Сможет ли ВТБ взыскать с экс-владельцев «Трансаэро» 249 млрд рублей

Авиакомпания «Трансаэро», признанная несостоятельной в 2017 году, не только удивила масштабом краха некогда крупнейшего авиаперевозчика, но и пополнила историю российского банкротного права целым рядом прецедентов. Сначала уголовное дело в отношении управляющего и беспрецедентный объем требований о выплате заработной платы. Теперь новый этап: сразу два заявителя обратились в арбитражный суд с требованием о привлечении к субсидиарной ответственности. Банк ВТБ адресовал требования на 249,2 млрд рублей к фактическим владельцам и членам Совета директоров банкрота — супругам Ольге и Александру Плешаковым и Татьяне Анодиной. А конкурсный управляющий «Трансаэро» Алексей Белокопыт предъявил иск к бывшему руководителю «Трансаэро» Дмитрию Сапрыкину (сумма иска не указана). По сложившейся судебной практике, ответчикам в таких делах надеяться почти не на что. Но обвинения заявителей составлены таким образом, что становится очевидным: истинных причин банкротства истцы не понимают. Кто виноват? Заявители утверждают, что у них есть весомые доказательства вины ответчиков. Правда, доказывают они разное и по-разному. Банк ВТБ рассказывает о предоставлении недостоверной бухгалтерской отчетности, в которую задним числом вносились исправления. Это, по мнению банка, позволяло скрывать действительное финансовое положение компании и получать кредиты. Одновременно конкурсный управляющий вменяет в вину бывшему директору «Трансаэро» то, что компания не прошла аттестацию в Росавиации и необоснованно прекратила продажи билетов, что, по его словам, и привело к банкротству. Субсидиарной ответственностью называют дополнительную ответственность — к примеру, взыскание долга с другого лица, если основной ответчик не может выполнить свои обязательства. Самый распространенный пример — дела о банкротстве, когда ответственность по обязательствам компании-банкрота могут нести лица, которые имели возможность влиять на банкрота или определять его действия, в том числе способствовать доведению до банкротства. Случаев привлечения к субсидиарной ответственности контролирующих лиц компаний за последние годы накопилось немало. Самый громкий из них, пожалуй, — дело Сергея Пугачева, бенефициара Международного промышленного банка. Вместе с ним ответчиками по делу стали входившие в органы управления банка Марина Илларионова, Александр Диденко и Алексей Злобин. Их обвиняли в выводе активов банка под видом кредитования и в формировании необеспеченной ссудной задолженности. Конкурсный управляющий подробно описал степень вины каждого из участников дела. В результате суд взыскал с Пугачева 75 млрд рублей, с Илларионовой — 68 млрд рублей, а с Диденко и Злобина по 7 млрд рублей. Аналогичная ситуация возникла, когда бенефициара зерновой компании «Настюша» Игоря Пинкевича привлекли к субсидиарной ответственности на сумму 39 млрд рублей. Суд решил, что именно он был выгодоприобретателем по сделкам вывода средств из активов компании. Случай с «Трансаэро» немного отличается: прямыми действиями, которые могли причинить убытки компании, могут быть признаны лишь выплаты дивидендов в 2014 году на сумму 138 млн рублей, а также выплаты премий ключевому управленческому персоналу в размере 284 млн рублей в 2013 и 2014 годах. Поэтому победу истцов, намеренных взыскать с указанных лих 249 млрд рублей. нельзя считать предрешенной. Какие ваши доказательства? Презумпция вины в нашей стране не определяет исход дела, а лишь перераспределяет бремя доказывания. В рамках предстоящих судебных процессов ответчики могут представить убедительные доводы, свидетельствующие о том, что причиной банкротства послужили вовсе не те действия, которые положены в основу заявлений. Ведь сам по себе факт исправлений в бухгалтерской отчетности не всегда говорит о недобросовестности менеджмента. Наличие объективных причин для таких исправлений и их реальные последствия должны оцениваться в каждом конкретном случае отдельно. Впрочем, даже если отчетность будет признана недостоверной, суду предстоит установить, находится ли банкротство компании в прямой причинно-следственной связи с получением кредитов, выданных после предоставления такой отчетности. Одновременно бывший руководитель может доказывать, что у него не было реальной возможности пройти аттестацию и продолжить продажу билетов на тот момент. В одном можно быть вполне уверенными: дело «Трансаэро», несомненно, станет знаковым для российской судебной практики. До него удовлетворение многих заявлений о субсидиарной ответственности, на основе которых сложилась текущая практика, чаще всего было вызвано именно пассивной позицией ответчиков, занятой ими в рамках разбирательства. В данном случае суду придется решать, кто именно виноват. Представляется, что удовлетворить в полном объеме требования обоих заявителей суд не сможет — уж слишком очевидным будет скрывающееся за этим противоречие. В недавнем решении Верховный Суд России переломил судебную практику по другому значимому банкротному вопросу. Случилось это после того, как в 2018 году в судебной практике нашел свое отражение подход, при котором связанные с должником лица вынуждены были доказывать экономическую целесообразность заключенных с должником сделок. Если доказать это не удавалось, их требования не включались в реестр. Это породило массу судебных отказов во включении в реестр аффилированных лиц. В деле о банкротстве ООО «Анкор Девелопмент» Верховный суд РФ поступил вопреки ранее сложившейся практике. Суд включил в реестр требования акционера Сергея Плешкова по выданному ранее обществу займу, прислушавшись к экономической подоплеке и мотивам участников сделки. Этот кейс в очередной раз доказал, что только юридической позиции по делу уже недостаточно. Для победы необходимо раскрытие коммерческих и иных экономических предпосылок совершения тех либо иных действий общества. Станет ли дело «Трансаэро» подобным прецедентом для формирования практики о субсидиарной ответственности, или укрепит сложившуюся практику, неблагоприятную для контролирующих лиц? Это зависит от позиции ответчиков. Будем внимательно следить за этими процессами: в любом случае они станут знаковыми для российской правоприменительной практики.