Как я полюбил Чайковского

61 год назад, 18 марта 1958 года, состоялось торжественное открытие Международного конкурса пианистов и скрипачей имени Петра Ильича Чайковского. Он проводился в три тура и завершился 13 апреля.. Задуманный ещё в 1956 году, конкурс был призван показать миру происходившие в стране перемены, открытость и дружелюбие народа, развитие и достижения в области культуры. Он стал важным звеном в цепи целенаправленных акций руководства по выводу страны из сталинской мглы, по преодолению страха и недоверия со стороны мирового сообщества. Международный конкурс последовал за проведением в Москве VI Всемирного фестиваля молодежи и студентов, за спуском на воду атомного ледокола «Ленин», выводом на орбиту Земли первого искусственного спутника и отправкой в космос первого живого существа – Лайки, открытием пассажирского воздушного сообщения между Лондоном и Москвой. Оргкомитет конкурса возглавил Дмитрий Шостакович, в который вошли Эмиль Гилельс, Дмитрий Кабалевский, Святослав Рихтер, Давид Ойстрах, Арам Хачатурян, Леонид Коган и многие другие замечательные деятели культуры. Их усилиями за 27 дней он превратился в престижнейшее мировое соревнование молодых талантов и стал одним из самых ярких символов «оттепели». Он также стал символом возможностей культурного общения через пропасть идеологической войны, подавления советскими войсками венгерского восстания и ядерной гонки. Москва гостеприимно пригласила к себе не только одарённую молодежь всех стран, но и тех, кто был уже лауреатом двух или трех престижных международных премий. Это определило исключительно высокий художественный уровень соревнований и повышенный общественный интерес к ним. В советскую столицу приехали 61 исполнитель из 22 стран и сотни журналистов, которые писали ежедневные отчёты и вели репортажи для всего цивилизованного мира. Билетов невозможно было достать, и сотни людей толпились перед входом Московской консерватории в слабой надежде заполучить «лишний билетик». Тысячи любителей музыки следили за конкурсом от начала до конца, составляли собственные списки любимых молодых исполнителей. Самые беспокойные и одержимые музыкой заполняли московские скверы и парки или просто собирались вокруг уличных рекламных тумб, где были расклеены плакаты с расписанием конкурса, и часами разбирали программу практически каждого исполнителя, спорили об их достоинствах и слабых сторонах. Страна училась «болеть за своих», ценить и уважать «чужих». Моя тёща Юлия Хрущёва рассказывала, что тогдашний министр культуры Николай Михайлов ежедневно информировал её отца о ходе конкурса, о фаворитах, о реакции мировой общественности и советской публики, о визите королевы Бельгии Елизаветы, которая была всемирно известной покровительницей искусств и почётной гостьей конкурса. Ему докладывали, что среди скрипачей преимущество имеет наш Валерий Климов, а вот у пианистов явный лидер - паренёк из Техаса Ван Клиберн. Никита Сергеевич попросил собрать мнения специалистов об американце. Когда он услышал, что великий русский пианист Святослав Рихтер поставил Ван Клиберну 100 баллов из 100, а остальным 0, прокомментировал: «Значит сильнейший». А позднее советский лидер пригласил лауреатов конкурса в Кремль на личную встречу. Международный конкурс пианистов и скрипачей был чрезвычайно важным событием не только для мировой культуры, но и для меня лично. В моей семье любили музыку, особенно отец. Творчество Петра Ильича было неотъемлемой частью его жизни, а моя сестра одно время даже преподавала фортепьяно в вечерней музыкальной школе. Я же страдал за пианино, разучивая гаммы, и ждал любого повода, чтобы «соскочить». И вот однажды раздался звонок в дверь. Я выждал некоторое время и выскочил из комнаты узнать, кто пришёл или что случилось. Я увидел сестру моего приятеля Андрея, которые жили этажом выше, с тремя незнакомыми женщинами. Они рассаживались перед телевизором, по которому начиналась прямая трансляция из Большого зала Московской консерватории. Неожиданно моя мама разрешила мне не заниматься гаммами, а предложила послушать трансляцию настоящей музыки. Так как в 12-метровой комнате собралось много народу, я занял место под обеденным столом, где мог не только слушать концерт, но и заниматься важными для 8-летнего мальчишки делами – играть в машинки. Оказалось, что моя учительница музыки, которая явно не верила в мои музыкальные перспективы, посоветовала родителям на время проведения конкурса отменить уроки и «дать малышу войти в классическую музыку и полюбить её». Через много лет Андрей раскрыл тайну появления сестры Наташи с подругами в нашей квартире. Их отец Сергей Михайлович Орлов был известен как мастер малых декоративных форм скульптуры — композиций в фарфоре и фаянсе. «Их основное содержание, - как написано в справочниках,- составляли сказочные и былинные образы, полные живой фантазии, яркой красочности». Одна из таких работ попала на выставку, которую посетил Молотов с какой-то очень важной иностранной делегацией. Молотов подарил главе делегации понравившуюся ему статуэтку Орлова. Скульптор обиделся, наотрез отказался от денежной компенсации и потребовал вернуть своё произведение искусств. Он выпил для храбрости и накатал жалобу на Молотова…Сталину. В то время семья Орловых жила где-то под Москвой. И вот однажды за ним приехали, отвезли в Кремль и втолкнули в комнату, где заседало Политбюро во главе с вождём. «Отец народов» с улыбкой поинтересовался, что привело скульптора в Кремль. Перепуганный Сергей Михайлович сбивчиво, потея, объяснил, что глиняную фигурку он сделал как подарок советским детям, а не для какого-то заезжего империалиста. В качестве компенсации за моральный ущерб «лучший друг советских детей» поручил Орлову за огромный гонорар создать памятник князю Юрию Долгорукому на площади напротив здания Моссовета. Он также получил 2-комнатную квартиру в центре Москвы и большую мастерскую в одном доме с такими уважаемыми властью художниками как Николай Жуков, Дмитрий Налбандян, Кукрыниксы (Куприянов, Крылов, Соколов). Орлов не имел необходимого образования и не умел ваять конные памятники, поэтому ему в помощь дали ещё двух скульпторов - Анатолия Антропова и Николая Штамма, а также архитектора Виктор Андреев. Свою неожиданную свободу и удачу он стал отмечать практически каждый день, и однажды, когда семья собиралась смотреть очередную трансляцию с конкурса, уронил телевизор на пол. От Андрея Наташа узнала, что мои родители недавно купили в ГУМе новый телевизор «Рембрандт», который выпускался в ГДР, с прекрасным ярким контрастным изображением и мощным, чистым звуком. Наташа, страстная меломанка, стала приходить и смотреть практически все трансляции из Большого зала московской консерватории. Вместе с ней смотрел и я. Играть на фортепьяно я так и не научился, а вот классическую музыку полюбил. Полюбил и музыку Чайковского во многом благодаря эмоциональному исполнению Первого концерта для фортепиано с оркестром Ваном Клиберном, покорившего всю советскую публику. Если я слышал музыку Чайковского, я радостно сообщал, всё равно кому, что это – «Вальс цветов» из Щелкунчика, а это – Первый концерт, а это – «Лебединое озеро», чем приводил в умиление оказавшихся рядом людей. Приехав на работу в Нью-Йорк, я познакомился с обозревателем по вопросам культуры Агентства АП Норманом Голдбергом. На стене его кабинета я увидел фотографию, запечатлевшую момент встречи Хрущева с Ван Клиберном, на которой улыбающийся Никита Сергеевич спросил американца, почему от такой высокий. Точно такая же фотография висела и в комнате моих родителей. Заметив мой интерес, Норман достал из письменного стола папку с фотографиями и рассказал, что никогда американцы не видели и не слышали о Советском Союзе столько хорошего, сколько за время проведения конкурса Чайковского. «А Ван Клиберн в один момент стал самым знаменитым человеком на планете и преданным другом вашей страны». Игорь Макурин