«Двенадцать стульев»: неудавшийся заговор молчания

Конечно, интерес к «…стульям» и «…теленку» в эпоху развитого социализма был продиктован, прежде всего, тем, что основным блюдом в рационе советского интеллигента был эзопов язык. И то, что на рубеже 20-30-х годов XX столетия выглядело практически бытописанием с натуры, на протяжении 70-80-х претендовало на сатиру высшей пробы. Создание живописно-атипичного «Сеятеля», Ялтинское землетрясение, сбор денег на ремонт провала в Пятигорске, шахматный сеанс одновременной игры в Васюках, Эллочка-людоедка со своим инженером Щукиным и мадам Грицацуева с чугунным затылком и арбузным бюстом, отец Федор и «Союз меча и орала» — это все составляло потребительскую корзину доперестроечного острослова. А фраза «Может, тебе еще и ключи от квартиры, где деньги лежат?» готова была сорваться с языка каждой второй дипломированной мамаши в ответ на любую копеечную просьбу ребенка-пионера. Но так было не всегда. Новаторские литературные произведения в 20-е рождались массово, сталкивались в своей жанрово-стилистической непримиримости неистово и осыпались удобрениями на ниву писательского труда щедро. В скоротечности революционных — в том числе, в культурной сфере — преобразований вовремя дать оценку тому или иному эксперименту было делом нелегким и неточным. Поэтому паранойа непризнанности авторов «Двенадцати стульев» покусывала около года, пока не вышла первая настоящая рецензия. Случилось это в июне 1929 года, то есть 90 лет назад. Но началось все с того, что, согласно контракту, директор издательства «Земля и фабрика»» («ЗиФ») Владимир Нарбут должен был опубликовать «Двенадцать стульев» при условии предоставления рукописи не позднее 5 января 1928 года. Роман был опубликован в номерах с 1-го по 7-й художественно-литературного журнала «Тридцать дней», а отдельной книгой — уже в июле 1928 года. История, изложенная в произведении, не ограничена рамками приключенческого жанра: в ней, по мнению исследователей, дан «глобальный образ эпохи». А, кроме того, было сверх всякой меры аллюзий, заимствований, перепевок да и откровенного использования сюжетных ходов целого ряда уже существовавших к тому времени произведений — конечно, чужих. Но то, как Ильф и Петров сумели оформить свой талант, и составляет гордость и славу русскоязычной сатиры. Пародист Александр Архангельский («четвертый в тройке Кукрыниксов») писал об их дуэте: «Провозгласил остряк один: Ильф — Салтыков, Петров — Щедрин». Однако, слава, как было сказано выше, пришла не сразу. Литературное сообщество 1920-х годов встретило появление романа сдержанно. В газете «Вечерняя Москва» в начале сентября 1928 года некто Л. К., с одной стороны, признал, что «Двенадцать стульев» — произведение живое и динамичное, с другой — сообщил, что к ближе к финалу история с поисками сокровищ начинает утомлять. В журнале «Книга и профсоюзы» практически в те же дни вышла статья Г. Блока, давшего весьма жёсткую оценку «Двенадцати стульям»: «Милая игрушка, насыщенная юмористикой бульварного толка и литературщины, потрафляющей желудку обывателя». Паузу в отзывах на роман прервал один из лидеров советского государства и партии того времени Николай Бухарин, который цитировал произведение в своей речи на совещании рабочих и сельских корреспондентов. Поэтому когда газета «Правда» 02 декабря 1928 года напечатала материал о Бухарине, то косвенно сыграла и в пользу авторов «Двенадцати стульев». В Украине в это время в адрес критиков романа резко высказался на страницах «Вечернего Киева» Осип Мандельштам. Можно еще вспомнить слова обозревателя журнала «Книга и революция»: «роман — серенькая посредственность, в которой отсутствует заряд глубокой ненависти к классовому врагу». Слава Богу, в то время за отсутствие ненависти к классовому врагу еще не расстреливали. Поэтому авторы такую рецензию как-то пережили и дожили до опроса газетой «Вечерняя Москва» советских писателей о лучшем произведении 1928 года. Тут уж Юрий Олеша написал про «Двенадцать стульев»: «Я считаю, что такого романа… вообще у нас не было». Официальное признание к соавторам пришло в июне 1929 года, после выхода в «Литературной газете» большой рецензии критика Анатолия Тарасенкова «Книга, о которой не пишут», где он отметил, что в произведении отражены злободневные проблемы, а Ильф и Петров очень тонко чувствуют грань между иронией и сарказмом. Такая рецензия была фактической «справкой о благонадёжности», потому что после вполне партийной «Литературки» можно было уже хвалить всем. В то же самое время пошли экранизации романа, и первой в 1933 году была польско-чешская кинокартина, действие которой происходило в Варшаве. Роль Остапа, именуемого в картине Камилом Клепкой, исполнил актёр Адольф Дымша. Но потом всем резко стало не до смеха. Уже после войны вышло Постановление секретариата ЦК ВКП(б) «О грубой политической ошибке издательства «Советский писатель» от 14 декабря 1948 года» насчет того, что смешливые — местами до издевательства — романы неуместны в данный исторический период. Потому что авторы романа о поисках сокровищ, не сразу поняв направлений общественного развития в СССР, «преувеличили место и значение нэпманских элементов». А в докладной записке на имя секретаря отдела пропаганды и агитации ЦК ВКП (б) Георгия Маленкова писали уже и вовсе подсудное: в романе «Двенадцать стульев» содержатся «пошлые, антисоветские остроты»; Первомай изображен карикатурно; редакции советских газет представлены как сообщество «придурковатых работников». В общем, тот самый Тарасенков спустя почти двадцать лет получил строгий выговор по полной партийной программе, а выпуск дилогии тиражом 75 000 экземпляров (заоблачным для сегодняшних писателей тиражом!) был признан «грубой политической ошибкой». Что, надо признать, тоже было своеобразным пиаром для запрещенной литературы. Запрет на «ошибку» вскоре отменили и повторили ее уже через семь лет, когда Константин Симонов отметил в предисловии к двухтомнику 1956 года издательства «Художественная литература»: Ильф и Петров были «людьми, глубоко верившими в победу светлого и разумного мира социализма над уродливым и дряхлым миром капитализма». А это дало старт новому витку интереса к романам и, спустя положенное для раскрутки кинематографической машины время, новым экранизациям — в том числе с участием Арчила Гомиашвили, Андрея Миронова и прочих замечательных актеров. Но это уже совсем другая история…