Интервью канцлера ФРГ Ангелы Меркель «Зюддойче», ч. 1 «Зюддойче»: Политика экономии и миграционная политика имели последствия для дееспособности ЕС и его убедительности для граждан. Ангела Меркель: Еще раз: всегда надо взвешивать, какие последствия имела бы противоположная политика. Между тем многие наши точки зрения в миграционной политике согласованы: защита европейских внешних границ, ответственность за положение дел в Африке, политика развития, также поддержка в вопросах безопасности и борьба против терроризма — это бесспорно для всех государств-членов ЕС. По-прежнему нет единства мнений в вопросе, должны ли все государства принятьопределенное количество беженцев или же пусть средиземноморские и некоторые другие наиболее затронутые государства, останутся в одиночестве. Над этим нам еще предстоит работать. — Южные страны все еще обеспокоены по поводу грядущих мер экономии. — Долговой кризис в еврозоне показал нам, что в некоторых странах пришлось исправлять ошибки в экономическом развитии. Этим надо будет заниматься и далее. Да, это верно, нам нужна конвергенция, то есть экономическое выравнивание государств-членов ЕС, при котором, однако, нам нужно ориентироваться на международную конкуренцию с Китаем, США и Южной Кореей. Если бы речь шла просто о выравнивании в сторону европейского среднего уровня, то предстоящие кризисы снова серьезно затронули бы нас. — Чему вас учат эти кризисы? — Тому, что надо готовиться заранее и политически последовательно готовить страну к изменениям. Будучи министром по вопросам окружающей среды, я еще в период между 1994 и 1998 годами участвовала в конференциях по биологическому разнообразию. Уже тогда многое было известно о вымирании определенных видов. А теперь сердце разрывается, когда видишь, что ситуацию во многом ухудшилась. Здесь однозначно не хватает необходимой политической последовательности, причем в глобальном масштабе. Решающими для нашей дееспособности во всех областях, в том числе и в области охраны окружающей среды, являются экономические успехи. Это моя сама большая забота. — Почему? — В эти недели отмечается 500-летие со дня смерти Леонардо да Винчи. Память об этом универсальном ученом еще раз указывает нам, что за долгие пять столетий в Европе было сделано множество важнейших открытий. Но этого больше нет. Это должно заставить нас перестроиться. Ибо без материальных основ мы не удовлетворим наши социальные и экологические запросы, а также не сможем помочь другим государствам. — Французский президент в прошедшие годы энергично выступал с все новыми предложениями по реформам в Европе. Вы же считаетесь тормозом. Почему вам так трудно договариваться с Макроном? — Мы всегда находим золотую середину. Кроме того, Германия выступила с целым рядом инициатив. Вспомним нашу деятельность на Балканах или так называемый «Пакт будущего с Африкой» (Compacts with Africa) во время германского председательства на саммите G20. Тем самым мы запустили процесс привлечения частных инвестиций в африканские государства. Мы определили основные направления работы по нашей повестке дня на G20 в области глобального здравоохранения. Конечно, мы соперничаем друг с другом. Между нами существуют различия в менталитете, а также в понимании своей роли. Это всегда было так. Ведь президент Макрон не первый французский президент, с которым я сотрудничаю. — У вас такие же планы по строительству Европы? — По основным направлениям — конечно, но не будем забывать, что самовосприятие наших стран различается. Франция как один из союзников после Второй мировой войны, разумеется, играла иную роль, чем Германия. Франция — ядерная держава. Она пользуется правом вето в Совете безопасности ООН. Однако, несмотря различия наших исходных позиций и точек зрения, мы всегда находим компромиссы. Таким образом мы многое делаем для Европы, в том числе и сегодня. — В последнее время у общественности возникло впечатление, что Макрон отходит от тесного сотрудничества с Германией и по внутриполитическим мотивам. Ваши отношения снова испортились? — Нет. Отнюдь нет. Бывали несовпадения по времени. Вскоре после выборов в бундестаг он выступал в Сорбонне. Затем был необычайно долгий период формирования нашего правительства. Кроме того, существуют различия в деятельности наших ведомств и в политической культуре. Я — канцлер ФРГ в коалиционном правительстве и более завишу от парламента, чем французский президент, который вообще не имеет права посещать Национальное собрание. Но по ключевым вопросам — направление развития Европы, экономика, обязательства в области климата и помощи Африке — мы настроены на очень близкие частоты. Это касается и того, как в случае необходимости мы будем действовать независимо от Соединенных Штатов, хотя я и не желала бы, собственно говоря, таких ситуаций. — В чем вы видите совместный прогресс? — Например, в оборонной политике. Здесь мы достигли огромного прогресса. Мы решили совместно разрабатывать боевой самолет и танк. Это большой взаимный комплимент и выражение доверия, когда в политике по вопросам обороны можно положиться друг на друга. — На саммите в Сибиу Макрон и ряд других государств выступили с инициативой о соблюдении нейтралитета в области выбросов СО2 до 2050 года. Вас при этом не было, и вы вместо этого говорите о добровольной коалиции. Не могли бы вы пояснить? — Французская инициатива состоит из различных компонентов, которые я поддерживаю — вплоть до весьма амбициозного плана выделять 25% всех расходов европейского бюджета на защиту климата. Девять стран хотят до 2050 года соблюдать нейтралитет в вопросе о климате, то есть в сумме более не превышать нормы выбросов СО2. Однако, по моему твердому убеждению, этого можно добиться лишь в том случае, если есть готовность накапливать запасы двуокиси углерода. Страны это и не оспаривают. Такой метод называется «улавливание и хранение углерода», однако во многих регионах Германии он оценивается скорее как негативное понятие. — Мы думали, что эта тема уже закрыта. — А теперь она вновь возникла. Есть две возможности: либо накапливать, либо усиленно заниматься лесонасаждением. Например, в Голландии последнее исключено. Вместо этого СО2 там можно закачивать в пустые газохранилища. Мы также могли бы это делать, но если бы я хотела одним росчерком пера осуществить в Германии этот проект, то меня бы с полным правом спросили, насколько это реалистично. Для этого требуется широкое общественное обсуждение, которое я проведу и в нашем кабинете с целью достичь и для Германии нейтралитета в вопросах климата до 2050 года. В то же время сейчас идет речь и о том, чтобы надежно выполнять наши совместные цели до 2030 года. У нас, в Германии, общество единодушно в том, чтобы к 2038 году отказаться от использования угля. Это большой вызов. А Франция как раз сейчас продлила срок эксплуатации своих атомных электростанций — решение, которое, мягко говоря, не нашло у нас понимания общественности. Я, как и любой глава правительства, должна всегда учитывать национальные реалии. — Постоянно ставятся новые цели на далекое будущее. Не звучит ли это несколько по-ханжески? — Большинство из тех, кто выступает теперь за новую цель в 2050 году, как и мы, должны бороться за выполнение целей по климату к 2030 году. Поэтому мы можем иметь в виду добровольную коалицию по избавлению от СО2, причем в тех областях, которые еще не отрегулированы торговыми сертификатами: транспорт, строительство и сельское хозяйство. Это мы можем решить в ближайшие месяцы, а не ждать, пока рак на горе свистнет. — Вы недооценили срочность проблем, связанных с климатом? — Нет, и я убеждена, что наши цели до 2030 года являются образцовыми. Но именно митингующие в последние месяцы молодые люди четко показали нам, что они считают необходимыми и возможными более решительные действия. Хорошо, что такие движения, как «По пятницам за будущее» (Fridays for Future),оказывают на нас давление. Ведь мы должны, кроме уже принятых мер, делать еще больше, чтобы достичь целей по климату к 2030 году. — Германия за счет своей конъюнктурной мощи, слабости Франции и погруженности британцев в собственные проблемы стала играть ведущую роль в Европе. Вам понятна озабоченность многих соседей по поводу слишком сильной Германии? — Сейчас я скорее вижу озабоченность по поводу ослабления конъюнктуры Германии, ибо экономическая взаимосвязь в ЕС весьма тесная. Кроме того, некоторые скандинавские страны также очень хорошо выглядят в экономическом отношении. И некоторые государства-члены ЕС из Центральной и Восточной Европы достигли внушительного роста экономики и показывают, как можно успешно осуществлять инновации и использовать инвестиции. — Речь идет о политическом колоссе в центре Европы. — Германия не колосс. В Европе каждая страна имеет голос. Мы выступаем за большую конвергенцию, то есть за выравнивание уровня жизни и экономики. Конечно, Германия хорошо развивалась в последнее десятилетие в результате реформ. Правильным решением было развивать не только экспорт, но и в особенности внутреннюю конъюнктуру. В настоящее время она нас поддерживает. Но Германия должна действовать быстрее. Надо, чтобы вновь усилилось осознание, что все, что распределяется, должно быть сначала создано трудом. — Какие проблемы приносит с собой эта сила? — Германия со своими демографическими изменениями должна нести на себе бремя, которого нет, например, у Франции. Это требует совершенно других усилий по интеграции, например, по привлечению квалифицированных рабочих из Европы, чтобы устранить недостаток квалифицированной рабочей силы. Нашей политикой выравнивания бюджетов мы заранее заботимся о временах, когда увеличение населения за счет рождаемости станет еще большей проблемой. — В этой предвыборной борьбе вы почти не участвуете. Почему, ведь это важные выборы? — Будучи федеральным канцлером, я понимаю все наши проблемы и разделяю убеждения, однако предвыборной борьбой должна заниматься партия. Мой отказ от поста председателя партии непосредственно связан с решением уйти из политики после 2021 года. Я как председатель партии 18 лет боролась за выборы, теперь это задача нового председателя ХДС. — Поговорим о приоритетах после выборов. Уже через два дня после них на повестке дня будет стоять подбор кадров. — Он будет стоять на повестке дня по крайней мере до заседания Европейского совета 21 июня. 28 мая мы обсудим лишь дальнейшие шаги. Европейский совет должен внести предложение о кандидатуре президента Еврокомиссии. Затем она, разумеется, должна получить большинство в Европейском парламенте. Там будут выборы. — И снова возникнет конфликт по поводу значения главного кандидата. — Так происходит с тех пор, как эта идея впервые воплотилась в жизнь. — Однако вы неутомимо выступаете за эту идею? — Если вы почитаете прессу пятилетней давности… — … вы, действительно, не приветствовали кандидатуру Жана-Клода Юнкера… — … то вы узнаете, что я всегда с определенным скепсисом относилась к принципу выдвижения главного кандидата, но, конечно, не была против Жана-Клода Юнкера. Однако я — верный член Европейской народной партии (ЕНП), которая включила в свой устав положение об определении главного кандидата. Таким образом, у ЕНП есть главный кандидат, которого зовут Манфред Вебер, и я буду выступать за то, чтобы он стал президентом Еврокомиссии, если мы окажемся на этих выборах самой мощной политической силой. — Вам больше нравится Манфред Вебер в качестве президента Еврокомиссии или же Йенс Вайдманн в качестве президента Европейского центрального банка? — Я не буду обсуждать эту альтернативу. Манфред Вебер — главный кандидат, это доказательство большого доверия. Он пользуется поддержкой большой фракции ЕНП и победил на партийном съезде своего конкурента. Теперь я выступаю за него как за президента Еврокомиссии. Это не значит, что у Германии нет выдающихся личностей и для других должностей. — Вы сказали, что поддерживаете этого главного кандидата. Но у него совершенно другое отношение к газопроводу «Северный поток», чем у вас. Вы как верный член ЕНП придерживаетесь этой линии? — Нет, мы четко обозначили наши собственные позиции. Манфред Вебер придерживается, исходя из общеевропейской перспективы, другого решения. — Это значит, что у вас нет общеевропейской перспективы? — У меня немецкая перспектива, которая совместима с перспективой Европы. Мы договорились в Брюсселе об изменении принципов использования газа и нашли тем самым на удивление согласованный путь. — Кроме того, Манфред Вебер сказал, что тотчас прекратит переговоры о вступлении Турции. Вы всегда были против прекращения переговоров. — Последние события после коммунальных выборов делают членство Турции менее вероятным. Напротив, они дают повод для принципиальной озабоченности относительно пути развития Турции. Ведь я же всегда говорила, что не вижу возможности сделать Турцию полноправным членом. Эти переговоры не дают никаких результатов. Я всегда говорила об особых отношениях с этой страной, которая столь важна для нас. Политические представления о ценностях по многим вопросам различаются, и все же существуют совместные интересы. Достаточно вспомнить о Сирии и о борьбе против исламского терроризма. Внешняя политика всегда состоит из смеси ценностей и интересов, здесь тоже нужно найти правильный баланс. — Что должно произойти в Соединенном Королевстве, чтобы вы смогли 31 октября еще раз проголосовать за продление процесса выхода из ЕС? — Об этом не стоит говорить сегодня. Для завершения выхода Великобритании из ЕС в Лондоне должно быть парламентское большинство за что-то, а не против чего-то. — Его может не быть и до конца октября. — Сегодня еще рано говорить об этом. — Будете ли вы тогда вести переговоры с Терезой Мэй, или же Аннегрет Крамп-Карренбауэр должна говорить с Борисом Джонсоном? — Во всяком случае, тори не являются нашим партнером в ЕНП. К моему сожалению, они покинули ЕНП еще при Дэвиде Кэмероне. Кстати, если бы было, о чем вести переговоры, то это, как и прежде, могла бы делать Еврокомиссия по поручению 27 государств. — После выборов в центре внимания окажется также бюджет ЕС. Ведь вы уже давно хотели с ним разобраться. Ничего не вышло. В чем вы видите теперь основные проблемы, что нужно пересмотреть? — Мы не договорились о рамках финансовой деятельности, поскольку не все государства-члены ЕС были убеждены в том, что мы должны сделать это до выборов. — Франция решительно выступила против… — … мы должны теперь выполнить это задание. Это будет крайне сложно, тем более что нам надо учитывать еще и выход из ЕС Великобритании, и в то же время мы не знаем, в каких программах британцы, вероятно, все же будут участвовать. — А какова оценка? — Германия играет двойную роль: с одной стороны, мы платим нетто и будем пытаться выработать совместную позицию с другими плательщиками нетто. Сейчас она гласит, что размер бюджета снова должен составлять примерно 1% ВВП. В то же время мы — воссоединенная страна. У новых федеральных земель все еще есть структурные проблемы. Мы хотим, чтобы в этом бюджете обязательно учитывались более слабые экономические регионы. Иначе внутригосударственная финансовая ситуация могла бы существенно измениться. Я — за то, чтобы мы развивали инновации, вели исследования и делали больше, чтобы упорядочить управление миграцией, а также для развития. — Являются ли итальянские долги в целом фактором риска для бюджета и стабильности евро? — Я хотела бы, чтобы Италия нашла путь к большему росту. Мы все зависим друг от друга. Мы заметили это во время кризиса евро: никто не действует в еврозоне автаркически или изолированно. Это касается и Германии, если наш рост когда-нибудь замедлится. — Кстати, об Италии: Маттео Сальвини хотел бы включить свою «Лигу Севера» в ЕНП. А Виктор Орбан охотно бы повел ЕНП в этом направлении. Можете ли вы себе такое представить? — Нет. — Не будет никакого сотрудничества с Сальвини или с другими группировками, подобными его партии? — Очевидно, что, например, в миграционной политике мы придерживаемся совершенно различных позиций. Уже это является причиной того, почему я не хочу открыть ЕНП для партии господина Сальвини. Безусловно, Манфред Вебер в случае избрания президентом Еврокомиссии не сделает себя зависимым от голосов этих партий. Будут ли они его избирать или нет — на это повлиять нельзя. — Все высказывания венгерского премьера и председателя партии «Фидес» Виктора Орбана свидетельствуют, что он не заинтересован в конструктивном сотрудничестве с ЕНП. Не хотите ли вы пойти против его желания и попросить его выйти? — ЕНП сформировала группу, которая через некоторое время будет заниматься темой «Фидес». В настоящее время членство «Фидес» приостановлено. ЕНП своевременно примет соответствующее решение. — Деятельность правопопулистского сектора направлена против ЕС. Обсуждается вопрос о штрафах для правонарушителей. Будете ли вы выступать после выборов за новый механизм санкций? — Мы используем весь спектр Лиссабонского договора. Все остальное требует его изменения. — Этого достаточно? — У нас есть дело о нарушении договора, а также дело по статье 7 с соответствующими санкциями. Для более жестких санкций требуется изменить Лиссабонский договор, что должно быть принято единогласно. Поскольку государства-члены ЕС являются учредителями договоров, это не так просто. Я советую использовать возможности, предусмотренные договором. Неоспоримо, что должен быть сохранен фундамент ценностей Европейского союза. — Сколько популизма сможет вынести ЕС, прежде чем развалится? Ведь этот антиевропейский популизм изнутри разъедает систему. — Действительно, настало время бороться за наши принципы и фундаментальные ценности. Решение, как далеко можно допустить популизм, принимается в кругу глав государств и правительств — или в конце концов все же возьмет верх желание нести совместную ответственность. До сих пор у нас это получалось. Каждый отвечает за бережное отношение к такому уникальному образованию, как Европейский союз. Чтобы не подвергать Европу опасности, каждый должен поставить себя на место другого, быть готовым к компромиссам, оставаться добросовестным и всегда бережно относиться к собратьям.