История репрессий. Трудовые будни палачей. Часть II

Итак, после того, как были расстреляны подряд четыре начальника саратовского управления НКВД, началась чистка их ведомственного аппарата. Вернее, тех, кого не успели вычистить они сами. Напомню, в 1939 году репрессии пошли на спад, потому что деятельность государственных и общественных институтов в стране была парализована, и нужно было каким-то образом вернуть доверие к партии и правительству. Народ еще верил, что сотни тысяч троцкистов и фашистов проникли во все сферы жизни, и вместе с ними по ошибке были уничтожены невиновные. Дело оставалось за малым: восстановить «революционную законность». В Саратовской области достичь этой цели было особенно трудно. Здесь руководящая верхушка была практически полностью «изъята» чекистами, и людей нужно было заставить верить новому руководству. Уместить в голове такое количество шпионов было непросто, тем более не давалось гарантии, что новые назначенцы, как и прежде, не окажутся скрытыми врагами. Ведь предыдущие тоже боролись с изменниками, но потом и сами оказались наймитами, и теперь провести тонкую грань между троцкистом и троцкиствующим стало решительно невозможно. Впрочем, особо недовольных давно закопали, сомневающихся развезли по зонам, а оставшиеся все поняли и замолчали на десятилетия. Перед НКВД поставили задачу – наказать виновников «перегибов». Не вызывая ажиотажа и шумихи, чекисты взялись за своих. Так закалялась сталь 5 ноября 1938 года был снят с должности начальник секретно-политического отдела УНКВД Саратовской области Александр Вишневецкий. Из органов его уволили, но не совсем. Сперва отозвали в распоряжение ГУЛАГа, а затем… направили на повышение. Вишневецкий стал начальником печально известного Северо-Восточного исправительно-трудового лагеря. То есть переведенного из Саратова капитана ГБ поставили управлять всей Колымой! В 1940 году под его началом находилось свыше 216 тысяч единиц «рабсилы», из которых более 176 тысяч приходилось на заключенных. А в это время в Саратове на колымского командарма активно собирали компромат. И не только на него, новых следователей интересовало все руководство НКВД времен Большого террора. 21 февраля 1940 г. был допрошен помощник начальника Второго отделения УГБ – так стал называться расформированный Четвертый отдел НКВД – секретно-политический. Показания дал 30-летний Михаил Мельников. Родился в Саратове, комсомолец, кандидат в члены партии, образование – «нисшее». Тогда так писали. Показания Мельникова приводятся со значительными сокращениями. «Арестовывали до 300 человек в день…» «С прибытием в Саратов в 1937 г. на должность начальника IV отдела Вишневецкого и на должность пом. нач. IV отдела Голубева, в IV отделе быстро привилась практика извращенных и провокационных методов в следственной работе. IV отделом стали проводиться массовые аресты по г. Саратову. Были случаи, когда арестовывали до 300 человек в день. Также проводились массовые аресты по районам Саратовской области, т.к. все районы области обслуживал IV отдел. Аресты проводились по оперативным спискам, представленным начальниками отделений IV отдела и начальниками райотделений. В списках редко можно было встретить наличие какого-либо конкретного компрометирующего материала, а большинство в списках были указаны лица с компрометирующими данными в прошлом, а также с общей формулировкой «систематически проводит антисоветскую агитацию». На всех этих оперативных списках Вишневецким писалась резолюция «арестовать», согласно такой резолюции выписывались ордера на арест и обыск и лица арестовывались. Руководство IV отдела: Вишневецкий, Голубев и Корнеев, собирая оперативные совещания из начальников отделений и райотделений, давали последним прямые установки производить количественно больше арестов. Ставя в пример тех начальников отделений и райотделений НКВД, которые проводили аресты «пачками» (Боровик, Косарев осуждены за фальсификацию в следственной работе, Ревин, Соколов и Фляжников, Ягупов – осужден за фальсификацию в следственной работе, Корсунов и Терехов) и ругали тех начальников, у которых арестов было меньше (Макаров, Петрухин, Маркелов и др.). По указанию Вишневецкого, Голубева и Корнеева оперативный состав к этим арестованным применял длительные стойки допросов до 5–7 суток, не отпуская арестованных из кабинета до тех пор, пока они не дадут «показаний». Кормились арестованные один раз в сутки, садиться на стулья им не разрешалось, многие из них падали в обморок, у многих отекали ноги до такого состояния, что они (арестованные) передвигаться без посторонней помощи не могли. Мне известны случаи, когда не признавшихся арестованных избивали. Избиение арестованных стимулировалось руководством IV отдела. К тем арестованным, которые не давали «показаний», руководство IV отдела – Вишневецкий, Голубев, Корнеев и Епифанов в присутствии оперативного состава применяли угрозы расстрела без суда, ареста семьи арестованного и т.п. Так называемых упорных арестованных, давших показания после избиения и стойки на «конвейере» и впоследствии от этих показаний отказавшихся, водили к Вишневецкому и Голубеву, после чего они вновь «подтверждали» свои показания. Арестованным, которые после избиений, угроз и стойки на «конвейере» давали показания, по указанию Вишневецкого, Голубева и Корнеева, создавали особые условия, устраивали усиленное питание, делались передачи продуктов, закупленных в буфете НКВД. Кроме необоснованных арестов лиц так называемого троечного контингента , в IV отделе существовала практика вообще необоснованных арестов и по другим делам, т.к. аресты проводились на основании 1-2 показаний, отобранных при помощи избиений и шантажа, или же по одному непроверенному агентурному сообщению. Перед заседанием военной коллегии в отделе проводилась лихорадочная «подготовка» арестованных к заседанию военной коллегии. По распоряжению Вишневецкого, Голубева и Корнеева весь оперативный состав переключался на «подготовку» арестованных к заседанию военной коллегии. Арестованных уговаривали, что если они подтвердят свои показания на заседании военной коллегии, то получат меньший срок наказания, а если откажутся от показаний, то будут расстреляны. Особо упорных арестованных «подготовляли» сами Вишневецкий, Голубев, Корнеев и Епифанов. К лицам, которые проводили «подготовку» арестованных, другие оперативные сотрудники не имели право входить. После такой «подготовки» арестованных отводили на заседание военной коллегии, которая заседала в здании НКВД. В случае отказа арестованных от показаний на заседании военной коллегии, их тут же в коридоре избивали. В частности, я помню случаи избиения отказавшихся от своих показаний арестованных со стороны Горбунова, Кривицкого и Маслова. Для зачтения приговора этих арестованных вновь приводили в помещение, где заседала военная коллегия. Горбунов и Кривицкий, встречая их в коридоре, вновь избивали, заявляя: «Не хотел признаться, как мы говорили, вот иди, теперь тебя кокнут». На всех заседаниях военной коллегии присутствовал Вишневецкий, который в своих списках делал отметки, кто из арестованных полностью подтвердил показания, кто частично, и кто отказался. Впоследствии Вишневецкий, используя эти списки на оперативных совещаниях, ругал тех сотрудников, чьи арестованные отказались от показаний на заседании военной коллегии и ставил в пример тех сотрудников, чьи арестованные полностью подтвердили показания. Причем, нужно указать, что когда заседала военная коллегия, ее составу начальникам отделов и начальнику управления закупались из буфета разные продукты (лакомства) на сумму до 500 руб. ежедневно. Мне также известны случаи, когда оперативные сотрудники IV отдела приходили к Вишневецкому и приносили ему протоколы допроса обвиняемых. Вишневецкий эти протоколы, если так можно выразиться, «корректировал» и тем самым по существу фальсифицировал, расширяя показания арестованных и указывая, что арестованный состоял членом контрреволюционной террористической или другой какой-либо антисоветской организации. Также в протоколах допроса указывал ряд лиц, как членов антисоветской организации. Эти «откорректированные» и по существу ложные сфальсифицированные протоколы допросов Вишневецкий или лично передавал следователям, которые их писали, или же целыми пачками передавал мне, как секретарю, для передачи оперативным работникам. Также мне в секретариат поступали протоколы допросов от бывшего начальника УНКВД Стромина с такой же корректировкой, которые я передавал Вишневецкому (это могут подтвердить Неробеев, Кочанова и Белов). В этот же период по существу работа с агентурой была прекращена, большинство агентуры было арестовано и часть разъехались из г. Саратова. Вишневецким и Голубевым было предложено оперативному составу проводить вербовки в количественном отношении, не считаясь с качеством и необходимостью вербовок. Вишневецкий и Голубев в IV отделе совершенно не допускали критики и самокритики, в силу чего было развито подхалимство, многие из оперативных работников на протоколах допроса арестованных ставили подпись Вишневецкого, якобы он их допрашивал, тогда как на самом деле Вишневецкий этих арестованных не допрашивал, а только «корректировал» протоколы. Из этого следует вывод, что оперативный состав IV отдела выполнял установки Вишневецкого о фальсификации протоколов допроса и проводил провокационные методы следствия, по прямым указаниям последнего. Такая провокационная обстановка в отделе продолжалась до момента ареста Стромина. Но и после ареста Стромина Голубев давал указания сотрудникам продолжать так же «работать», заявляя: «С врагами считаться не будем, и никто не запретит их бить, только в каждом отдельном случае согласовывайте со мной…» О Голубеве: Голубев был непосредственным помощником Вишневецкого, на всех оперативных совещаниях Вишневецкий о Голубеве говорил, как о лучшем работнике в управлении. А когда Вишневецкий был переведен на работу пом. нач. УНКВД, то Голубев по распоряжению его был назначен на должность нач. IV отдела. Мне известен такой факт нарушения революционной законности: в июле или августе месяце 1938 г. из первого отделения IV отдела в 3 отделение было передано 6–8 дел на арестованных меньшевиков и эсеров, в том числе было передано следственное дело на Котельникова А.В. (его допрашивали Щенников или Корнилаев, точно не помню). Котельников перед проведением ему очных ставок с другими арестованными, от своих показаний отказался, заявив, что ни в какой контрреволюционной организации он не состоял, а подписал показания вынужденно после долгого нахождения на конвейере стоя. Я это заявление Котельникова отнес к Голубеву, последний предложил, чтобы я зашел к нему с Рыбьяновым и привел арестованного Котельникова. Как только я с Рыбьяновым привели арестованного к Голубеву, последний, взяв его за шиворот, нанося угрозы и оскорбления, стал принуждать Котельникова, чтобы он отказался от своих показаний: «Раз ты их подписал, то и отвечай за них, тебя так или иначе все равно расстреляют, но имей в виду, что тебе будет еще хуже, если ты будешь отказываться». После таких угроз арестованный Котельников от своего заявления отказался и подтвердил свои ложные показания. Впоследствии Котельников военной коллегией был осужден к расстрелу. О Корсунове: с ним я работал в 3 отделении IV отдела с февраля по август месяц 1938 г., когда он был начальником отделения. Из просмотра находящихся в отделении оперативных списков мне известно, что в период работы тройки, по распоряжению Корсунова составлялись оперативные списки на изъятие так называемого контрреволюционного элемента. Во всех этих списках были указаны лица, проводящие активную контрреволюционную деятельность, в то время как данных об активной контрреволюционной деятельности в отделении не было. По этим спискам производились аресты, многие из этих лиц, арестованных, как эсеры, были членами ВКП(б) с большим партийным стажем. Как, например, был арестован Игнатьев П.А., член ВКП(б) с 1923 г. На Игнатьева имелись показания Пронина, Ромадина и Сутягина, которые были арестованы без всяких материалов на них. Игнатьев долгое время находился на конвейере стоя, после чего дал показания о своем участии в контрреволюционной организации. Все эти лица осуждены тройкой УНКВД к расстрелу. В 1938 г. IV отделом был арестован Аничкин В.Г., член ВКП(б) с 1919 г. Аничкин почти совершенно глухой. Аничкина допрашивали Дубровский или Щенников, а также Вишневецкий и Голубев. Аничкин долгое время показаний не давал, а потом как-то сразу появились показания о том, что он является членом контрреволюционной меньшевистской организации. По показаниям Аничкина были арестованы Кукушкин Ф.К., Корнеев В.Н., Егоров А.К. и Поляков В.В. Вначале этих арестованных допрашивали Щенников, Корнилаев, Дубровский и Ильичев. Впоследствии, когда дела на этих арестованных были переданы в 3 отделение, их допрашивали Корсунов, Вишневецкий и Голубев. Показания об участии их в контрреволюционной организации были получены от всех арестованных. Но перед заседанием военной коллегии арестованный Поляков В.В. от своих показаний отказался и заявил, что они вынуждены при применении к нему физических мер воздействия. Поляков В.В. был вызван к Вишневецкому, где пробыл 1 час, после чего показания подтвердил. На военной коллегии обвиняемый Егоров также от своих показаний отказался, заявив, что подписанные им показания ложные, что он их подписал при применении к нему физических мер воздействия. Все эти лица осуждены военной коллегией к расстрелу…» Дважды приговоренный Вот такой ценный кадр управлял огромной лагерной территорией. Вишневецкий попал даже на страницы «Архипелага ГУЛАГ», как один из «колымских лагерщиков-палачей, не знавших границ своей власти и изобретательной жестокости». Показания Мельникова были не единственные, о методах работы чекиста сообщали и другие его сослуживцы, и в результате 15 января 1941 г. Александр Вишневецкий был арестован. А дальше началось избирательное правосудие самого гуманного суда в мире. В мае Вишневецкого судили по статье 193-17 (превышение власти). Военный трибунал войск НКВД Приволжского округа приговорил его к расстрелу. Но уже 6 июня 1941 г. приговор был отменен, а дело было направлено на новое рассмотрение. На этот раз Вишневецкому предъявили статьи 58-7 (подрыв государственной промышленности, транспорта и торговли) и 58-11 (организационная деятельность, направленная к подготовке или совершению контрреволюционных преступлений). Трибунал снова приговорил его к высшей мере наказания, и Верховный суд СССР оставил приговор в силе. Несмотря на это, 10 ноября 1941 г. постановлением Президиума Верховного Совета СССР высшая мера была заменена 10 годами лишения свободы с отправкой на фронт. Через две недели Вишневецкого освободили. А уже в декабре дважды приговоренного к расстрелу чекиста включили в аппарат Управления НКВД СССР. На фронт он все же попал. В мае 1942 г. заместитель командира спецгруппы НКВД «Энергетики» Александр Вишневецкий был заброшен в тыл противника в районе Запорожья. Группа попала в окружение, и Вишневецкий погиб. По одним данным – взорвал себя гранатой, по другим – был убит в плену. Фабрикаторы и орденоносцы В предыдущей публикации я имел неосторожность написать, что к арестованным чекистам «свои» относились гораздо мягче. В комментариях мне посоветовали быть осторожнее в формулировках, дескать, для этого нужна статистика. Ладно. В показаниях Мельникова фигурируют 27 сотрудников НКВД, в той или иной мере причастных к пыткам заключенных и фабрикации уголовных дел. Из них четверо получили орден Ленина! В 1945 г. им наградили бывших саратовцев – зам. начальника УНКГБ Ивановской области Дмитрия Корнеева, зам. начальника оперативно-чекистского отдела Управления исправительно-трудовых лагерей Новосибирской области Дмитрия Маслова, а также Бориса Соколова. Альберт Стромин получил эту награду за борьбу с троцкистами еще в 1937-м. В органах НКВД продолжили служить, не понеся никакого наказания, Александр Белов, Иван Голубев, Федор Горбунов, Александр Корнилаев, Клавдия Кочанова, Александр Макаров, Дмитрий Неробеев, Иван Терехов и Александр Щенников (9 человек). Пятеро были уволены со службы, избежав уголовного преследования: Петр Дубровский, Михаил Епифанов, Давид Кривицкий, Семен Рыбьянов и Иван Ревин. Причем, последнего уволили по болезни. Александр Ильичев погиб на фронте. О Маркелове, Петрухине и Фляжникове сведений нет. Шестеро, включая Вишневецкого, были осуждены. Ивана Боровика и Ивана Корсунова сначала приговорили к расстрелу, но потом заменили на 10 лет лишения свободы. Корсунов погиб на фронте. Расстреляли Петра Ягупова и Александра Косарева. Причем, им присудили высшую меру именно за фабрикацию уголовных дел. Кавалера ордена Ленина Альберта Стромина приговорили к смерти сразу по нескольким статьям. Какой вывод следует из этой малорепрезентативной выборки? Разве что такой: в Советском Союзе даже высшая государственная награда не спасала от пули в затылок. Окончание следует.