Государство всеобщего благоденствия и страна лентяев: отрывок из книги Зигмунта Баумана

Даниэль Равентос и быстро растущее число его соратников считают безусловный базовый доход (ББД) краеугольным камнем любого будущего «Дома равенства». Равентос пишет: «Безусловный базовый доход — это​ доход, который государство выплачивает всем полноправным членам общества и зарегистрированным резидентам независимо от того, хотят они наниматься на оплачиваемую работу или нет, богаты они или бедны, имеют какие-либо еще источники дохода или нет, и независимо от оснований совместного проживания в домохозяйстве». Соглашаясь в этом вопросе с положениями Всемирной сети Базового дохода в защиту безусловного базового дохода, Равентос утверждает, что если будет принят соответствующий закон, то эффект от внедрения модели ББД будет положительным и не принесет вреда только при неукоснительном соблюдении следующих трех принципов: он должен выплачиваться (1) физическим лицам, а не домохозяйствам, (2) независимо от наличия у получателя доходов из иных источников и (3) без обязательств выполнять какую-то работу или изъявлять готовность брать на себя предложенные трудовые обязательства. Замечу, что эти три принципа отличают идею ББД от явных и скрытых презумпций современной практики, оставшейся от философии государства всеобщего благоденствия с ее упором на домохозяйства, а не на индивидов, с ее склонностью назначать социальное обеспечение по результатам проверок и стремлением подменять благоденствие общественными работами. Всемирная сеть в защиту безусловного базового дохода, как и сам Даниэль Равентос, глядя поверх голов современных плановиков и менеджеров социального обеспечения, обращается к историческим корням государства всеобщего благоденствия. Опубликованный в 1942 г. доклад Уильяма Бевериджа «Социальное страхование и смежные виды социального обслуживания» встретил почти единодушное одобрение со стороны широкой британской общественности и ведущих организаций, формирующих общественное мнение (одним из немногих противников выступил Кингсли Вуд, который на тот момент занимал должность канцлера казначейства в коалиционном правительстве консерваторов и лейбористов, заявивший о бесполезности финансовых обязательств, предложенных в докладе Бевериджа). О намерении восстановить положения, на которых основывался доклад Бевериджа (и от которых впоследствии постепенно, но настойчиво отказывались до почти полного забвения многочисленные правительства консерваторов и лейбористов), свидетельствует подзаголовок исследования/манифеста Равентоса. Уильям (позднее лорд) Беверидж не был ни консерватором, ни социалистом, но считал себя либералом и имел на это полное право, поскольку неукоснительно следовал основополагающим принципам либеральной идеологии, доводя их до логического завершения. Индивидуальная свобода, которая в рамках этой идеологии является важнейшей ценностью, главным принципом действия и высшей целью политической практики, может должным образом реализоваться только при наличии материальных условий свободы. Однако этих условий (ни тогда, ни сейчас) не было для значительной части британского общества — той​ части, которая страдала (и в некоторых отношениях страдает и сейчас или имеет основания опасаться, что скоро начнет страдать) под бременем пяти «больших бед» общества: грязи, невежества, нужды, праздности и болезней. И пока эти беды не встретят должного отпора, под которым они будут вынуждены отступить, для значительной части британского общества «свобода» останется пустым лозунгом, а ее иллюзорность будет лишь еще больше бередить и без того саднящую рану угнетения. Эта провозглашенная либералами цель — обеспечить​ материальные условия свободы — не​ стала ближе с тех пор, когда Беверидж сел сочинять свой доклад. А может быть, она стала еще дальше? Признавая, что идея ББД рассматривалась (конечно, в левой части политического спектра) «как способ сократить неравенство», Пол Мейсон приводит еще один весомый аргумент, оправдывающий ее актуальность. ББД — ​«это решение гораздо более серьезной проблемы: проблемы исчезновения самого труда». Грубо говоря, его мысль заключается в том, что еще совсем недавно Панглосс и Кассандра этого мира жили в утопии, основанной на труде, говоря словами Андре Горца; но к исчезновению труда во всех частях политического спектра никто не был готов, потому что он разрушил фундамент, на котором эта утопия возвышалась. Об этом говорят многие изыскания, в частности, по результатам исследования Оксфордской школы Мартина, проведенного в 2013 г.: «В ближайшие два десятилетия 47 % рабочих мест США могут исчезнуть в результате автоматизации»; в Глобальном институте Мак-Кинси делают вывод, что «140 миллионов работников интеллектуального труда может постигнуть та же участь», да и мы сами теперь понимаем, что если прошлые волны «деквалификации и ликвидации рабочих мест сопровождались новым, высокорентабельным трудоустройством и развитием культуры потребления с более высокими зарплатами», то автоматизация, «снижая спрос на труд в одном секторе, необязательно будет создавать его в другом». Все же перспективы того, что общественное давление сможет превратить в обозримом будущем ББД из благородной, но утопической идеи в стиле «страны лентяев» в скроенную на скорую руку реальность выглядит, как минимум, уныло и обескураживающе, особенно если вспомнить о третьем условии Равентоса: отказ от проверки нуждаемости вместе с сохранением права на ББД занятых на оплачиваемой работе. Эти два взаимосвязанных положения, пожалуй, вызывают наибольшее сопротивление внедрению ББД, даже если (а скорее именно поэтому) оно основано на непонимании и путанице понятий. В любом случае, если реализация повестки ББД и приведет к прибавкам в благосостоянии, они, скорее всего, окажутся временными и под давлением их начнут по одной отменять, как это случилось с принципами государственных социальных услуг, заложенными в основу государства всеобщего благоденствия. Официальное резюме симпозиума, проведенного 11 марта 2009 г. Фондом Джозефа Раунтри совместно со Школой политики Университета Йорка (симпозиум был посвящен обсуждению вклада Филиппа ван Парейса в проект ББД), начинается с диагноза, поставленного современному этапу путанной и противоречивой истории государства всеобщего благоденствия: «За последние три десятилетия кабинеты британского правительства отошли от философии универсализма, некогда лежащей в основе государства всеобщего благоденствия. Адресность и выборочность помощи становятся нормой, а льготы и социальные услуги — ​исключением. Об этой тенденции свидетельствует проходящий в настоящее время через парламент законопроект о реформе системы социального обеспечения, в котором среди прочего указано, что душевнобольные и одинокие родители с детьми (в возрасте до трех лет) до получения права на пособие должны быть готовы к трудоустройству». Распространение этой тенденции, как отмечается в резюме, не ограничивается Великобританией. В 1996 г. конгресс США принял «Закон о личной ответственности и возможностях трудоустройства», который «оставил в числе получателей пособий только самых нуждающихся, ограничил период получения пособий до пяти лет и обязал всех получателей к трудоустройству или профессиональной переподготовке». И здесь возникает критическое расхождение между «философией универсализма» (безусловный базовый доход как неотъемлемое право гражданина и долг общества перед любым и каждым своим членом) и акцентом на «наиболее нуждающихся» и «наиболее сильно страдающих». Первое — естественный​ атрибут эпохи признания и пропаганды «прав человека», второе — возврат​ общества во времена викторианских работных домов. В этих домах не было места ни концепции всеобщего, укорененного человеческого достоинства, ни праву на «стремление к счастью», провозглашенному в Декларации независимости США. Работные дома предназначались для решения задач гораздо более низкого уровня: для биологического выживания подопечных (высокий уровень смертности среди них был побочным эффектом, а не явно и сознательно поставленной целью). Так что цель при своей постановке была явно двойственной: с одной стороны, хотели отсрочить смерть подопечным, с другой — не​ допустить их возвращения к жизни нестигматизированных, «нормальных» людей (которые были «нормальными», потому что сами о себе заботились и были самостоятельными). Прием работный дом сопровождала стигма: вина и стыд за утрату полноценного человеческого существования. В мире, где работа и военная служба являются нормой, свидетельством социальной принадлежности и статуса, людей, не имеющих работы, а потому и надежных средств к существованию, иначе как изгоями назвать нельзя. Требование отменить проверку нуждаемости и признать право быть полноценным членом общества, независимо от наличия или отсутствия оплачиваемой работы, радикальным образом расходится с почти ушедшим образом мыслей, породившим работные дома, который пытаются возродить и восславить те, кто предлагает старые/новые модели проверки нуждаемости и общественных работ. Все больше исследователей (в противовес не менее многочисленным критикам) пытаются собрать эмпирические доказательства того, что раздача людям денег без их привязки на короткий поводок (стратегия, побуждающая людей к самостоятельности и одновременно делающая самоутверждение возможным и достижимым) — «выгодный​ бизнес» с точки зрения правительственных бюджетов и национального богатства. Это скорее актив, чем пассив, который не снижает, а повышает уровень национального богатства и доходов. Один из таких исследователей, который шире других раскинул свои исследовательские сети (настолько широко, что нет возможности описать здесь весь его громадный улов), это уже знакомый нам Рутгер Брегман, которого публикует даже Economist (никогда не выступавший в качестве трибуны сторонников ББД), чтобы документально подтвердить нарождающийся консенсус по этому вопросу: «Самый эффективный способ потратить деньги на бездомных — просто​ отдать их бездомным». Брегман призывает нас коренным образом переосмыслить логику государства всеобщего благоденствия, которая сформировалась в эпоху «общества труда», но стала неуместной в настоящее время: «Государство всеобщего благоденствия, которое должно укреплять в людях ощущение безопасности и достоинства, деградировало в систему подозрений и позора». Я бы добавил, что механизм перераспределения богатства, который мы по инерции все еще называем государством всеобщего благоденствия, сегодня превращается в механизм навешивания на получателя пособия позорного клейма, тем самым избавляя общественное сознание от вины за допущенное (а потом выросшее) социальное неравенство, которое должно было бы стать поводом для истошного призыва к восстанию. «Получение пособия», обычно воспринимаемое как нахлебничество, как требование (или получение) чего-либо задарма, в логике государства всеобщего благоденствия деформировалось и преобразовалось в клеймо позора, в доказательство того, что сидящие на пособии заслуживают урезания в правах человека, что они порочны и развращены, что в целом они —​ обществе лишние. В отличие от философии, лежащей в основе современной версии государства всеобщего благоденствия (а по сути, в жесткой оппозиции к ней), философия ББД предвещает и способствует инклюзии, а не эксклюзии, социальной солидарности и интеграции, а не социальному разложению и расколу. Эти соображения оправдывают отношение к ББД как к громадной общественно-моральной выгоде, с которой, по-видимому, не сможет сравниться ни один другой рецепт решения проблемы неравенства. И эта выгода может иметь самые разные проявления. Призывая нас «говорить и думать иначе», Брегман в качестве примера цитирует книгу «Просто дайте бедному денег» (2001), написанную командой Университета Манчестера под руководством Армандо Барриентоса и Дэвида Халма. В ней обосновывается, что программы ББД среди про-чих ведут к получению следующих выгод: «(1) домохозяйства тратят эти деньги себе во благо, (2) уровень бедности снижается», «предвидится разнообразная долгосрочная польза в области доходов, здравоохранения и сбора налогов, (3) и эти программы дешевле альтернативных». Приведу еще один пример, на этот раз исследования 2003 г., проведенного профессором Университета Дьюка Джейн Костелло . Она задалась вопросом, в чем причина психических заболеваний среди бедных: в природе или культуре? И пришла к выводу, что причиной являются оба фактора, «поскольку генетически предрасположенные к психическим заболеваниям люди, попадая в стрессовую ситуацию бедности, подвержены повышенному риску развития болезни. Но более важный вывод заключается в том, что гены исправить нельзя, а бедность — можно»​. «Главный аргумент в пользу безусловного базового дохода, — ​пишет Филипп ван Парейс, — ​строится на представлениях о справедливости». «Справедливость», в его определении, равнозначна созданию институтов, «призванных наилучшим образом обеспечивать реальную свободу всем». Заметьте: речь идет не просто о праве быть свободным, но о реализации свободы (о том, что Джон Ролз называл «ценой свободы», а Исайя Берлин, увы, из ошибочных намерений, небрежно назвал «позитивной свободой», отделяя ее от «свободы негативной» — т​. е. от свободы от ограничений). Однако для защитников ББД, как и для их предшественников, строивших государство всеобщего благоденствия, позитивная свобода, т. е. способность и возможность утверждать себя и следовать своему выбору, оказывается накрепко связанной со свободой негативной, как только они начинают доказывать, что именно позитивная, а не негативная свобода может стать средством избавления от нищеты значительного числа членов общества. Свобода чего-нибудь стоит, когда и она, и широко раскрытый ею человеческий потенциал становятся реальными; но без ББД или его функционального эквивалента для очень многих людей свобода не станет реальностью. Цена, или реальная ценность личной свободы, — ​как утверждает ван Парейс, —​ зависит от ресурсов, которые человек имеет в своем распоряжении, чтобы реализовать свою свободу, и в то же время для установления общей социальной справедливости «распределение шансов — ​на доступ к средствам, которые необходимы людям, чтобы делать то, что они хотят, — ​нужно сделать таким, чтобы реальные шансы по максимуму предоставлять тем, у кого таких шансов меньше всего». Бауман З. Ретротопия / Пер. с англ. В. Л. Силаевой; под науч. ред. О.А. Оберемко. М.: ВЦИОМ, 2019. 160 с. (Серия «CrossRoads»)