«На край земли заброшена горсть нашего народа…»

Самый большой полуостров дальневосточной России лежит, без преувеличения, за тридевять земель от берегов Англии и Франции. Но в позапрошлом столетии именно эти державы попытались атаковать камчатскую столицу — Петропавловск. Прошлое Камчатки знало походы казаков и жестокие первобытные войны коряков и чукчей, уже в XX веке совсем рядом с берегами Камчатки бушевала Вторая мировая война. Но никогда в истории полуострова — ни до, ни после августа 1854 года — не было битвы крупнее и ожесточённее. В ней, среди прочих, погибнут и британский адмирал, и русский князь, потомок Чингисхана. Ровно 165 лет назад небольшой гарнизон Петропавловска вступил в схватку с англо-французской эскадрой, и эта битва за Камчатку до сих пор полна загадок — о них и о подвиге защитников наших дальневосточных рубежей специально для DV рассказывает историк Алексей Волынец. «Убьют одного, другой заменит…» Август 1854 года на Камчатке начался холодными дождями и туманами, но к исходу месяца на полуостров вновь вернулись солнце и лето. В Петропавловске — в официальных документах той эпохи он именовался «Петропавловский порт» — к тому времени войну ждали уже давно, с весны. И все обитатели камчатской столицы привыкли к этому ежедневному предчувствию близкой беды и возможной смерти. В середине августа офицеры гарнизона и немногие грамотные обитатели Петропавловска развлекались любительской постановкой пьесы Гоголя «Ревизор». Распределили роли, шли репетиции — всё как в обычной мирной жизни, с одним маленьким отличием… «Было много весёлых, шумных суждений и шуток. Распределили роли, все остались довольны. Назначили даже на главные роли по два кандидата, говоря: убьют одного, другой заменит…» — записала в дневнике Юлия Завойко, жена военного губернатора Камчатки. Юлия Егоровна Завойко, урождённая баронесса Врангель, в те дни была озабочена не только близкой войной, но и сугубо бытовыми проблемами. Ведь 35-летняя супруга камчатского губернатора была матерью девятерых детей! Старшим двойняшкам к тому времени шёл тринадцатый год, а самой младшей едва исполнилось четыре месяца. амчатка той эпохи критически зависела от прихода парусников с продовольствием — не появятся они летом, и долгой зимой из еды закончится всё, кроме местной рыбы. «Собаки воют да воют, а судно таки не идёт, ведь мука да сахар скоро на мель посадят!» — вспоминала позднее Юлия Завойко слова старого матроса Кирилла, слуги в губернаторском доме, сказанные в том августе. По поверью обитателей Петропавловского порта, местные собаки всегда выли накануне прихода новых кораблей в Авачинскую гавань. О той битве, начавшейся в августе 1854 года, мемуары и записи оставили множество мужчин — офицеров России, Англии и Франции — и только одна женщина, Юлия Завойко. Блестяще образованная дочь столичного профессора, волей судьбы попавшая на Дальний Восток вслед за мужем, она написала короткие, но очень яркие «Воспоминания о Камчатке и Амуре», позволяющие нам и сегодня, спустя 165 лет, взглянуть на ту битву глазами жены и матери. Первые минуты пришедшей на Камчатку войны описаны ею просто и оттого очень жизненно. Эти строки волнуют и сквозь столетия: «17 августа утром мои старшие дети, Жора 12, Стёпа 10 лет, принялись со мною за урок истории; Паша занимается чистописанием; Маша и Катя, 7 и 6 лет, шьют подле меня. Гувернантки у меня нет, и дети всегда со мною. Вот возникает в двери седая голова Кирилла с таинственным шёпотом: „Сударыня, судно в море…“ Через несколько минут сигнал: неприятельская эскадра! Не могу выразить страшного чувства, стеснившего моё сердце при этом известии. Дети растерянно бегали взад и вперёд. Кирилл стоял подле и усиленно сморкался. В трудные минуты я привыкла молиться, теперь не могла. Мысли замерли». «Ничего подобного Авачинской губе не встречал…» Ровно 165 лет назад боевые корабли Англии и Франции с десантом на борту появились у камчатских берегов, чтобы ликвидировать русское присутствие в Петропавловске. Дальневосточный полуостров стал элементом большой стратегии — давно бушевавшая за тысячи вёрст Крымская война наконец пришла на Камчатку. По свидетельству всех очевидцев, Авачинская бухта — или, как её чаще называли, Авачинская губа — была самой лучшей гаванью в северной части Тихого океана. «Я много видел портов в России и в Европе, но ничего подобного Авачинской губе не встречал…» — писал губернатор Восточной Сибири Николай Муравьёв (будущий Муравьёв-Амурский), посетивший Петропавловск за пять лет до войны, в 1849 году. Прекрасная гавань имела один недостаток — слишком далеко от остальной России. Снабжение Петропавловска и всей Камчатки шло либо через порт Охотск, куда также приходилось с трудом пробираться от реки Лены через тысячу вёрст дикой тайги, либо при помощи кругосветных экспедиций вокруг Африки или Южной Америки. К моменту начала Крымской войны русский флот совершил десятки таких плаваний через весь земной шар от Петербурга до Камчатки и обратно, но по стоимости и сложности подготовки подобный поход — моряки той эпохи чаще говорили «вояж» — был вполне сопоставим с космическим полётом наших дней. Губернатор Восточной Сибири накануне войны сделал немало для обустройства Петропавловского порта, но он всё ещё оставался небольшим посёлком — 116 жилых избушек и полторы тысячи обитателей. В Центральной России и даже в Сибири иные деревни были больше и многолюднее. Любопытно, что по переписи 1852 года в Петропавловске жило 1177 мужчин и всего 416 женщин — столица огромной Камчатки для половины населения являлась лишь местом временной службы. Гарнизон лучшего тихоокеанского порта насчитывал всего две сотни бойцов — достаточно для охраны, но катастрофически мало для обороны. Впрочем, в эпоху парусного флота столицу Камчатки защищала сама природа — полностью зависящие от ветра корабли тратили порою несколько суток, чтобы пересечь Авачинскую губу и войти в располагавшуюся на её восточном берегу, хорошо укрытую от любых штормов Петропавловскую гавань. В таких условиях небольшой гарнизон и десяток пушек могли отбить вражеское вторжение. Однако к середине XIX века технический прогресс всё больше менял искусство войны — не зависящие от ветра боевые пароходы уже могли легко преодолеть природную защиту Петропавловска. Особенно опасным положение далёкой и малолюдной Камчатки становилось в случае конфликта с Англией и Францией, которые тогда имели самые мощные и современные военно-морские силы. К тому же Британия располагала многочисленными базами флота по всему Тихоокеанскому региону, от Австралии до Канады. Восточносибирский губернатор Муравьёв тогда предложил в Петербурге проект устройства настоящей крепости на берегах Авачинской губы в три сотни пушек. Царь Николай I и его министры назвали этот замысел «мечтой» и «сказкой» — слишком уж дорогим выходило военное строительство на самых дальних рубежах Российской империи. Резервы для Камчатки — от устья Амура до берегов Перу И всё же восточносибирский губернатор Николай Муравьёв не оставил Камчатку без помощи. Ради защиты полуострова накануне большой войны с Англией и Францией он даже пошёл на риск открытого конфликта с соседним Китаем. В мае 1854 года большой караван речных барж во главе с самим губернатором Муравьёвым двинулся из Забайкалья вниз по Амуру, оба берега которого в ту эпоху ещё официально считались китайскими. В авангарде «амурского сплава» шёл первый русский пароход, построенный на Дальнем Востоке. Главной целью рискованной затеи была именно доставка военных припасов и подкреплений на Камчатку — спорный Амур для этого был куда удобнее, чем таёжные тропы от Якутска к берегам Охотского моря. Любопытно, что сапоги и мундиры для будущих защитников Камчатки накануне «амурского сплава» пошили не за счёт казны, а на пожертвование иркутского купца Степана Соловьёва, одного из первых приамурских золотопромышленников. Три сотни солдат, направленных в помощь Камчатке, покинули Забайкалье в мае, к исходу июня они уже достигли устья Амура, откуда небольшой транспортный корабль «Двина» целый месяц вёз их к Петропавловску. Весь путь от берегов забайкальской реки Шилки до Камчатки занял 71 день — по меркам той эпохи просто стремительно! Любые иные пути — через тайгу в порт Охотска или морем вокруг света — занимали в разы больше времени. Командир прибывших в августе 1854 года на Камчатку солдат, капитан Александр Арбузов, не был чужд далёкому полуострову — его отец когда-то участвовал в первой кругосветной экспедиции Крузенштерна. Позднее капитан Арбузов вспоминал, что морской путь от устья Амура в Петропавловск тоже был нелёгким: «Огромное число людей на небольшом транспорте пользовалось весьма тесным помещением. В течение 35-дневного плавания продовольствие было весьма скудное, а под конец дошло до того, что питались сметёнными крошками от сухарей и самым незначительным количеством дождевой воды, собираемой с парусов, растянутых по верхней палубе…» Приплывшее от Амура подкрепление лишь на три недели опередило вражескую эскадру. К счастью для Камчатки, немного ранее солдат капитана Арбузова в Петропавловске появился ещё один совершенно неожиданный резерв, пришедший с противоположной от Амура стороны света, — фрегат «Аврора». У нас всем известен стоящий в Петербурге крейсер с этим именем, прославившийся в истории революции. Но своё имя знаменитый крейсер «Аврора» получил именно в честь 44-пушечного фрегата, в первый день июля 1854 года появившегося у берегов Камчатки. Балтийское море фрегат «Аврора» покинул одиннадцатью месяцами ранее, и всё это время шёл под парусами вокруг света. Когда парусник с великим трудом прошёл штормящие воды между Южной Америкой и Антарктидой, то в перуанском порту Кальяо его капитан Иван Изыльметьев узнал, что Россия уже стоит на грани войны с Англией и Францией. Но пугало не это известие, а совсем другое — в том же порту, борт о борт с «Авророй», стояли корабли английской Тихоокеанской эскадры… Возглавлявший британские силы адмирал Дэвид Прайс тоже хорошо знал о близкой войне — курьера с известием о её начале ожидали в перуанском порту со дня на день. Русский капитан и британский адмирал в те минуты не ведали лишь одного — в бой друг с другом им придётся вступить не у берегов Южной Америки, а спустя несколько месяцев на другой стороне Тихого океана, у побережья Камчатки. «Нас у отца шестеро — убьют одного, пятеро ему останется…» Пока же будущие противники, столкнувшись в перуанском порту, чинно приветствовали друг друга, соблюдая вежливость и все международные формальности. Адмирал Прайс рассматривал возможность захватить «Аврору», пользуясь превосходством сил, но не решился атаковать без официального известия о начале войны. Капитан Иван Изыльметьев понимал, что «Аврора» ежеминутно рискует, находясь рядом с английской эскадрой. Он принял решение как можно скорее покинуть берега Перу, не закончив ремонт после тяжелого морского перехода вокруг Южной Америки. «Аврора» ушла из-под носа британских кораблей ловким манёвром — ранним утром, пользуясь густым туманом, матросы на гребных шлюпках незаметно отбуксировали фрегат из перуанской гавани. Переход через Тихий океан без подготовки и отдыха дался экипажу «Авроры» очень тяжело. К тому же парусник попал в полосу сплошных штормов. Изначально «Аврора» имела приказ идти к устью Амура, но два месяца штормов посреди Тихого океана привели к массовым болезням в экипаже. Тринадцать человек похоронили прямо в морской пучине, и капитан Изыльметьев принял решение остановиться для ремонта и отдыха на Камчатке. Так Петропавловск накануне войны получил неожиданное подкрепление, а фрегат «Аврора» стал последним в истории русским кораблём, который прошёл вокруг света исключительно под парусами. Всего в столице Камчатки тогда собралось около восьми сотен военных — прежний гарнизон, экипаж фрегата «Аврора» и подкрепления, прибывшие от устья Амура. Всех солдат, привезённых из Забайкалья на Камчатку, официально зачислили в матросы. Петропавловску повезло, что среди этих забайкальских новобранцев, наскоро перелицованных из пехотинцев в моряки, было немало таёжных охотников — они ещё плохо знали военную службу, но с детства умели отлично стрелять. От устья Амура, вместе с солдатами капитана Арбузова, тем летом 1854 года прибыл на Камчатку лейтенант Дмитрий Максутов. В Петропавловске 22-летний лейтенант, приплывший с запада, неожиданно встретил приплывшего с востока родного брата — Александра Максутова. Будучи старше на два года, тот служил лейтенантом на фрегате «Аврора». Так на Камчатке в разгар подготовки к войне оказались аж два князя — братья Максутовы принадлежали к древнему аристократическому роду, их предки были ханами Золотой Орды и потомками самого Чингисхана. Впрочем, к середине XIX века ханы, ставшие православными князьями, не только обрусели, но и обеднели. Юные князья Максутовы в лейтенантских чинах поместий не имели и жили только службой. Во время «амурского сплава» князь Дмитрий прилежно строил коровники для первых крестьян-переселенцев. В Петропавловске князья Максутовы удивили местных обитателей не столько высоким титулом, сколько иным — они оказались двоюродными братьями Юлии Завойко, жены камчатского губернатора. Ранее родственники не были знакомы — братья учились в Петербурге, а Юлия жила со своим мужем, Василием Степановичем Завойко, на Дальнем Востоке. Губернатор Камчатки прежде много лет служил в Российско-Американской компании, обустраивая порты Охотского моря. Так что братья познакомились с двоюродной сестрой буквально накануне войны. Позднее Юлия Завойко вспоминала, как в ожидании боёв юный Александр Максутов как-то сказал ей, матери девятерых детей и супруге начальника обороны: «Если нужна жертва за избавление всех в Петропавловске, пусть бы жребий пал на меня или брата, нас у отца шестеро — убьют одного, пятеро ему останется. Но что будет, если смерть сразит отца такой многочисленной семьи…» Произнося это невольное пророчество, лейтенант не мог знать, что вскоре получит смертельную рану осколком вражеского ядра — навсегда останется 24-летним и единственным носителем княжеского титула, похороненным в камчатской земле. «Сюда на край земли заброшена горсть нашего народа…» И вот пришёл день, который на Камчатке тем летом давно ждали. Около часу дня у берегов Авачинской губы заметили неизвестные корабли. То была объединённая эскадра англичан и французов под командованием адмирала Прайса, недавно упустившего «Аврору» в перуанском порту. Британский адмирал начал с хитрости, противоречащей всем нормам войны, — его эскадра шла без государственных флагов, а отправленный в авангард для разведки пароход поднял флаг США. Защитники Камчатки такой маскировкой не обманулись и приготовились к бою. Благодаря надрывной работе в предыдущие месяцы вокруг Петропавловского порта возвели шесть батарей, для чего даже сняли часть пушек с «Авроры». Конечно, этим укреплениям было далеко до одетых в гранит бастионов одноимённой Петропавловской крепости в Петербурге, но 36 пушек на берегу и пушки стоявших в гавани фрегата «Аврора» и транспорта «Двина» делали столицу Камчатки нелёгкой целью для атаки. Однако противник в три раза превосходил силы защитников Петропавловска по количеству пушек и личного состава. В городе тогда собрали для защиты всех мужчин, лишь женщины и дети отправились за сопки, куда не могли долетать ядра вражеских кораблей. Даже солдатские сыновья, подростки 14−17 лет, выполняли на береговых батареях обязанности «кокорщиков», подносчиков пороховых зарядов-«кокров». Василий Завойко, начальник Камчатки, обратился к её защитникам с приказом — накануне смертельного боя официальный документ вышел почти лирическим: «Сюда на край земли заброшена горсть нашего народа. У нас мало войск, нет хлеба и пока не от кого ждать помощи. Но мы должны помнить, что мы русские люди и родина требует от нас выполнить долг. …Я пребываю в твёрдой решимости, как бы ни многочислен был враг, сделать для защиты порта и чести русского оружия всё, что в силах человеческих возможно…» Жене, матери его девятерых детей, Василий Завойко отправил краткую записку: Первые выстрелы прозвучали в пять часов вечера 30 августа. Британский пароход Virago, выполнявший функции разведчика, приблизился к входу в Петропавловскую гавань и сделал несколько выстрелов. Береговые батареи ответили огнём. Перестрелка продолжалась буквально несколько минут, противник явно не ожидал такого количества батарей и быстро отступил. С берега наблюдали близкий разрыв у парохода и попадания в корму британского фрегата. И вот тут начинается главная загадка сражения за Камчатку — к скорой гибели готовился Василий Завойко, но с ходу погиб его противник Дэвид Прайс. По официальной английской версии, на следующий день, 31 августа, командовавший эскадрой адмирал Прайс застрелился. Сделал он это очень неудачно — прожил несколько часов, после того как стрелял себе в сердце. Причину самоубийства позднее объясняли «сильным душевным беспокойством» — якобы адмирал не ожидал увидеть столь серьёзных укреплений в Петропавловске и понял, что его миссия провалилась. Эта версия была и остаётся самой удобной для чести британского флага — самоубийство позволяет всё списать на покойника и легко объяснить дальнейшие неудачи англо-французской эскадры у берегов Камчатки. Но таким объяснениям и тогда, и позднее верили не все — Дэвид Прайс был слишком опытным морским волком, начал служить юнгой в 11 лет, за его плечами имелось полвека морских сражений и рукопашных схваток на палубах боевых кораблей. Адмирал славился демонстративной храбростью и некоторой сумасбродностью поступков. Сразу возникла версия, что Прайс получил смертельное ранение случайно, заряжая пистолет перед боем. Третья версия, которой прямо придерживались и генерал-губернатор Муравьёв-Амурский, и капитан Арбузов, утверждала, что британский адмирал получил смертельное ранение ещё 30 августа, в первой перестрелке с береговыми батареями Петропавловска. «Завойко напрасно поверил рассказу пленного, что адмирал Прайс будто бы сам застрелился. Неслыханное дело, чтоб начальник застрелился в самом начале сражения, которое надеялся выиграть; не мог адмирал Прайс застрелиться и невзначай своим пистолетом, для какой надобности он брал его в руки, находясь на фрегате за милю от нашей батареи?..» — писал позднее генерал-губернатор Восточной Сибири. «Господи, сохрани папу!..» Так или иначе, но вражеская эскадра осталась без командующего, что сразу сказалось на её боеспособности — старшие офицеры англичан и французов сразу начали выяснять, кто главнее и лучше командует. Впрочем, внутренних конфликтов хватало и на русской стороне. Накануне сражения открыто поссорились Василий Завойко и его заместитель Александр Арбузов. Война вообще дело не только смертельно опасное, но и крайне нервное — стресс и психологическое напряжение обостряют любые конфликты и рабочие споры. Завойко был человеком жёстким и властным, а прибывший с Амура капитан Арбузов, имея за плечами внушительный боевой опыт Кавказской войны, оказался весьма раздражителен и неуживчив. К счастью для обороны, когда зазвучали первые выстрелы, оба начальника забыли о разногласиях — их конфликт продолжится много позже и заочно, спустя годы, в мемуарах… Первый большой бой за Камчатку начался только 20 августа (1 сентября нового стиля) 1854 года — сутки капитаны англо-французской эскадры потратили на выяснение субординации после неожиданной гибели адмирала Прайса. Уже к девяти утра от массированной пушечной пальбы все побережье Петропавловской гавани заволокло пороховым дымом. «День был довольно ясный, и лёгкий ветерок едва освежал теплоту солнечных лучей. Но когда вся местность покрывалась густым дымом, нельзя было ничего видеть, и только гул выстрелов наполнял воздух и горы громом…» — почти сентиментально писал в официальном рапорте Иван Изыльметьев, капитан «Авроры». По воспоминаниям очевидцев, оказавшиеся на Камчатке офицеры перед боем предпочли не надевать форму — боялись её испортить, ведь «на краю земли» не было возможности ни достать, ни пошить новую. В итоге защитники города были одеты кто во что горазд и выглядели совсем не парадно. Артиллерийская перестрелка продолжалась свыше восьми часов. Англо-французская эскадра не зависела от ветра благодаря пароходу — работая буксиром, он фактически расставлял многопушечные фрегаты в удобных для стрельбы точках. Так противник смог подавить часть русских батарей, но попытка атаковать город высадившимся десантом не удалась. Как позднее писал Василий Завойко в официальном рапорте: «Неприятель, принудив умолкнуть батареи № 1 и 4, направил все орудия трёх фрегатов на батарею № 2, которая служила теперь единственным препятствием к нападению; командир батареи князь Максутов хладнокровием и геройским мужеством оказал в этот день неоценимую услугу. Сберегая людей за бруствером в то время, когда батарею осыпало ядрами, бомбами и гранатами, он сам подавал пример неустрашимости, ходил по батарее и ободрял команду… Князь Максутов посылал меткие выстрелы, распоряжаясь как на ученье; батарея стреляла с расстановками, но метко, не тратя даром пороха, которого было очень мало. Все усилия трёх фрегатов и парохода заставить замолчать батарею остались тщетными…» Под обстрелом русских пушек с уцелевших береговых батарей и «Авроры» вражеский десант не решился двинуться по скалистому, поросшему лесом берегу к порту. Защитники Петропавловска с радостью наблюдали, как вражеские шлюпки поспешно отходят к своим кораблям. Русских матросов в те минуты особенно озадачил мелькнувший среди противника шотландский волынщик — вчерашние простые крестьяне никак не могли понять, зачем на бравом военном надета юбка… В тот день Юлия Завойко и её дети, покинув засыпанный вражескими ядрами Петропавловск, наблюдали сражение с дальней сопки. «Взойдя на открытую вершину, — вспоминала супруга камчатского начальника, — явственно увидели вдали Авачинскую губу с окружающими её горами, которые издали казались зелёным забором. Видны и неприятельские суда, пальба непрерывная, издали они кажутся все в пламени и дыме… Была одна только живая мысль: сохранил ли Бог мужа…» Юлия Завойко позднее описала в мемуарах, как её старшие дети лазили на высокую берёзу, пытаясь рассмотреть ход боя, и всё ждали, когда же потонут вражеские корабли, а младшие наивно и искренне молились: «Господи, сохрани папу!..» Первый натиск защитники Камчатки отразили, но противник остался рядом — его корабли стояли в Авачинской бухте, готовясь к новому штурму. Продолжение следует