Почему в мире растет опасность войны

Начало недели прошло под знаком выхода США из Договора по РСМД и зеркального ответа России. Через эту точку пойдет теперь один из главных трендов современности. Еще лет десять тому назад тема угрозы войны казалась фантазийной всем, кроме военных аналитиков. Российское руководство явно было восприимчиво к их мнению, о чем можно судить по неожиданно появившейся на рубеже десятилетий программе перевооружения армии. Насколько можно судить, тому же способствовал и анализ применения «сил и средств», как говорят военные, в ходе августовской кампании 2008 года в Южной Осетии. Помимо этого важного инцидента, в те годы только отдельные и не слишком убедительные для обывателя факторы могли подсказать, что мир не так спокоен, как кажется. Например – рост международной торговли оружием, переход в положительную зону динамики военных бюджетов, активизация разработок передовых вооружений, успехи военного строительства в Китае, отсутствие, напротив, успехов в преодолении эрозии международной системы безопасности, действия США после выхода из Договора по ПРО. Ну и еще, была Мюнхенская речь Путина 2007 года, из которой ясно, как внимательно Россия за всем этим следила. Но, пожалуй, для неспециалиста в особенности, одна переменная в те времена оставалась полнейшей загадкой. Кто с кем может воевать? Каковы пары стран, между которыми реально случиться войне? Идущее ныне к финалу десятилетие очень многое изменило. Арабская весна, события которой вспыхнули в Тунисе в декабре 2010 года, создала условия для конфликта в Сирии. А этот конфликт, развивавшийся поначалу как сугубо «гражданский», затем, некоторым образом, воссоздал расклад времен Холодной войны, с НАТО под управлением США с одной стороны – и с Россией, с другой стороны. Хотя бросаются в глаза и яркие отличия от предыдущей эпохи. Да, Варшавского договора больше нет, но Россия не осталась без партнеров. РФ (в основном) не конфликтует больше с Израилем, видит на союзной себе стороне Иран, по меньшей мере нейтральна к нам Турция, хотя поначалу повела, было, себя совсем иначе, сбив российский самолет. Еще более крупный трагический инцидент в воздухе имел место и по вине Израиля, но отношений это не разрушило. Как замечал еще в 2014 году Чез Фримен, президент вашингтонского Совета по ближневосточной политике: «Мир находится в процессе разделения на блоки, коалиции и региональные порядки, учитывающие планы и интересы их членов, а не Соединенных Штатов, других внешних держав или мирового сообщества в целом. …коалиции, образуемые по доброй воле, приходят на смену жестким альянсам времен Холодной войны». Но, продолжим о парах противников. В ходе той же Арабской весны НАТО успело повоевать с Ливией, и победить там (оставив хаос). Одно время на роль готовых к войне стран выдвинулись две Кореи, в конфликте, казавшемся глубоко замороженным. Сейчас, впрочем, он, как будто, вновь переходит в такую фазу. Наконец, произошло немыслимое (хотя задним числом с таким определением соглашаться труднее): острый конфликт на Украине, при котором одна из сторон опирается на солидарность с Россией. И – итог, уже намеченный выше, и тоже немыслимый: военное противостояние, вплоть до конфликта, США и России больше не описывается формулой: «этого не может быть, потому что не может быть никогда». О чем свидетельствует и разрыв ДРСМД. «Что это, Берримор?» По замечанию знатока восточных культур Аллана Ранну, капитализм утверждался в ходе долгих и порой очень жестоких войн. Помимо главного, европейского, было еще очень много театров боевых действий: в только что открытой тогда Вест-Индии – Америке, в собственно Индии, Юго-Восточной Азии, Африке. Это войны с местными армиями, там, где они были, и между теми же европейскими державами (Англия и Франция в борьбе за Индию, схватки англичан и голландцев, позднее подключилась и Германия). Историю колониализма академик Тарле назвал «Историей колониальных захватов», увидев их первопричину в устремлениях европейской буржуазии. Марксисткой парадигмой у нас сейчас оперируют крайне редко, но в мире она отнюдь не табуирована. Экономический кризис 2008 года добавил ей популярности. После Маркса на Западе мало кто решался рассматривать капитализм с той же критичностью и, скажем так, извне. Большинство мыслителей и аналитиков были инкорпорированы в восторжествовавшее буржуазное общество. Можно, правда, вспомнить Йозефа Шумпетера, который в книге «Капитализм, социализм и демократия» склоняется к мнению об итоговом превосходстве социализма. Но мы здесь не «агитируем за советскую власть», как шутили прежде. Речь о том, что утверждение капитализма «на 1/6 части суши», то есть в бывшем СССР, а также в Китае, оказалось еще более критичным для миропорядка, нежели былое блоковое противостояние капиталистической и социалистической систем. То была достаточно реалистичная и уравновешенная мировая система. Во всяком случае, несмотря на кажущуюся остроту «идеологического противостояния», она оказалась способна себя стабилизировать, прежде всего, путем заключения ряда договоров об ограничении вооружений. Сейчас мы наблюдаем развитие в иную сторону. Капитализм накладывает на традиционную матрицу соперничества государств еще и другую матрицу – международной экономической конкуренции субгосударственных субъектов – деловых компаний. Не за совмещение ли этих двух конфликтных «матриц», на фоне, к тому же, глубокого морального упадка, платила Европа страшную цену, еще немногим более полувека назад, и заставляла платить других. Открываясь капиталистическому миру после почти вековой паузы (прологом которой стала, надо отметить, империалистическая война), Россия приоткрывается тому же самому двойному соперничеству. А ждавшие благоденствия страны Восточной Европы, действительно получившие немало коврижек, теперь чувствуют себя зажатыми между двумя силами, предпочитая винить во всем одну из них. По словам политолога Роберта Легвольда (Колумбийский университет): «Вместе с тем Украина – лишь фрагмент более крупной и зловещей картины. Стабильность Европы, которая совсем недавно казалась гарантированной, теперь представляется призрачной». Таким образом, тренд растущей военной опасности, при котором неопределенность в отношении потенциальных конфликтующих пар сменяется пугающей определенностью, имеет политэкономическую опору. К характеристике последней надо добавить и кризис в самом капитализме. Привычный алгоритм его развития связан не только с привлекательным шумпетерианским «созидательным разрушением», но и с отталкивающей (и уже много лет замалчиваемой) склонностью к обычному разрушению, достигаемому военным путем. Вопрос о том, насколько эта склонность теоретически имманентна капитализму, сейчас можно оставить за скобками, но она ему явно присуща «по факту». В особенности – на всякого рода переходных этапах. Россия – необычный игрок в этой мировой системе. Наши фирмы, как правило, не стремятся к мировой экспансии, хотя им можно за это и попенять. Страна не стремится продвигать свои экономические интересы военными методами. Это, кстати, и делает нас де-факто миролюбцами на протяжении длительного исторического периода, несмотря на наличие военных кампаний, характер которых не был оборонительным. Характерным исключением, возможно, и была столь неудачная для Российской Империи Русско-Японская война. Не будет особо оригинальным вывод о том, что пониманию локации потенциальных военных конфликтов способствует анализ зон столкновений экономических интересов. Но, возможно, такой вывод получает здесь дополнительное обоснование. Очевидно, что для нас конфликтные зоны, это территории выхода экономических проектов РФ за ее границы. А это, прежде всего, зоны маршрутов углеводородов. Россия действует там, отнюдь не стараясь построить глобальные ТНК и установить «гегемонию», в чем, глядя на себя, Запад ее упрекает. Так, некоторый вклад в международное разделение труда и процесс «свободного движения товаров, людей и идей». Но, вот, не всем это нравится. Так, зона маршрута «Северного потока – 2», страсти вокруг которого хорошо известны, это уже сейчас зона наибольшей активности НАТО у российских границ. Не в районе, скажем, Украины, где конфликтность уже сформирована, а на севере Европы прошли крупнейшие учения альянса. И европейский северо-восток, под анекдотическими предлогами наличия якобы угроз странам Балтии, а то и Скандинавии, насыщается вооружениями и размещаемыми здесь военными подразделениями. Учет, наряду с привычной, хотя и не всеми разделяемой, геополитической логикой еще и логики экономического соперничества, позволит, вероятно, лучше прогнозировать конфликтность в различных точках мира, в том числе, у наших границ. То обстоятельство, что тенденция роста военных угроз обозначилась именно после мирового экономического кризиса 2008 года, (а усилилась – на фоне резкого биржевого спада трехлетней давности), является, на наш взгляд, достаточно красноречивым.