«Любовь не запретить»: борьба тех, кто критикует Кремль (The Atlantic, США)

Любовь Соболь много лет была активисткой, выступающей против коррупции. Теперь она пытается попасть в Мосгордуму. Москва — Недавно вечером, около полуночи, пятеро крепких офицеров безопасности подняли небольшой кожаный диванчик, стоявший в офисе избирательной комиссии, и осторожно понесли его по лестничному маршу, через звуковой металлодетектор и, наконец, вынесли в темную летнюю ночь. На диванчике сидела Любовь Соболь, оппозиционная активистка, которой запретили баллотироваться на сентябрьских выборах в Московскую городскую думу. В знак протеста против этого решения Соболь отказалась покидать помещение избирательных органов, пока не встретится с главой Центральной избирательной комиссии. Похоже, вынести ее из офиса вместе с диваном, на котором она сидела, было единственным способом ее остановить. Выборы в Мосгордуму, слабый и исторически незначительный орган, обычно привлекают мало внимания. Но решение запретить нескольким независимым кандидатам, таким как Соболь, даже вносить их имена в избирательные бюллетени, спровоцировало крупнейшие за последние годы антиправительственные протесты в России. Десятки тысяч мирных демонстрантов вышли на улицы российской столицы, и власти дали им суровый отпор: многих жестоко избили; задержали более 2000 человек, хотя большинство из них в итоге отпустили; а теперь более десятка активистов оппозиции сталкиваются с обвинениями в организации массовых беспорядков, которые могут повлечь за собой серьезные тюремные сроки. И все же агрессивные действия российского правительства лишь раззадорили протестное движение, и одной из его ключевых фигур стала Соболь — энергичная молодая антикоррупционная активистка и юрист. В прошлом месяце она объявила голодовку, чтобы вынудить чиновников все же включить ее кандидатуру в избирательный бюллетень и привлечь внимание к сокращению свобод. «Судьба нашего города и, возможно, нашей страны решается здесь и сейчас», — сказала Соболь группе своих сторонников через несколько дней после начала голодовки. «Если они украдут у нас шанс на этих выборах, они украдут и все остальные выборы; они украдут у нас город, — сказала она дрожащим голосом. — Они украдут наше будущее». То, каким будет ответ властей в ближайшие недели, покажет, насколько правительство Владимира Путина готово пойти на подавление инакомыслия, и какие шаги оно может предпринять в преддверии следующих президентских выборов, в 2024 году, когда конституция не позволит российскому лидеру пойти на пятый срок. Сможет ли он найти способ остаться у власти или установить закулисный контроль? Помимо этого вопроса, скорее политического, история Соболь по сути воплощает философскую дилемму. Стоит ли пытаться действовать, несмотря на все препятствия? Говорить, а не молчать? Когда человек может сделать так мало перед лицом целой системы, стоит ли все же пытаться? И какой ценой? Соболь и ее сторонники явно уверены: да, стоит. Об этом говорит популярный лозунг последних протестов: «Любовь не запретить». На русском языке имя Соболь буквально означает «любовь». Не секрет, что быть активистом оппозиции в этой стране — рискованное дело. Но даже по российским меркам Соболь необыкновенно решительна. Работая с Алексеем Навальным, ведущим российским оппозиционным политиком, Соболь разоблачала коррупцию в государственных компаниях и оспаривала правительственные тендеры на миллионы долларов. Она провела расследование об империи бизнеса Евгения Пригожина, грозного олигарха, связанного с Кремлем, которому в США было предъявлено обвинение в том, что он, предположительно, воздействовал на выборы 2016 года через армию троллей в социальных сетях. А еще Соболь представляет интересы родителей десятков московских детей, которые прошлой зимой заболели дизентерией, пообедав в государственных детских садах, которые обслуживают компании, связанные с Пригожиным. Любовь рассказала мне, что из-за этого дела пострадала ее семья. В 2016 году неизвестный напал на ее мужа возле дома и с помощью шприца вколол ему неопознанное вещество, в результате чего у супруга Любови начались судороги, и он потерял сознание. Совсем недавно Соболь преследовали молодые люди, которые снимали ее на мобильные телефоны, пока она отводила свою пятилетнюю дочь Мирославу в садик или гуляла по торговому центру. (Соболь обвинила Пригожина в том, что он стоит за нападением на ее мужа и направленной против нее кампанией запугивания. Пригожин отрицает эти обвинения.) Недавно я встретилась с Соболь в подвальном помещении ее избирательного штаба в центре Москвы. Это был вечер пятницы, на стенах были расклеены буквы русского алфавита: попытка рассортировать стопки подписей сторонников ее кампании. Соболь вышла из маленькой каморки без окон, которую она превратила в импровизированную спальню: матрац на полу, вешалка-стойка для одежды и розовый чемоданчик с косметикой на маленьком столике. Она выглядела изможденной и хрупкой, тенью той энергичной активистки, которую я знала по митингам и видео на YouTube. Одетая в голубую блузку и черные леггинсы, подчеркивающие ее худобу, Соболь передвигалась, опираясь на своего помощника. «Делаешь пять шагов и хочешь присесть, делаешь еще 10 и хочешь прилечь», — сказала она мне. Она говорила тихим голосом, прихлебывая из чашки воду- по ее словам, вот уже несколько недель прошло с тех пор, как ничего другого в ее рационе не было. Она потеряла более 20 фунтов (9 килограммов) и, как она сказала, чувствовала себя на десятки лет старше своего возраста. В ответ на сомнения некоторых пользователей соцсетей, которые заявили, что ее голодовка была сфабрикована, Соболь выкладывала результаты своих анализов крови и мочи в интернет. Голодовки всегда были уделом заключенных, последней мерой, когда других средств протеста просто не оставалось. В этом контексте решение Соболь выглядит скорее как отчаянный жест, чем продуманная стратегия. «Я каждый день рискую своей жизнью и жизнью своей семьи, работая в Фонде борьбы с коррупцией, — сказала мне Соболь, имея в виду созданную Навальным независимую общественную организацию. — У меня нет других способов защитить свою семью, кроме того, чтобы продолжать работать, работать эффективно и привлечь к своей работе как можно больше внимания». Любови Соболь 31 год, она родилась в Лобне, небольшом городке под Москвой, в семье авиационного специалиста и инженера. Она с детства знала, что будет юристом, еще когда запоем читала детективы и смотрела советский телесериал «Приключения Шерлока Холмса», а потом перешла к чтению речей первых юристов России XIX века, времен, когда в Российской империи только появились суды присяжных. Поработав секретарем в московском суде, Соболь поступила на юрфак МГУ, одного из самых престижных российских вузов, и окончила его с отличием. Именно тогда она начала следить за работой Навального. Навальный покупал акции в государственных компаниях и использовал свои права акционера, чтобы исследовать их изнутри. Дерзкий и нахальный, он раскрывал, как миллионы долларов растворялись в мошеннических схемах, и придумал для партии Путина «Единая Россия» популярное ныне прозвище «Партия жуликов и воров». Соболь увлеклась его идеями и в 2011 году стала первым юристом, которого нанял Навальный для работы в организации, позже превратившейся в Фонд борьбы с коррупцией. Представляя Соболь публике, Навальный, которому тогда было 23, написал в своем блоге: «Ну а вы, жулики, бойтесь. Скоро Люба придет за вами». И она пришла. Соболь расследовала строительство нового космодрома на Дальнем Востоке России, где несмотря на огромные денежные вливания инженерам месяцами не выплачивали зарплату, а несколько спутников так и не удалось запустить. Были и более будничные находки, например, когда Соболь выяснила, что государственный авиастроительный завод планировал приобрести в лизинг роскошный автомобиль стоимостью около 130 тысяч долларов. На следующий день после публикации отчета заявка была отменена. В конце концов, харизма Любови Соболь вышла за рамки ее юридической работы, и она начала вести утреннее шоу на канале Навального на YouTube. Броско одетая Соболь в стильных очках обсуждала горячие темы дня со множеством гостей. Ее соведущий, Николай Ляскин, охарактеризовал ее как трудолюбивую и старательную, и вспомнил о том, как он хотел расслабиться и импровизировать во время записи программы, она настояла на том, чтобы готовиться и писать сценарий. В конце концов Соболь стала главным продюсером канала YouTube, у которого теперь более миллиона подписчиков. В течение двух десятилетий правления Путина (он попеременно был то президентом, то премьер-министром, но даже тогда считался настоящим лидером России), оппозицию не допускали к национальной политике. В Государственной думе России нет независимых депутатов, а когда в 2018 году Навальный попытался баллотироваться в президенты, в перерывах между борьбой с уголовными обвинениями и заключением под стражу, его к голосованию не допустили. Но у властей не все так гладко. Российскую экономику подорвали западные санкции, а располагаемый доход россиян падает вот уже пять лет. Хотя 68% россиян по-прежнему поддерживают Путина, согласно одному опросу, его популярность снижается. (Центру, проводившему опрос и финансируемому государством, пришлось сменить методику после того, как недавний опрос показал, что доверие к президенту упало до самого низкого уровня за более чем десятилетие.) А в прошлом году проправительственным кандидатам не удалось получить места губернаторов в нескольких российских регионах, несмотря на поддержку со стороны чиновников на выборах, и это стало серьезным шоком для Кремля. Поэтому на выборах в Мосгордуму власти решили не рисковать. Хотя оппозиционные деятели и не оказали бы существенного влияния на принятие решений — местное собрание имеет ограниченные полномочия, а проправительственные члены по-прежнему контролировали бы большинство мест в составе 45 членов — победа дала бы Соболь и другим возможность изнутри разоблачать то, как управляют российской столицей, и они стали бы без конца трепать нервы властям. Запрет на выдвижение кандидатов от оппозиции стал для властей единственным надежным способом контролировать ситуацию, считает видный политолог из Москвы Екатерина Шульман. «Вот почему система цепляется за нее с таким абсурдным упорством, — объяснила Шульман. — Это единственное, что ей остается». Соболь выбрала традиционно либеральный район в центре Москвы, провела эффективную и активную кампанию и сумела собрать 5 тысяч подписей, необходимые, чтобы заявить свою кандидатуру. Около десятка других независимых кандидатов сделали то же самое в других местах. Но представители избирательных органов отказались зарегистрировать кого-либо из них, утверждая, что многие из подписей оказались фальшивыми. Среди тех, чью подпись посчитали незаконной, была подпись родной сестры Соболь. Напротив, проправительственные кандидаты успешно прошли процедуру регистрации. Соболь так просто не сдалась. Она раскопала, что у бывшего главы Мосгоризбиркома есть незадекларированная роскошная вилла в Хорватии. «Вы фальсификатор, и теперь об этом знает вся страна, — сказала ему Соболь на заседании избирательной комиссии. — Это похороны вашей репутации». «Ее дух абсолютно несгибаем; она прирожденный боец, — сказала мне независимый политолог из Москвы Мария Липман. — Система не терпит такого рода деятельности, но она хочет попытаться, пробить ее головой, перепахать, как трактор». В этом месяце Соболь, наконец, прекратила голодовку после 32 дней отказа от пищи, потому что мать ее коллеги умоляла ее остановиться. Коллега также объявил голодовку в знак солидарности с Соболь, но в отличие от нее он находился в тюрьме и не имел доступа к медицинской помощи. (Несмотря на то, что бывали момент, когда Соболь содержалась под стражей, ей пока удалось избежать тюремного заключения благодаря положению российского законодательства, согласно которому женщины с маленькими детьми не могут подвергаться административному аресту.) В постсоветской России было немного женщин-политиков, не говоря уже о подлинных оппозиционных фигурах, поэтому Соболь стоит особняком. Тем не менее, когда я спросила, собирается ли она бороться за права женщин, Соболь ответила, что не верит в эти идеи. У всех россиян, сказала она мне, есть одна общая проблема, которую они хотят решить — победить коррупцию. «Повестка дня одинакова для женщин и мужчин, — сказала Соболь. — Я думаю, что люди просто хотят жить в нормальной стране». На следующий день после нашего интервью Соболь вышла из своего офиса и села в желтое такси, чтобы направиться к цветущим бульварам в центре Москвы, где собирались демонстранты. Но прежде чем она успела захлопнуть дверцу машины, около дюжины полицейских, некоторые из которых были в защитном снаряжении, вытащили ее из салона и затолкали в автозак. «Что я нарушила? В чем меня обвиняют?— кричала Соболь. — Я требую, чтобы мне разъяснили причину моего задержания!» После нескольких часов езды по городу — видимо, чтобы она не появилась на митинге, — Соболь доставили в суд, где ее оштрафовали на сумму около 4500 долларов за участие в несанкционированной акции протеста. Когда судья вынес решение, Соболь прокричала: «Позор!» Наступила очередная тяжелая неделя: судебное заседание с участием родителей детей, пострадавших от дизентерии; словесная перепалка в Центральной избирательной комиссии; арест других потенциальных кандидатов, которых едва выпустили из тюрьмы; рейд в офисах Фонда борьбы с коррупцией (банковские счета группы также были заморожены); новые видеоролики для YouTube; новые сброшенные килограммы. Все это напоминало один длинный день сурка — без особой надежды на горизонте. Так зачем продолжать? Восемнадцать дней спустя после голодовки Соболь надела ярко-красный жакет, накрасилась и записала видеообращение, призывающее москвичей продолжать протестовать и требовать допустить к участию в выборах независимых кандидатов. Она просила их прийти хотя бы для того, чтобы показать, что их голоса нельзя игнорировать. «Мы здесь, — сказала она. — Мы существуем». Мария Данилова — стипендиат Фонда Алисии Паттерсон, в прошлом —корреспондент агентства «Ассошиэйтед Пресс» (Associated Press) в Москве.