Мы не должны принимать террористов в круг собеседников

На прошлой неделе 17-летний Михаил Жлобицкий взорвал в здании архангельского ФСБ самодельную бомбу, убив себя и ранив еще троих человек. Реакция на это событие, как бывает в таких случаях, отражала политические симпатии комментаторов – и часть из них высказалась в стиле «не одобряем, но...». «Юноша, который уходит из жизни в 17 лет, не пережив несправедливости мира... В этом чудовищном поступке, который нельзя оправдывать, как нельзя оправдывать нечаевщину, есть абсолютная логика. Когда власть не слышит мирного протеста, ей приходится рано или поздно столкнуться с протестом совсем иным». Это уже хорошо известная нам за столетия риторика – «конечно, мы не одобряем самого поступка, но надо услышать послание, которое за ним стоит». Трудно объяснять вещи, которые должны быть понятны итак, на уровне самой базовой интуиции – но, похоже придется этим заняться. У всех террористов есть какие-то идеи. Они почти обязательно выступают – с кратким или пространным – манифестом о том, какие именно несправедливости мира побудили их взрывать и убивать, и во имя каких светлых идей они это делают. Андерс Брейвик написал пространный манифест, что-то про белую Европу, которой угрожает Ислам, ДАИШники тоже выступают с заявлениями (противоположного содержания), американец Теодор Казинский, по прозвищу «унабомбер», анархист по убеждениям, попался именно на том, что пожелал выступить с манифестом, свои идеи были у Тимоти Маквея, который взорвал здание в Охлакоме, убив и искалечив сотни людей. Терроризм всегда идеен и всегда «возмущен несправедливостью». За терактами могут стоять самые разные идеологии – но одно остается неизменным и обязательным. Негодование на несправедливость мира. Как на это можно реагировать? Единственная разумная реакция – отказываться считать террористов участниками общественной дискуссии. Мотивы злодеев, и что они там пишут в своих манифестах, должно быть интересно следствию – а вот ссылаться на эти манифесты в общественно-политических дискуссиях должно быть нравственно и граждански недопустимо. Те или иные идеи могут быть озвучены – но их должны озвучивать не террористы, и не их симпатизанты. Мы не должны принимать террористов в круг своих собеседников – как по моральным, так и по прагматическим причинам. Потому что теракт – это, прежде всего, оружие психологического воздействия, это мегафон, при помощи которого террорист хочет возвестить свое послание – и люди, которые призывают к этому посланию прислушаться, обдуманно или нет, помогают этому мегафону, и, для следующих террористов, доказывают его эффективность. Люди, выражающие террористу сочувствие и понимание, даже при всех оговорках, что они не одобряют самого акта, составляют группу эмоциональной поддержки, которая очень важна для мотивации следующих террористов – «на миру и смерть красна». Часть этой эмоциональной поддержки – перекладывание ответственности с террориста на «власти», которые «не слышат мирного протеста». Вообще это перекладывание ответственности – характерная черта нашей либеральной субкультуры. Впрочем, не только нашей – помнится, во время страшного теракта в Беслане я читал в комментариях к соответствующей новости на англоязычном сайте ВВС, что «отчаянные люди делают отчаянные вещи». При этом, конечно, всегда обязательны оговорки – нет-нет, самого акта мы не одобряем, но виновны в нем не его непосредственные совершители, а «власти» которые «довели» их до такой крайности. Этот взгляд на вещи – «ответственность за злодеяния, которые ты совершаешь, несут враги, которые тебя довели», избавление от химеры личной ответственности – важная часть всей околотеррористической риторики. При этом наши борцы с властями почему-то уверены, что очередной юноша, огорченный на несправедливость мира, убьет и искалечит кого угодно, но не их. Их благородный облик сразу выдаст в них противников режима, и юноша пойдет взрываться в другое место, где собираются исключительно плохие люди. Попытки привлечь к разговору об общественных язвах в качестве аргумента теракты разрушают сам разговор. Любой общественный диалог исходит из одного обязательно допущения – мы не убиваем друг друга, мы обмениваемся словами, а не пулями и бомбами. Когда вы привлекаете на свою сторону в диалоге людей, прибегающих к террористическому насилию, вы уничтожаете сам диалог. Более того, это очень сильно подрывает возможности борьбы со злоупотреблениями, против которых, вроде бы, и направлено все негодование. Абсолютное большинство людей склонны относиться к террористам без всякой симпатии и одобрять любые меры, которые власти сочтут нужными для их подавления. Создавать впечатление, что борцы со злоупотреблениями – симпатизанты террористов, значит неизбежно подрывать их работу. Впрочем, мотивация, которая стоит за таким поведением – не стремление поддержать зло, а борьба с тем, что, в соответствующей системе воззрений, воспринимается как зло. У гомеровских героев, как кто-то заметил, есть только одна добродетель – храбрость, и только один порок – трусость. У нашей революционной интеллигенции есть только одна добродетель – ненависть к российской власти, и только один порок – нехватка такой ненависти. Более сложные этические концепции – как то благоразумие, личная ответственность, ценность человеческой жизни, верность взятым на себя обязательствам, законные права и интересы третьих лиц – это слишком сложные вещи для ее героического мировосприятия. Похоже, эту субкультуру, неизменную со времен Нечаева, не исправить. Но ее можно – на личном уровне – покинуть.