С победой контреволюции, господа и товарищи

Новая Россия, являясь преемницей своей советской тезки и Российской Империи, тем не менее отличается от этих двух государственных образований одним фундаментальным свойством. И монархия, и советский строй были внешними по отношению к человеку системами, холодными, по большей части недружественными, а иногда и прямо враждебными. Поэтому право, регулирующее общественный быт, не воспринималось той частью общества, которая формирует паттерны взаимоотношений между гражданином и государством, как свод правил, исполняемых по доброй воле и из чувства гражданского долга. Им подчинялись благодаря системе принуждения и наказания, но если была возможность нарушить закон, не поплатившись за это свободой или еще чем-либо, то люди дерзкие и храбрые охотно этой возможностью пользовались. Дворянство и интеллигенция, начиная с декабристов и заканчивая большевиками, на всем протяжении 19-го и части 20-го века размышляли над тем, как демонтировать монархию и что привести ей на смену. И их шаги, направленные на разрушение наличной системы вещей, вызывали восхищение у большей части просвещенного общества. Недаром Федор Достоевский ввел в обиход термин «либеральный террор», который исчерпывающе описывал тотальное превосходство представителей либерально-демократического лагеря над редкими охранителями и консерваторами, чьи одинокие бастионы трещали под градом ударов, наносимых им либеральными обидчиками. Мы можем говорить о том, что правовое сознание у такого общества еще не было сформировано. Напротив, оно поддерживало усилия по слому отжившего, анахроничного несообразного государственного и правового строя. Общество, которое дышит и грезит революцией, нельзя считать законопослушным и опознающим государство, в котором оно вынуждено существовать, как свое. Однако отсутствие правосознания не означает, что в общественном переживании нет чувства родины. Оно есть, но отечество связано с верой, культурой, языком, обычаями, географией. И именно глубокая эмоциональная связь с этими материями сплачивает людей в моменты, когда необходимо отразить нападение врага. Декабристы воевали не за монархию, а за Россию, мужики поднимали француза на рогатки не за крепостное право и недружественное по отношению к ним государственное устройство, а за Христову веру, за собственные семьи, за то, чтобы не посрамить честь своих предков. Чем все это кончилось, мы все прекрасно знаем. Величественный корабль империи был в конечном счете потоплен большевистскими канонерками, никаких серьезных усилий ленинской партии для захвата власти не потребовалось. По выражению Абдурахмана Авторханова, она лежала на улице. Столь же плачевная участь ожидала и первое в мире пролетарское государство, которое, просуществовав 70 лет, рухнуло, не оказав никакого видимого сопротивления немногочисленной ликвидационной команде, которую, чего греха таить, получило масштабную общественную поддержку. Недовольство советской властью жило и выражало себя на кухнях, поскольку репрессивная система СССР могла поддерживать формальное и внешнее единомыслие. Но в 90-х оказалось, что советский человек мечтает только об одном – жить так, чтобы в магазинах было триста сортов колбасы, а в личной собственности у него был какой-нибудь импортный автомобиль. И все, что для этого нужно – провести реформы и отстроить государство заново по рецептам тех стран, чей общественный строй казался наивному русскому человеку эпохи перестройки идеальным. Фактически две революции – в начале и конце прошлого века – смели с лица земли две гигантские и казавшиеся в эпоху рассвета невероятно устойчивыми русские державы. И произошло это в первую очередь потому, что у граждан отсутствовала вера в то, что их государственное устройство является справедливым и дружественным по отношению к человеку. Сегодняшнюю Россию можно по этим параметрам счиать антиподом предшественников. Термином «либеральный террор» мы не сможем описать происходящее здесь и сейчас. Свободомыслящие соотечественники, ратующие за переустройство страны по западным образцам, сегодня находятся в меньшинстве и год от года все больше маргинализируются. У российского гражданина новейших времен появилось чувство гражданского долга и желание видеть в государстве друга, помощника, авторитеную и стабильную основу жизни. Либералы критикуют нашу систему права, утверждая, что она тяготеет к запретительным нормам. Даже если допустить, что они правы, законы уже не трактуются русским народным человеком как внешнее и чуждое ему принуждение. Он готов исполнять все вменяемые ему обязанности, что называется, по зову сердца, и в этом смысле гражданин России сегодня ничем не отличается от гражданина Франции, США или Великобритании. Грубо говоря, в формуле «за веру, царя и отечество», или в более интеллектуализированом ее уваровском варианте «православие, самодержавие, народность», рабочими были только первый и последний элемент. Государство выпадало из этого перечня. Сегодня все три базовых элемента составляют основу мироощущения российского гражданина. Русское общество перестало мечтать о революции, видеть в ней единственного избавителя от всех жизненных невзгод. Оно консервативно и живет в согласии (временами, впрочем, у него появляются обиды и претензии) с наличной реальностью, оно обрело душевный покой и уверенность в себе и в уже признанном своим государстве. Если совсем просто, то мы научились принимать красный свет светофора как разумный запрет, оберегающий нашу жизнь, и беспрекословно ему подчиняться. С победой контрреволюции, господа и товарищи!