Почему в России так любят заборы?

Тут сложилось сразу множество факторов, так что в двух словах не объяснить. Всем ясно, что забор – совсем не российское, и даже не русское изобретение. Ограды стали появляться с развитием человеческого общества, когда люди вышли из пещер и стали образовывать поселения. У этих поселений естественным образом должны были появляться границы. Где есть граница – там, соответственно, будет и забор. Феномен заборов как таковых вообще лежит очень во многих плоскостях – социальной, политической, философской, архитектурной. С философской точки зрения они тесно связаны с внутренней потребностью человека к порядку, к структурированию всего и вся. Без метафизических границ попросту не получится построить нормальное общество. «Когда нет четкости границы - нет «чувства границы», появляется обширная зона маргинального, зона беспорядка и хаоса», – пишет доктор философии Валерий Савчук из Санкт-Петербургского госуниверситета. Для осознания феномена заборов очень важно понимать этот тезис, поскольку он первостепенен. Именно на него уже наслаиваются все остальные. С формированием общностей и государств у людей возникает потребность в упорядочивании не только внутреннего, но и внешнего. Те же городища, крепости, замки, кремли – все они, по сути, были гигантскими заборами, призванными защитить свою общину, ее обычаи и нравы, не допустив в нее неприятеля. Так что стену московского Кремля можно смело назвать главным российским забором – и наверняка ее образ сидит в подсознании тех, кто в наше время огораживает свои участки на условной Рублевке заборами шестиметровой высоты. С укреплением и оформлением института государства перед их новоявленным властями встали новые проблемы – утверждения границ, например. Что делать, когда по территории твоих городов свободно могут шастать какие-то проходимцы? Конечно, построить башни. А дальше? Соединить эти башни забором/стеной. Далее как-то нужно было «структурировать» территорию. Считается, что для русских правителей это был больной вопрос, и актуален он и поныне - что делать с такой огромной территорией, как ее защитить, как вообще обозначить для недругов, что она принадлежит тебе? Не выставлять же повсюду дозорных-пограничников, так и всего населения страны не хватит. Отсюда и возникла у властей некая разновидность «синдрома вахтера» – желание очертить четкие границы хотя бы в той местности, что у тебя перед глазами. Такой метод попутно решал еще ряд проблем, поэтому и казался неплохим – например, так проще было контролировать свой собственный народ – «людские потоки», так сказать. Да и вообще, захват и преобразование дикого пространства во внутреннее городское, в культурное «не только делает его защищенным, укрытым, безопасным, но и дает импульс интенсификации, усложнению социальных связей и специализации культурных навыков внутри ограды», пишет Савчук. Тему безопасности, которую мы уже упомянули, стоит выделить отдельно. Конечно, заборы – не российская проблема. Вспомните стену Трампа, которую он все хочет построить на границе с Мексикой, Латвию с ее «Великой Прибалтийской стеной» против России, а перед этим – ту же Великую Китайскую... Во всех случаях первая причина, конечно – оборона, «защита от варваров». То есть безопасность. Причем на всех уровнях – внутреннем (на душе стало спокойнее), внешнем (не перелезут, я защищен) и символическом (варвары, вы не пройдете). А где есть потребность в собственной защите, там лежит и страх перед тем, что кто-то ее преодолеет. Как следствие – отсутствие доверия. И в случае с Россией этот момент, возможно, едва ли не самый важный. По крайней мере, именно на нем сходятся большинство исследователей «феномена озаборивания» страны. Россия на протяжении всей своей истории колебалась между западной и азиатской формами общественного развития. Двигателем первой служил институт частной собственности, второй – коллективной, причем с жестким регулированием со стороны властей. Какой путь верный – судить не нам, но одно можно сказать определенно – в то время как на Западе частную собственность, по сути, возвели в культ, и со временем она стала неприкосновенна, то у нас же на ней знатно потоптались, особенно советские власти. Практически на всем протяжении XX века советскому человеку твердили, что общественное благо всегда важнее личных интересов, а «зажиточность» порицалась до такой степени, что аромат ненависти к ней чувствуется и сейчас. К чему все это привело, мы видим в каждом СНТ, в каждом поселке, даже в городах. После перестройки страну охватило массовое строительство дач – в некотором смысле одно это уже говорило о том, что люди истосковались по личному пространству, по частной собственности. И конечно, как можно назвать «личным» место, которое у всех на виду? Никак. Единственный выход – он же самый очевидный – построить забор. Причем если поначалу на фоне всеобщей бедности скрывать от соседей было особенно нечего, то со временем заборы становились все глуше и глуше, выше и выше. Вопрос доверия здесь очень важен. «Лихие 90-е» посадили в головах россиян мысль о том, что страна разворована, а сосед-богач свои деньги заработал уж точно не законным путем. Массовая подозрительность только усиливала желание скрыться от чужих глаз. Причем не только затем, чтобы защитить свой мир, но и чтобы не пускать в него чужих. Да и вообще, обида и зависть – спутники забора. Стремление спрятаться, закрыться традиционно для России и выражается в решетках на окнах и бесконечных шторах, в бронированных дверях подъездов и кодовых замках, в тонировке стекол автомобилей, говорил в своей лекции Сергей Медведев, профессор политологии Высшей школы экономики. «Отечественный высокий и глухой забор сообщает о страхе человека перед неухоженным, недружелюбным, а порой и опасным общественным пространством, которое стало проблемой для современной России. Это и агрессивно вычеркивающие человека несоразмерностью окраинные районы современных мегаполисов, с их неуютностью и удручающей монотонностью, с их дворами-пустырями, прерываемыми невесть откуда взявшимися заборами; это и пренебрежительное отношение чиновников к гражданам; это и неуважение к личности, но не менее часто неуважение самого человека к другому - к соседу, пешеходу, посетителю», – уверен Валерий Савчук.