По следам великого Венички. 80 лет назад родился Венедикт Ерофеев

Путешествие по волнам внутренних и внешних измерений. Круглая дата — 80 лет со дня рождения одного из самых противоречивых и знаковых отечественных писателей XX века Венедикта Ерофеева. Написавший немало произведений, в историю литературы он вошел как автор поэмы «Москва — Петушки», практически сразу разобранной на цитаты, давно живущие своей жизнью. Специальные корреспонденты «ВМ» решили провести естественно-научное наблюдение и понять, что увидел бы Веничка в современной Москве. ГДЕ ЭТА УЛИЦА, ГДЕ ЭТО ДОМ? Улица Новослободская, если идти к Садовому кольцу, плавно перетекает в Долгоруковскую, которая с 1924 по 1992 год называлась Каляевская. Где-то на ней герой поэмы Венедикта Ерофеева «Москва — Петушки» выпил стакан кориандровой настойки и, может быть, пару пива. А потом направился к Кремлю. Только вот незадача: «А потом я попал в центр, потому что это у меня всегда так: когда я ищу Кремль, я неизменно попадаю на Курский вокзал. Мне ведь, собственно, и надо было идти на Курский вокзал, а не в центр, а я все-таки пошел в центр, чтобы на Кремль хоть раз посмотреть: все равно ведь, думаю, никакого Кремля я не увижу, а попаду прямо на Курский вокзал». А куда бы попал Веня, окажись он в современной Москве? Увидел бы он Кремль — предмет своих мечтаний? Ответ на этот вопрос едва ли мы сможем узнать, но ведь проследовать по стопам героя одного из знаковых произведений русской литературы конца прошло века кто же нам запрещает? — Кто же нам, Миша, запрещает начать наше путешествие от памятника Венедикту Ерофееву? — спросил я моего товарища-соавтора. Не обнаружив несогласия промеж себя, устремились мы к памятнику автору бессмертной поэмы. Эх, Веня, Веня… О времена! О нравы! Нет больше портфельчиков, внутри которых помещаются несметные сокровища — кориандровая настойка, альб-де-десерт и прочие вожделенные предметы. Был у нас с собой пакет типа «майка», в который поместили мы самую немудрящую закуску — пакет баранок да пакет конфет. Ну и еще было с собой. Могли бы мы и набить его доверху, да только от лукавого это все. Человек довольствуется и малым. Воззри на нас, о писатель и поэт! Мы твои духовные чада. Наверное, одни из последних, кто способен понять, о чем написана твоя поэма. Новым поколениям, которых мы называем сегодня миллениалы, едва ли что скажут названия «охотничья», «кориандровая», «кубанская». С этими мыслями уселись мы на парапет и содвинули сверкающие хрусталем грани с томящейся внутри жидкостью. Так было положено начало путешествия в честь юбилея писателя. — Вот ведь штука, Миша, — рассуждал я утираясь рукавом, — в любом супермаркете стеллаж с крепким алкоголем выше человеческого роста, а кроме водки и пары перцовок ничего и нет. Дальше начинается бездуховный импортный алкоголь, по ценам отнюдь не дешевым. Ни тебе «кориандровой», ни «охотничьей». Считать ли это потерей? Ответа нет. И ангелы молчали. Холодное утро не располагало долго оставаться на месте без движения и предаваться риторике. И мы последовали совету классика: «И куда-нибудь, да иди. Все равно куда. Если даже ты пойдешь налево — попадешь на Курский вокзал, если прямо — все равно на Курский вокзал, если направо — все равно на Курский вокзал. Поэтому иди направо, чтобы уж наверняка туда попасть.» И мы пошли. К Кремлю, наверно. Нынешние времена требуют от человека большой душевной выдержки. Хочешь пива? Водки? Может, хересу, холодного? Пожалуйста! Никакого дефицита. Только вот так переночевать в подъезде, на ступеньке по счету снизу сороковой, едва ли удастся — везде домофоны и консьержи. Так что необходимо держать себя в руках. Итак. Пошли мы прямо, а потом направо. Потому что все равно ведь попадем на Курский вокзал. Так и повлеклись мы по улицам. Вдруг где-то справа по курсу что-то мелькнуло. Лучи восходящего солнца осветили башни «Москвы-Сити», а где-то под ними показалось вдруг что-то белое. Господи, неужели это он? Неужели это Иван Великий, который стоит посреди Кремля? Но нет. Исчезло видение. То ли Кремль, то ли морок какой-то. Вот так и наш герой никак не мог попасть в центр Москвы. Съели мы по конфете и по паре баранок, вздохнули неизбывно-печально и тронулись дальше. — А если бы Веничка сегодня увидел «Москву-Сити», пошел бы он к Кремлю? — спросил меня Миша. — Может и не пошел, но все равно оказался бы на Курском вокзале. Так, разбавляя ритм шагов синкопой слов, мы незаметно для себя вылетели на Земляной Вал, а значит, к вокзалу. Я пошел через площадь — вернее, не пошел, а повлекся. Два или три раза я останавливался и застывал на месте, чтобы унять в себе дурноту. Площадь Курского вокзала сегодня круглые сутки полна народом и машинами. Так что останавливаться на каждом шагу без опасности немедленно быть толкнутым, пнутым и затоптанным едва ли получится. Ресторанов с хересом тоже нет. И никаких вообще нет. Хотите считать ресторанами забегаловки быстрого питания с пивом? Ваше право. Зато и не гонят ниоткуда. Купить билет оказалось парой пустяков. Так мы оказались во чреве электрички, головной вагон которой был украшен таинственной и вожделенной табличкой «Петушки». КУРСКИЙ ВОКЗАЛ «….А сердце на это: “Ну ладно, Веничка, ладно. Много пить не надо, не надо напиваться, как сука, а выпей четыреста граммов и завязывай”. “Никаких грамм! — отчеканивал рассудок. — если уж без этого нельзя, поди и выпей три кружки пива; а о граммах своих, Ерофеев, и помнить забудь”». Торговая лавка с говорящим названием «Едофф» предлагала сухие закуски, конфеты, баранки, чипсы, колу и даже с детства знакомый напиток «Буратино»! Но нас интересовало исключительно горячительное. Так…. Настойки «Кубанская горькая» с казачком на коне в Москве нет, и искать бесполезно. Разве только на антикварных форумах и группах в соцсетях, где торгуют крафтовыми, на свой страх и риск, напитками. По слухам, приобретенная там бутылка антикварного коньяка или настойки может оказаться опасной для зрения или вовсе ведущей к быстрой болезненной смерти от отравления. Была надежда на другой довольно известный привет из СССР — бальзам «Рижский черный». Приобрести его в столичных магазинах можно по цене 1090 руб. 75 коп. за пол-литра. Но павильоны и лавки Курского вокзала такого напитка в дорогу, к сожалению, не предлагали. Мы переглянулись. В суровых серых глазах Геннадия обозначился лихорадочный блеск. На каузальном уровне ноосферы я буквально почувствовал его мысль: «А может, сотворим коктейль в стиле Венички?» Поверхностный осмотр магазинов «Тысяча мелочей» и «С собой в дорогу» выявил наличие в продаже шампуней для волос разных видов, одеколонов и духов десятка наименований, жидкости для снятия лака с ацетоном (а также с витамином Е на основе ацетона) «Я самая…» и Сosmare. Клея «БФ-6» (он же «Борис Федорыч»), шампуня «Садко — богатый гость», а также всех разновидностей одеколонов, лосьонов, духов, перечисленных лирическим героем поэмы, в продаже, увы, не оказалось. Так же, как и тормозной жидкости. Или, наоборот, к нашему счастью. Будь эти плоды химической промышленности СССР в свободном доступе, мы бы, пожалуй, могли бы решиться изготовить какой-либо из воспетых Ерофеевым коктейлей или «декоктов». Тем более что в народе и сейчас широко известны такие рецепты, как «Слеза комсомолки», «Северное сияние», «Бурый медведь» и, конечно, легендарный «Ёрш». Все эти «декокты» лирический герой и его собутыльники (реальные, воображаемые и метафизические) периодически принимают внутрь. Менее известные из сочиненных Веничкой рецептов коктейлей расшифрованы художником Алексеем Плуцером-Сарно в литературном эссе «Некодифицированные спиртные напитки в поэме В.В. Ерофеева “Москва — Петушки”». Так что фраза «Не буду вам объяснять, как очищается политура. Это всякий младенец знает. Почему-то в России никто не знает, отчего умер Пушкин, а как очищается политура — это всякий знает» более не заставит вас чувствовать себя младенцем: Плуцер-Сарно все в своем эссе подробно объясняет. Обойдя по квадрату площадь Курского вокзала, сам вокзал и тупики, куда прибывают (и откуда стартуют) электрички, мы с Геннадием решили не рисковать и в придачу к приобретенной ранее сорокаградусной взяли «бархатного» пива. Тем более что павильоны предлагали нам «Жигули барное Бархатное» по 47 руб. 95 коп. за бутылку. Вот так Курский вокзал не дал нам шанса состряпать сложный «декокт» по Веничкиному рецепту и выпить его, «предварительно помешав веточкой жимолости». ЭЛЕКТРИЧКА «— А знаете что, ангелы? — спросил, тоже тихо-тихо. — Что? — ответили ангелы. — Тяжело мне... — Да, мы знаем, что тяжело, — пропели ангелы. — А ты походи, легче будет, а через полчаса магазин откроется: водка там с девяти, правда, а красненького сразу дадут...» Пожалуй, единственное, что роднит сегодняшнюю электричку с той, что несла лирического героя Ерофеева в благословенные Петушки, где «жасмин не отцветает и птичье пение не молкнет», — это пункты отправления и назначения. Она, как и в 1969-м, отходит с Курского вокзала. Правда, в Петушки приходит чуть раньше, время в пути — два с половиной часа. Нет больше в электричке вагонов с высаженными стеклами, грохочущих сцепок, крытых политурой и лаком в семь слоев жестких скамеек, гарантирующих полное бесчувствие седалищного нерва уже через полчаса. Даже привычной советскому человеку потной духоты нет (ну, почти нет) — кондиционеры ее заменили, а также легко открывающиеся форточки над каждым окном. Мягкие сиденья слегка завибрировали, двери закрылись, и мы отметили начало движения, выпив по сто грамм. С легким трепетом мы ожидали появления контролера, берущего с «зайцев» откат жидкостями из расчета грамм за километр итогового пути. Контролер, как коктейль «Ландыш», будоражил ум, тревожил совесть и укреплял правосознание Венички. Но и тут нас ожидало разочарование. Современные контролеры пригородных поездов — это неподкупные женщины с нагрудными кассовыми аппаратами наперевес, сопровождаемые парой охранников с нарукавными шевронами ОАО «Российские железные дороги». И кстати, дубинками на поясах. Так что, будь мы «зайцами», да вдобавок наглыми, имели бы все шансы проснутся, как лирический герой поэмы, «под насыпью железной дороги где-нибудь в Наро-Фоминске». Контролеры проверили наши билеты, в трансцендентальные разговоры вступать не стали и проследовали далее в направлении вагонных дверей, пока еще не пойманных зайцев и неминуемого, как наступление государственного капитализма, обеденного перерыва. Мы с Геннадием перевели дух и по такому случаю выпили по двести смешанного дрожащей рукой ерша. ПЕТУШКИ И ОБРАТНО «Есть стакан и есть бутерброд, чтобы не стошнило. И есть душа, пока еще чуть приоткрытая для впечатлений бытия». К тому моменту, когда электричка причалила к вокзалу вожделенных Петушков, мы избавились от желания покидать ее уютный вагон. В конце-то концов, Веничка тоже проехал Петушки. Правда, в подпитии, но факт фактом — он там не сошел. В наших желудках плескалось по полтора примерно стакана сорокоградусной, щедро сдобренной и смешанной с темным и светлым пивом. Да, помимо бархатного мы взяли еще и светлого, чтобы испытывать не только наплывающее опьянение, но и время от времени выныривать из него в облегчение, даруемое холодным светлым солодовым напитком. Электричка помедлила в Петушках примерно десять или пятнадцать минут, а затем желтый с красными жестяными кровлями вокзал поплыл назад — мы тронулись в сторону Москвы. Попытки вслед за лирическим героем поэмы обнаружить или создать в вагоне некую стихийно возникающую общность к успеху не привели. Смуглые чернорабочие откуда-то с юга Средней Азии общаться и пить с нами не хотели — застенчиво и золотозубо улыбались, но ни водки, ни пива не брали. Да, безвозвратно канули в Лету стихийно возникающие в электричках компании собутыльников, «криминальный» разлив водки чуть ли не из рукава в тамбурах, где вдобавок больше нельзя курить. Но вот в вагон вплыла необъятная продавщица носков, чулок и особо быстрых перчаток для чистки эмалированных поверхностей, полная противоположность лирической героини поэмы — венечкиной скромницы с рыжей косой до попы. Галина не отказалась выпить с нами, присела, выслушала тост — «За Веню!» — и немедленно выпила. Уточнять, о каком Вене речь, она не стала. Зато тут же предложила нам приобрести со скидкой носки ивановских и тамбовских фабрик. «Транс-цен-ден-тально!» — восхитился Геннадий. «Да… Больше пейте и меньше закусывайте! Это лучшее средство от самомнения и поверхностного атеизма», — подумалось мне. ПРЯМАЯ РЕЧЬ Марк Захаров, режиссер: — Никогда не встречался с Венедиктом Ерофеевым. Более того, узнал о его творчестве довольно поздно. Мне удалось поставить спектакль «Вальпургиева ночь» по нескольким произведениям Ерофеева, включая поэму «Москва — Петушки». «Вальпургиева ночь» поразительна по своей актуальности. Буквально каждый диалог можно цитировать на первых полосах СМИ. Пьеса написана весной 1985 года, а очень актуальная. Она — эпатирующая, резкая, дерзкая. В пьесе «Вальпургиева ночь» много злых фраз, которые применимы к различным аспектам современной жизни, в частности к культурным поискам. Признаюсь, было трудно сделать сценическую версию, в которую вошло бы все наиболее интересное, что сочинил Ерофеев. Но процесс весьма увлекательный и принес мне радость творчества. В период работы над спектаклем «Вальпургиева ночь» я прочитал и всего Ерофеева, и все вокруг него, и вспомнил исследования Бахтина, и могу сказать, что поэма «Москва — Петушки» занимает все мое сознание. Правда, сказать, что это произведение самое любимое, — нет. Если я не готов определить место Венедикта Ерофеева в своей душе, то могу сказать, что его престиж, значение для русской литературы, российской драматургии со временем стали возрастать. Извините, если я буду выражаться терминами, но, повторяю, что изучил всего Ерофеева. Поэма «Москва — Петушки» — «фантастический реализм». Напомню, что данный термин впервые ввел в обиход Евгений Багратионович Вахтангов. На мой взгляд, в произведениях Ерофеева есть элементы комедийного абсурдизма, фантасмагории, галлюцинаторного мышления.