил детей, работал… Разве ж это биография героя? «А потом приходила война…» «Февраль 2014 года — это разочарование, — из интервью Александра Захарченко, — разочарование в Януковиче, во власти. Чувство тоскливой безысходности. Была определённая растерянность. Я никогда не думал, что можно так легко, походя, предать 20 миллионов населения. Как минимум! А потом осознание того, что надо что-то делать, делать быстро и составление плана действий!» То, что добром украинская история не закончится Захарченко понял после того, как начали жечь «беркутят», но будущий Глава Донецкой Народной Республики довольно долго не верил, что на мирные безоружные города будут брошены авиация, боевая техника, танки. Не верил в то, что власти Украины отдадут приказ использовать армию и артиллерию против мирных жителей. К обычному человеку окончательное понимание беды пришло сразу после 2 мая 2014 года. После того, как произошла трагедия в Доме профсоюзов в Одессе. 2 мая того же года начался плотный артиллерийский обстрел Славянска. Одной из своих ошибок Захарченко называл то, что надо было думать про защиту городов Донбасса заранее, не во второй половине весны 2014 года, а ещё в январе-феврале. Возможно, что тогда война пошла бы по совершенно иному сценарию. Другой август 7 августа 2014 года Александр Захарченко после ухода в отставку председателя Совета Министров ДНР Александра Бородая занял его должность. 8 августа был утверждён в должности Верховным Советом ДНР. А 30 августа 2014 года на Захарченко было совершено покушение. Сам премьер-министр Республики не пострадал, но водитель машины, на которой он ехал, получил ранение. «По автомобилю, в котором ехал Захарченко, были произведены выстрелы. Водитель получил ранения, он госпитализирован. Сам премьер не пострадал, — информация, которую тогда сообщил СМИ один из членов Совета безопасности ДНР. Всего на жизнь Захарченко за четыре года правления покушались не менее шести раз. Это я говорю сейчас о тех случаях, которые просочились в СМИ. А сколько ещё по городу лежит закладок, предназначенных ему и его окружению? Сколько из них было обезврежено? Сколько нет? Ведь глупо думать, что убийственная закладка в кафе «Сепар» была единственной. Другой февраль Имя Захарченко ассоциировано со Вторыми минскими соглашениями. 12 февраля 2015 года в Минск прибыли руководители ДНР и ЛНР — Александр Захарченко и Игорь Плотницкий. В результате переговоров лидеры «четвёрки» приняли Декларацию в поддержку Комплекса мер по выполнению Минских соглашений, принятого Контактной группой по урегулированию ситуации на Украине. Комплекс мер предусматривал «незамедлительное и всеобъемлющее прекращение огня в отдельных районах Донецкой и Луганской областей Украины и его строгое выполнение» с 00:00 15 февраля по киевскому времени, отвод тяжёлых вооружений обеими сторонами и т.д. Нет смысла приводить полную цитату, ведь любой донбассовец почти наизусть знает этот «текст постмодерна» и его производные. Минск 2 вступил в силу 15 февраля 2015 года, в центре города действительно стало относительно тихо, но уже 17 февраля 2015 года Захарченко был ранен в ногу. Я не могу сейчас вспомнить фамилию человека, который мне в феврале 2019 года говорил о ранении Захарченко так: «Ах! Ранен! Носится там! На передовой. Словно собою нас всех прикрыть хочет». У этого человека был оппонент, доцент кафедры психологии, которая сказала, что ранение в ногу — это ещё и про чувство вины, которое испытывал раненый. Огромное чувство вины, которое могла заглушить только физическая боль. В быту люди часто как бы нечаянно калечатся из-за чувства вины. Женщина, флиртовавшая с другим мужчиной, или накричавшая на ребёнка легко травмируется, когда начинает убирать или готовить. Человек как бы стремится сам себя наказать. Конечно, это не значит, что Захарченко желал быть раненым, возможно, он просто был ранен. И не надо тут сейчас надстраивать и выстраивать. До сих пор слышны голоса тех, кто считает, что конфликт может быть урегулирован только через Минск. Я это понимаю, на сегодняшний день только на этой площадке возможен переговорный процесс, но в Донецке о Минске лучше не упоминать, можно и по щам получить. Дончане — народ лобовой и конкретный, к неработающим вещам относятся плохо, особенно к таким, которые изначально были с заводским браком. Понимал ли Захарченко, что подписал то, что не будет работать? Осознавал ли, что однажды кладбище до Минска будет почти равно кладбищу Минска, что череда красиво названных перемирий ни за что не заменит реальный нормальный мир? Не знаю… Но знаю точно, что Минск 2 подписали люди, фамилий которых сегодня нет на актуальной доске политического почёта. Воин Александр трагически погиб, а Плотницкий неведомо где. И вместе с тем я отлично помню ту зиму. Мы тогда за диваном спали, я много молитв выучила. Было очень страшно. Ребёнок спрашивал о смерти, на работу мы все ходили как сомнамбулы, студенты были на дистанционном обучении. Минск 2 был категорически непонятен, начиная от пункта про амнистию, оканчивая границей, отданной под контроль. Минск 2, который для обычного человека выглядел как тактическая победа, обернулся стратегическим адом для целого народа. Минск 2 как бы с одной стороны спас нас всех от ужасной и мгновенной смерти, а с другой — обрёк на вялотекущий ужас без конца. Сепар А ведь я ещё помню невзрачный киоск на том месте, где много позже открылось кафе «Сепар», ставшее местом гибели Александра Захарченко. Какая жуткая ирония. Первого и главного сепара убили в «Сепаре». Я, будучи школьницей, на большой перемене бегала в этот киоск, покупала батончики и жвачки. От первой школы быстрым шагом минуты полторы. Зимой выбегали без курток, близко же, но если мороз сильный, пока добежишь, на носу чуть ли не сосулька вырастала. Это было в конце прошлого века. Мирные школьные годы. Думали ли мы, что когда-нибудь наступит время иное — военное и опасное. Что только научившиеся складывать слоги дети будут громко и уверенно читать не вывеску «Парикмахерская», а страшное слово «Убежище» на асфальте? Думали ли мы, что будут гибнуть маленькие дети. Дети, которые ещё даже не научились читать… Нет! Линейка Завтра 1 сентября, но снова, как и в 2018 году, дети не пойдут в школу. В прошлом году не ходили из-за траура, в этом году — из-за выходного. Ровно год назад моя боевая подруга Оля Старушко, с которой мы прошли ни один Крым, написала невероятное стихотворение: о детях Донбасса, о Захарченко и Кобзоне. Разве я могу лишить вас, дорогие читатели, этого прицельно бьющего текста? Нет! Им и завершу этот странный, полный слухов, размышлений и сиротской печали материал. Где-то там, наверху, есть линейка детей войны, где прабабки и прадеды, правнуки — все равны. К ней выходят из-под обломков своих квартир. К ней расчертят для вновь прибывших места мелками. Приписали бы сбоку, как водится, «Миру — мир», только мира не видно в разрывах меж облаками. К ней ползут по стеклянной крошке вдоль парт и стен, сквозь дырявую крышу ищут небо глазами, потому что от прадедов к правнукам — без перемен, и по этой истории снова не сдан экзамен. И в спортзале Беслана над сыном кричит отец. Выпускник прошлогодний одёргивает тельняшку. И чужую семью из Норд-Оста ведёт певец, и буквально вчера погибший под стук сердец поднимает повыше вечного первоклашку.
