«Нам всем стыдно — и мы пытаемся это скрыть»

Я планировал завидовать Саше Новоженовой и переругиваться с ней всю жизнь. Завидовать — потому, что никогда не смогу писать с таким ригоризмом, четкостью, свободой, без шлака, задних мыслей, подмигиваний кому надо. И без литературной фразы, скрывающей беспомощность описательного аппарата. Переругиваться — отчасти из зависти, отчасти из системности: Новоженова и ее соавтор Глеб Напреенко запустили институциональную критику на русском и целились в организации, расположенные в ключевых точках арт-мира, точках, из которых на нас сыпятся разнообразные блага — деньги, контент, который для нас, профессионалов, переводится снова в деньги (за тексты, кураторство, связи). В последнюю нашу встречу три года назад Саша дипломатично описала наши разногласия так: «Тебя интересует то, что есть, а меня — то, что может быть». Эта бескомпромиссность заводила многих. Коллеги сравнивали Новоженову и Напреенко с критиками Пролеткульта, выступали с ответами — бессмысленными, потому что читать внимательно не хотели. Что теперь? После смерти Саши ругаться уже не получится. Только завидовать. Ниже — несколько пассажей, с которыми я нахожусь во внутреннем диалоге с момента публикации статей, из которых они взяты. Да какой диалог — просто вспоминаешь, как зажглась лампочка в мозгу, и все стало понятно. Думаю, у каждого читателя Саши есть своя выборка. Уверен, что число таких выборок растет прямо сейчас в геометрической прогрессии. Заголовок статьи — цитата из первого текста-лампочки. И одновременно признание: стыдно за то, что не восхищался больше, энергичнее, публичнее. Валентин Дьяконов * * * Групповая критика — это предложение читателю не идентификации, но отношений, в которые, как кажется, можно вступить. Сеть критики на равных вплетается в сеть искусства со всеми ее разрешенными безумствами. В лице коллективного критического субъекта письмо освобождается от ложной маски адекватного, разумного, профессионально-ответственного суждения, которая уже намертво приросла к критику типа 1–2, условному Дьяволову — Строготь. Коллективное критическое письмо безответственнее и озорнее, в нем происходит постоянная миграция бремени смысла от участника к участнику, и бремя это не задерживается ни в чьих руках — примерами тому развеселая компания: Козьма Прутков, Делез и Гваттари, Ильф и Петров, Кукрыниксы, Навно. А.Г. Навно. Шейте гребенкой Воображаемая абстракция капитала, в котором все — в том числе искусство — сводится к меновой стоимости, дополнительно накручивающейся по загадочным законам финансовых спекуляций (см. работы Голдина+Сеннеби), раз за разом приводит художников в тупик. Критика по формуле «искусство → деньги → искусство (→ деньги)» (тут можно вставить еще дополнительный черный ящик каких-нибудь загадочных финансовых и символических факторов и получить в цепи дополнительное звено) больше не дает интересных результатов. Так же как не дает интересных результатов перевод рисунка в фотографию, фотографии в звуковую дорожку, звуковой дорожки в двоичный код, двоичного кода в какие-нибудь вибрации и так далее — что тот же Осборн называет эквивалентностью медиумов, объединенных концептом, и чем бесконечно развлекаются студенты факультетов медиаискусства. Александра Новоженова. Дар бедняка «Быть художником» — это та опция, которая (небезвозмездно) предоставляется обществом тем, кто не находит в себе больше сил отчуждаться в иной деятельности. Если переходить на ситуационистский язык, то угнетенными являются все, кто не имеет власти над собственной жизнью, — и поступление в арт-школу представляется способом свою жизнь себе возвратить. Александра Новоженова. Школьное искусство Семиотизация прочтения абстрактных изображений, то есть приписывание абстракции смысловых координат, тем более активное, чем больше искусство стремилось отгородиться от всего мира, не было свойственно первому авангарду, который как раз-таки стремился выйти за пределы автономии. Эту семиотизацию абстракции можно проследить разными способами. Авангардист Михаил Матюшин в 1920-е годы собирал лесные коряги и, монтируя их на постамент, придавал им статус природных реди-мейдов. Он никогда не пытался разглядеть в них подобие — название одной из работ, «Свободное движение», говорит о том, что его интересовала пластическая конфигурация корней, застывшая детерминированность органического роста. В 1960-е годы собирание коряг стало популярным явлением — причудливые корни использовали как украшение в интерьере. Но у этого стихийного явления были свои профессиональные идеологи, например, Алексей Лаптев, художник, в 1920-е годы учившийся во Вхутемасе, а в 1960-е ставший энтузиастом и популяризатором поделок из найденных корней и веток. Заметка о Лаптеве появляется в журнале «Декоративное искусство»: в отличие от Матюшина, ему важно было обнаружить в случайной коряге образ. Александра Новоженова. Почти абстрактно. Утилитарная функция, медиум и подобие в послесталинской системе искусств (глава из книги «Эпизоды модернизма») И в своей последней выставке «Спаси свет!» Жиляев осуществляет рефлексию своего метода и всей художественной системы как автономной машины по производству смыслов, в которой реальное политики может быть дано лишь мистификацией, намеком, зиянием. Он как будто обнаруживает, что подлинно политическое находится не в его сложносочиненной дискурсивной машине, а в ее брешах и что участь художника, действующего в символическом регистре, — подглядывать за политикой из выстроенного им замка. Александра Новоженова, Глеб Напреенко. Стоп-статья Рабство в Америке было отменено в 1865 году, на четыре года позже, чем крепостное право в России. Рабам были дарованы свободы — ведь начиналась массовая индустриализация, и вместо сельскохозяйственных рабов странам нужны были города и заводы, не закрепленные на земле крестьяне, а рабочие. Александра Новоженова. Осторожно, окрашено Собственно, акционизм как таковой и есть самое полное выражение истерической прямоты, которая, в своем слишком откровенном требовании правды, ставит всех остальных в положение уличенных во вранье, безотносительно того — врали они на самом деле или нет. Нам всем стыдно — и мы пытаемся это скрыть. Скрыть то, что все так или иначе замешаны в отношениях со всеобщим господином и что все так или иначе под него прогибались. Обычно эта коллаборация кажется общественно приемлемым компромиссом. Но как истинные истерички, следуя своему главному психоаналитическому предназначению — свергать и свергать своего господина, Pussy Riot подняли на смех и нашего общего господина, и всех нас, сделав видимой постыдность тех отношений, в которые были замешаны абсолютно все. Александра Новоженова. Лечение истерией