Круглый стол: развитие регионов средствами культуры

Мария Кравцова: Сегодня мы будем говорить о регионах, о локальных повестках и о том, насколько актуальная региональная проблематика — и в каждом регионе она будет своей — отличается от того, что регионам навязывает Москва. Когда я говорю о навязанной повестке, я имею в виду довольно широкий комплекс культурных инициатив — от проекта «Немосква» до составленной под руководством режиссера Эдуарда Боякова концепции культурного развития Екатеринбурга, которую уже успело раскритиковать местное сообщество, увидевшее в ней «натягивание на город концепта “покаяния” и “русской Голгофы”». И все эти темы мы будем сегодня обсуждать с нашими экспертами — постоянным собеседником «Артгида», руководителем отдела выставок Волго-Вятского филиала Государственного центра современного искусства в составе РОСИЗО Алисой Савицкой, основателем Школы современного искусства во Владивостоке Яной Гапоненко и руководителем магистратуры «Искусства и гуманитарные науки» Пермского государственного национального исследовательского университета Анной Суворовой. Алиса Савицкая: Чтобы начать нашу беседу, все же следует проговорить, что такое «навязанная повестка» и что такое «актуальная проблематика». Если идти от общего к частному, то для меня «навязанная повестка» заключается в представлении о регионах как о некоем едином поле и в формировании общей федеральной установки на работу с этим полем и его репрезентацией. Триеннале российского современного искусства «Трагедия в углу», «Немосква» — каждый из этих проектов очень интересен и по-своему хорош. Мы — региональные художники, кураторы, институции — пользовались и продолжаем пользоваться их плодами: каждый проект устанавливает новые профессиональные связи, провоцирует публикации в СМИ, формирует архивы и так далее. Вместе с тем, каждый из этих проектов связан с общей идеей о том, что можно выехать за МКАД и описать все российское художественное поле одной выставкой, одной поездкой, одной книжкой. В реальности мы все-таки имеем дело не с одним гомогенным пространством, а с множеством различных территорий, обладающих разнообразными особенностями и самоидентификацией. Между столичной спецификой и многочисленными региональными спецификами — огромная дистанция… И здесь возникает еще один проблемный аспект: как видят регионы наши столичные коллеги, какими бы они хотели нас видеть и что они хотели бы от нас получить. Мария Кравцова: Я понимаю, что региональная картина, которую мы сегодня попытаемся эскизно обозначить, не может быть полной, ведь среди участников сегодняшней дискуссии нет, например, представителей Кавказа, юга России или западных областей. Но все равно каждый из представленных за этим круглым столом регионов — Поволжье, Урал и Приморский край — демонстрирует нам как сложную специфику, так и довольно разнообразные примеры постсоветского культурного и институционального развития. Поэтому мне, прежде всего, хотелось бы зафиксировать современное положение дел. Например, если мы будем говорить о Владивостоке, то прежде всего отметим частную инициативу, благодаря которой возникли как Школа современного искусства, так и две крупнейшие связанные с современным искусством институции — Центр современной культуры «Хлебозавод» и Центр современного искусства «Заря». Причем последний можно назвать примером навязанной повестки, потому что кураторская часть команды состояла из выходцев из столицы и большинство проектов были инициированы извне. Но, насколько я понимаю, сейчас все эти инициативы потихоньку сходят на нет. Яна Гапоненко: Если кратко описывать современное положение дел в культуре Приморского края, то я бы сделала это одним словом — «незрелость». Художественное сообщество начало формироваться лишь недавно, и до 2013 года, когда во Владивостоке появилась «Заря», единственной активной институцией в городе были Приморская картинная галерея, в какой-то момент закрывшаяся на почти десятилетнюю реконструкцию, и галерея «Арка». Сложное положение нашего сообщества усугублялось еще и географической отдаленностью от других центров российской культуры. Возможно, поэтому мы, до энергетической интервенции «Зари», много лет жили в определенном культурном вакууме и варились в собственном соку. Надо отдать должное «Заре», она действительно многое изменила. Но все же у этой институции, основанной бизнесменом — выходцем из нашего региона (главный офис компании которого находится все же в Москве), была своя специфика, которая прежде всего заключалась в работе на импорт. За всю ее историю случилась лишь одна выставка, в рамках которой была сделана попытка переосмыслить локальный контекст, — «Край бунтарей». Был издан каталог, а сама она показана в Московском музее современного искусства. Однако резиденция ЦСИ «Заря» поддержала местных молодых художников, дав им возможность быть услышанными. Поэтому нельзя однозначно сказать, была ли навязана повестка или нет. Мария Кравцова: Во всем мире портовые города порождают своеобразную динамичную, космополитичную культуру, но почему-то этого не произошло с Владивостоком. Это тем более удивительно, что в регион в какой-то момент начали вливать довольно значительные средства из федерального бюджета: идея порто-франко, проект зон опережающего развития, потрясающий университет на острове Русский, который также мог бы стать точкой культурного роста, но, кажется, не стал. Яна Гапоненко: Саммит АТЭС в 2012 году и стал тем самым единственным событием, под которое в город были влиты все эти федеральные ресурсы. Но перенос университета и всей студенческой жизни на остров Русский совершенно изолировал научное сообщество и сделал университет скорее PR-инструментом региона, чем качественной кузницей кадров. Ситуацию в современной культуре, как я уже говорила, изменило разве что появление «Зари». К тому же ходят слухи, что именно на одном из открытий в «Заре» наш тогдашний мэр почувствовал энергию происходящего, после чего передал одно из муниципальных зданий фонду «Артэтаж» Александра Городнего, который на протяжении 25 лет собирал коллекцию современного искусства. Это стало своего рода прецедентом в культурной политике города. Но отношения «Артэтажа» и города до сих пор никак юридически не закреплены, а здание не обслуживается под нужды хранения произведений искусства. Если обобщать, то можно говорить об очаговости и внесистемности поддержки культурных инициатив в городе. Да, они оставляют определенный след и имеют последствия, но никак не могут сложиться в общую культурную повестку. Вид экспозиции выставки «Край бунтарей. Современное искусство Владивостока. 1960–2010-е» в Центре современного искусства «Заря», Владивосток. Courtesy ЦСИ «Заря» Мария Кравцова: Что все-таки происходит с «Зарей»? Она закрывается или сокращает активность? Яна Гапоненко: «Заре» сильно сократили бюджет. Остается минимальное количество сотрудников и помещение, которое будет чем-то наполняться. Анна Суворова: Наш разговор начинался с вопроса об отношении центра и периферии, и я, будучи историком искусства, занимающимся вопросами художественной политики последних сорока лет, могу с уверенностью говорить о возрождении неоколониализма, который был важной частью советского механизма управления полем культуры. Неоколониальная политика позднесоветского времени, предписывающая каждому региону определенную задачу и нарратив, сегодня возрождается на новом витке истории. Так, за последние десять лет Пермь пережила две волны неоколониализма. Первая была связана с именами губернатора Пермского края Олега Чиркунова, сенатора от Пермского края Сергея Гордеева и культуртрегера, галериста Марата Гельмана, которые выступили своеобразной художественно-политической триадой. Их идея новой культурной политики изначально обладала неоколониальным пафосом, что привело к серьезному конфликту с местным культурным сообществом. Несколько лет спустя деятели новой культурной политики в Перми начали искать баланс между привозимыми проектами и тем, что создавалось арт-сообществом региона. Вторую волну мы наблюдаем сегодня, в частности, на примере проекта «Немосква» или в заявлениях нового руководителя РОСИЗО Софьи Грачевой, которая планирует расширить присутствие институции в регионах и запустить выставки, используя площадки выставочного проекта «Россия — моя история». И понятно, что сложившаяся в поле культурной и художественной политики ситуация во многом обусловлена политическими механизмами централизации и трансляции некоего глобального нарратива, сгенерированного под влиянием «большой политики». Эта ситуация негативно влияет на контекст региональной культуры. В качестве интересной детали: площадка программы «Россия — моя история» (а эта программа охватывает порядка двадцати российских городов) сегодня размещается в здании пермского Речного вокзала, из которого в 2014 году под предлогом реконструкции был выселен Музей современного искусства. С того времени музей находится во временном помещении бывшего торгового центра, которое арендуется за счет краевого бюджета. И здесь возникает второй вопрос, который касается государственно-частного партнерства. Музей современного искусства, который является краевым учреждением культуры и, соответственно, следует всем разнарядкам Минкульта, неизбежно оказывается проводником властного дискурса. Соответственно, музей призван быть лояльным существующей политической повестке, избегая «сложных» вопросов и тем. Ситуация изменилась кардинально по сравнению с периодом управления пермским Музеем современного искусства PERMM Маратом Гельманом, обладающим мощным символическим капиталом в сфере искусства и имеющим политическое влияние, благодаря чему, например, была собрана основа коллекции музея. В новой ситуации бизнесу, который мог бы поддержать проекты музея, становится неясно, ради чего включаться в это партнерство. Во многом поэтому в Перми за последние несколько лет сформировался Центр городской культуры — еще одна важная площадка, которая полностью финансируется частным фондом поддержки культурных проектов «Новая коллекция» и становится очень осязаемой и активной альтернативой государственной культурной политике в поле современного искусства. Центр городской культуры, работающий без поддержки краевого или городского бюджета, реализует обширную выставочную программу с участием пермских художников актуального искусства и принимает партнерские проекты арт-институций России. Но важно, что ЦГК оказался реальным пространством актуальной повестки, важной для современного гражданского общества: выступил одним из инициаторов We-Fest — фестиваля с феминистской повесткой, Гражданских сезонов «Пермские дни памяти», ведет обширную просветительскую программу. Саша Спачал, Мириан Швагели, Анил Подгорник (Словения). Моя связь. 2013. Межвидовой симбиотический коннектор, осуществляющий связь человека и грибницы. Выставка «Новое состояние живого» (куратор Дмитрий Булатов), Пермский музей современного искусства PERMM. Фото: Дамиан Шварц Мария Кравцова: А как можно охарактеризовать актуальную нижегородскую ситуацию? Алиса Савицкая: Наша ситуация сильно отличается от Перми и от Владивостока, прежде всего потому, что мы являемся федеральной институцией, частью сети ГЦСИ — РОСИЗО. Вместе с тем, не стоит забывать историю появления региональных филиалов ГЦСИ, которые создавались местными инициативными группами и представителями локальных культурных сообществ. ГЦСИ в составе РОСИЗО является уникальной институцией, в которой локальный контекст территории сочетается с федеральной повесткой и федеральным и даже международными масштабированием. Если говорить о сегодняшнем положении Арсенала в Нижнем Новгороде, то мы видим свою задачу в том, чтобы сочетать «импортные» проекты, travel-выставки, общероссийский и международный уровень художественного размышления с местными культурными инициативами, а также развивать город и регион средствами современного искусства и шире — современной культуры. Это очень прочная и перспективная позиция, которая может быть для искусства, в узком смысле этого слова, как возможностью для новых экспериментов и высказываний, так и риском потерять его собственные четко очерченные профессиональные границы. Мария Кравцова: Идея развития территорий средствами культуры, о которой только что упомянула Алиса, становится все более популярной, захватывая даже умы чиновников. С большим энтузиазмом к ней, в частности, относятся власти Екатеринбурга, которые, по крайней мере, в своих публичных заявлениях, все чаще говорят о новой креативной экономике и роли культуры и ее институций в ней. Но насколько эта идея близка власти других крупных городов? Анна Суворова: На рубеже 2000–2010-х годов именно Пермь стала тем городом России, в котором культура и, более того, именно актуальное искусство были обозначены как драйверы социально-экономического развития региона. В 2008 году по инициативе действующих на тот момент сенатора от Пермского края Сергея Гордеева и губернатора края Олега Чиркунова, с привлечением культуртрегера и галериста Марата Гельмана в Перми открывается выставка «Русское бедное». Важно отметить, что площадка выставки — здание Речного вокзала — становится постоянной действующей и уже в 2009 году трансформируется в краевое учреждение культуры «Музей современного искусства» — первый в России государственный музей такого профиля за пределами Москвы. Вскоре за громким успехом «Русского бедного» и возникновением Музея современного искусства PERMM стали появляться новые арт-проекты и художественные институции: масштабные фестивали «Живая Пермь», «Белые ночи» и другие. Этот всплеск культурной активности, во многом инспирированный политической волей и влияниями, получил название «Пермского культурного проекта» или «Пермской культурной революции». Главной идеей этого проекта, обнародованного в 2010 году авторы называли «изменение качества жизни в Пермском крае; снижение оттока населения и повышение индекса развития человеческого капитала; изменение структуры экономики в крае — создание новых рабочих мест в секторе культуры и творчества, развитие малого бизнеса, развитие сферы услуг и туризма; изменения в других экономических и социальных системах — создание точек постиндустриального развития». Со стороны руководства края стремление к модернизации региона, в том числе и посредством инструментов культурного развития, было обусловлено уменьшением численности населения и рядом других факторов. Например, согласно данным Росстата (база «Регионы Приволжского округа»), начиная с 2005 года численность населения Перми (и еще раньше — региона в целом) действительно снижалась, причем Пермь даже утратила статус города-миллионника. Фестивальная, культуртрегерская активность, которая развивается на рубеже 2000–2010-х годов, создает ситуацию активного включения пермского сообщества в российскую повестку актуального искусства. На протяжении этого периода «плотность» выставок современного искусства, которые организовывали Музей современного искусства и фестивальные дирекции, была необычайно высока. Смена руководства региона привела к значительному изменению региональной культурной политики, а именно традиционалистскому повороту. Масштабные по уровню и сложные по организации фестивали «Белые ночи в Перми» или «Живая Пермь» сегодня заменены событиями более традиционными. Яна Гапоненко: Наша власть уповает на большие комплексные проекты, вроде проекта единого музейно-выставочного комплекса, в котором планируют объединить филиалы Эрмитажа, Русского музея, Третьяковки, Музея Востока и Мариинского театра. Обсуждалась идея открыть во Владивостоке филиал ГЦСИ, но я сегодня не могу представить появление в городе низовой инициативы, которая могла бы ускорить этот процесс. Если у нас и появится ГЦСИ, то не благодаря инициативе краевой или муниципальной власти, а только в качестве подарка от Москвы. Мария Кравцова: Чиновники Нижнего Новгорода разделяют идею развития территорий через культуру? Алиса Савицкая: Мы сейчас находимся в интересном положении. На протяжении нулевых и десятых годов культурная повестка города и региона могла бы быть описана одним словом: «стагнация». Это было связано со сложной политической ситуацией — регулярно меняющимся городским руководством, конфликтами местных элит и губернаторской команды. Во всех этих перипетиях город как живой организм, как социокультурная среда, и его культурная сфера находились на задворках политического процесса. Официальная культурная повестка на протяжении полутора десятилетий практически отсутствовала. Но в сентябре 2018 года у нас сменился губернатор, следом за ним сменился мэр, после чего случился резкий разворот в сторону развития территории через культуру (одно время даже ходили слухи, что культурой Нижегородской области займется Сергей Капков). Пока это тенденция, заявленный тип отношений и подход. Во что она выльется? Поживем — увидим. Сегодня можно констатировать: новые власти опираются на те культурные ресурсы, которые ранее сформировались в городе. Это могут быть как крупные институции вроде Арсенала, так и небольшие организации и неформальные объединения, вроде сообщества молодых архитекторов, экскурсоводов или градозащитников. Последние, например, на протяжении многих лет находились в маргинальном положении, а сегодня превратились в полноценное экспертное сообщество, которое совместно с властями разрабатывает стратегию сохранения исторической среды города. Есть еще одна тенденция: сегодня мы возвращаемся, в том числе и институционально, к моделям, выработанным раньше, например, в начале нулевых. В 2001–2006 годах, когда полпредом в Приволжском федеральном округе был Сергей Владиленович Кириенко, наш директор Анна Марковна Гор руководила программой «Культурная столица Поволжья». По аналогии с «Культурной столицей Европы» каждый год статус культурной столицы получал один из городов Поволжья. Сегодня этот опыт проецируется на город: Нижний Новгород — полицентричен, практически каждый из его районов вполне мог бы быть небольшим самостоятельным городом, и в ближайшие несколько лет у каждого из них появится возможность стать «культурной столицей» нашего города. Вид экспозиции выставки «Коммунальный авангард». 2011. Арсенал, Нижний Новгород. Фото: Владислав Ефимов. Courtesy Волго-Вятский филиал ГЦСИ в составе РОСИЗО Анна Суворова: Я бы хотела добавить к сказанному, что сама стратегия обесценивания тех достижений, тех стратегий и ресурсов, которые есть в регионе, очень удобна при продвижении неоколониальной политики. При этом многие форматы региональных партнерских программ, самоорганизаций успешно работали и могли бы продолжать работать в регионе, если бы не столкновение с продолжающимся процессом централизации. Действительно, «Культурная столица Поволжья» — проект, который позволял структурировать, организовать и предоставлять дополнительное финансирование территориям, принимавшим в нем участие. Более того, с 2007 года Пермь начала реализацию подобного проекта под названием «Культурная столица Прикамья», выбирая на территории Пермского края города, которым давалось дополнительное финансирование на реализацию арт-проектов. Это саморегулируемый процесс, который позволяет сформировать новое, выявить уникальные идентичности, которые сегодня все так ищут. К тому же на локальные культурные процессы я смотрю с позиции исследователя, который занимается искусством аутсайдеров и понимает, что общий процесс искусства, как его описывают теоретики и как он реализуется в актуальной практике, идет не из центра, а из маргиналий. У Бориса Гройса в рамках совместной издательской программы Музея современного искусства «Гараж» и издательства Ad Marginem была издана книга «О новом. Опыт экономики культуры», в которой он говорит о том, что художественная инновация рождается в поле Иного. И это новое можно отыскать там, куда не транслируется универсальный опыт. Регионы способны не только самоорганизовываться, но и продуцировать процессы. Давая карт-бланш и поддерживая на государственном уровне образование в сфере культуры именно в регионах, мы могли бы получить саморазвивающуюся среду. Но жесткая установка на централизацию властного дискурса в поле политики, культуры и актуального искусства приводит к генерированию проектов в центре и последующему тиражированию их на периферии. Алиса Савицкая: Мне хочется выделить в качестве отдельной и очень важной проблемы отсутствие у нас «системы культуры», в которой участвуют разнообразные общественные, государственные и частные институции. Мне понравилось замечание Анны о том, что все новое зарождается в маргиналиях, но, с другой стороны, крупные структуры, будь то Арсенал или музей PERMM, не всегда способны увидеть и поддержать это новое. И тут нужно, чтобы помимо крупных институций с широким спектром культурных и социальных задач, отчасти инспирированных государством, а отчасти и самосформулированных, работали и другие акторы культурного процесса. На региональном уровне существует проблема дискретности, отсутствия системы разных общественных институтов, пусть напрямую и не связанных с современным искусством, в рамках которой могли бы развиваться новые необычные явления. Если мы говорим про культуру на федеральном уровне, то тут возникает проблема профессиональной системы, в которую региональные институции должны быть встроены. Отчасти поэтому появляется этот централизованный колониальный подход, когда в регион нужно приехать из цивилизованного центра и что-то в нем обнаружить, открыть. И чем более диким будет культурное поле этого региона, тем более значимым и ценным будет совершенное в нем открытие. Но для регионов было бы гораздо важнее получать из центра новые каналы связи, с помощью которых можно встраивать локальные системы культуры в общую систему искусства и искать полноценных партнеров для художественного обмена. Александр Лавров. Дом с привидениями. 2017. Фрагмент экспозиции выставки «Обратно домой» в доме бывшего Музея нижегородской интеллигенции, Нижний Новгород (куратор Артем Филатов). Фото: сourtesy Артем Филатов Мария Кравцова: Мне кажется, что любая система выстраивается на основе рефлексии и коммуникации, и в этом смысле нижегородский Арсенал может быть примером институции, которая программно работает над созданием профессиональных связей и коммуникаций. В вашей программе множество событий, вроде фестиваля текстов об искусстве «Вазари», целью которых является знакомство людей друг с другом и выстраивание профессиональной среды. По своему опыту я знаю, как это нелегко. Мне довольно тяжело находить точки взаимодействия с региональными художественными и интеллектуальными сообществами. Все, с одной стороны, ждут неких предложений из условного «центра», хотят, чтобы мы «освятили» их деятельность, с другой — практически никто не готов выступать от собственного имени, говоря о проблемах своего региона. Мне готовы рассказать все сплетни и инсайты, задать некую парадигму понимания, и обижаются, когда я отказываюсь от подобного формата сотрудничества, потому что не хочу оказаться персонажем анекдота про «Мойша напел». Я понимаю, что это нежелание брать на себя ответственность, говорить от первого лица отчасти связаны с тем, что большинство региональных коллег так или иначе аффилированы с немногочисленными действующими институциями. Именно это ограничивает их возможности для независимой позиции и суждения. Но, с другой стороны, тенденцией последних лет стал процесс расширения сообщества, что дает надежду на появление независимой региональной институциональной критики и людей, которые уже с независимых позиций смогут говорить о локальных ситуациях. Это моя иллюзия или вы разделяете мои ощущения? Алиса Савицкая: Мне кажется, то, о чем вы говорите, и есть запрос на появление некоей системы. Сегодня получается, что мы сами должны работать, сами себя исследовать и сами себя критиковать, раскрывать все карты, потом с этим кризисом сами же справляться и продолжать работать. Но так не должно быть. Мария Кравцова: А как должно? Алиса Савицкая: Регионы, в которых институциональная деятельность развивается давно, умеют успешно действовать в текущем проектном режиме. Вместе с тем, нам зачастую не хватает сил и возможностей для саморефлексии и некоего фундаментального анализа нашей деятельности. Это распространяется и на проекты отдельных художников, которым не хватает научного описания и их фиксации в поле истории искусства, это касается и культурной политики. Очевидно, что тот же кейс «пермского культурного проекта» нуждается в комплексном исследовании, дисцанцированном осмыслении. С одной стороны, региону была сделана мощная прививка нового, но с другой — эта прививка была сделана развитому культурному контексту, который до этого складывался на протяжении многих лет. В чем были плюсы этой ситуации, а в чем — минусы? Какие выводы, локальные и глобальные, можно из всего этого сделать? Напомню, что одно время Гельман активно позиционировал Пермь как модель, которую можно распространять на другие регионы. Но насколько и как именно эта идея воспринималась властями других регионов? Почему в Твери, Ульяновске, Краснодаре эти идеи не были восприняты? Пока эта аналитическая работа не проделана, но пермский кейс не имеет «срока исковой данности», и рано или поздно нам все-таки придется к нему вернуться, подробно проанализировать и сделать какие-то выводы. Анна Суворова: Меня как историка искусства, который много занимался дискурсом власти, слово «система» пугает. Часто система, в основе которой были заложены благие намерения, в процессе своего развития трансформируется в формально функционирующую машинерию. Описанная Алисой ситуация дискретности сообщества в регионах должна быть преодолена, и она преодолевается. Но преодолеть ее необходимо не через построение некоей новой системы, тем более что у нас уже есть официальная система управления культурой, а через появление поддержки внесистемных инициатив: самоорганизаций художников, пространств искусства, семинаров художественной критики и истории искусства, региональных исследований искусства. Но современная сверхцентрализация приводит к подавлению подобных инициатив. Тем не менее, сегодня все-таки можно говорить об активизации исследовательского поля. Мы видим устойчивое развитие региональных исследовательских проектов в Екатеринбурге, в Перми при моем участии Музей современного искусства PERMM реализует проект, посвященный изучению истории актуального искусства региона с 1970-х годов до нашего времени. Понимание исторических процессов трансформации культурной политики и искусства с точки зрения институционального устройства даст нам дополнительные возможности в анализе актуальных процессов, как в искусстве, так и в художественной политике. Алиса Савицкая: Добавлю в качестве самооправдания… Произнося слово «система» я не имею в виду централизованную государственную модель, как это могло показаться. Речь идет не об искусственно созданном механизме отношений, а чем-то почти органическом — о едином культурном теле, внутри которого есть разные органы с разными задачами. Вид экспозиции выставки «Горький. Модернизм». 2017. Арсенал, Нижний Новгород. Фото: Владислав Ефимов. Courtesy Волго-Вятский филиал ГЦСИ в составе РОСИЗО Мария Кравцова: Я бы хотела адресовать последний вопрос Яне как эксперту, который представляет на сегодняшнем круглом столе самый сложный с точки зрения процессов культурного развития регион. Регион, в котором нет такой давней истории культурного и институционального развития как в Нижнем или на Урале, регион, где попыткам перекодировать культурную среду и повестку от силы лет пять. Какой ты видишь перспективу развития? Наши собеседники видят эти перспективы в рефлексии, в том числе в усилиях по созданию региональных исторических нарративов, в истории искусства. Яна Гапоненко: Сложно сказать, но я соглашусь с Анной и сформулированной ею идеей поддержки низовых организаций, в том числе организаций, направленных на образование в сфере искусства и на изучение этого искусства. Говоря об этом, я, конечно, преследую и свой интерес. Нашей школе современного искусства уже четыре года, но мы никак не можем выстроить правильную финансовую модель, найти соинвестора и вообще понять, кем может быть это соинвестор. Алиса Савицкая: Если мы решили закончить нашу дискуссию рассуждением о перспективах и моделях развития, то я предлагаю обратиться к опыту краснодарского Центра современного искусства «Типография» — художественной самоорганизации, которая за последние годы на наших глазах проделала путь институциализации со всеми ее многочисленными сложностями: площадкой, арендой, необходимостью развивать локальную художественную ситуацию и работать с существующим социальным запросом. Мария Кравцова: И все это еще можно помножить на очень консервативную специфику региона. Алиса Савицкая: Конечно. Поэтому этот разговор было бы интересно продолжить, например, с группировкой ЗИП — нашими коллегами из Краснодара, которые, будучи свободными художниками с невероятными перспективами художественной карьеры, тем не менее решили пойти по этому институциональному пути и освоить экономику культуры. Этот путь привел к тому, что за годы работы краснодарский ЦСИ превратился из небольшой низовой инициативы в важную художественную структуру с социальной миссией, но одновременно стал для основавших ее художников зоной определенной ответственности и даже несвободы. И в их случае все это еще болезненно завязано на экономические процессы: «Типография» никак не связана с государством, которое, как бы мы его ни критиковали, обеспечивает нам зарплаты, финансирование проектов и обслуживание площадок.