Полицейские с аргументами

Прогресс науки — это не только про сложные и малопонятные манипуляции людей в белых халатах над молекулами или кварками. Прогресс науки — это и еще и постепенное, хотя и неприметное проникновение научного метода в организацию самых разных сфер жизни. В авангарде тут идет, конечно, доказательная медицина (evidence-based medicine), призывающая заменять во врачебной практике решения с опорой на личный опыт и советы старших товарищей решениями с опорой на научные исследования. В диагностике и лечении опыт «больших чисел» и данных, полученных в ходе прозрачных процедур, считается более качественным, чем опыт и интуиция конкретного врача. Постепенно расширяется научный метод и на другие сферы жизни, выгоняя из них опору на житейский опыт, традиции, мнение начальства. В доказательном менеджменте управленцам советуют использовать те или иные методы обращения с персоналом, опираясь только на опубликованные в рецензируемых журналах исследования этих методов. Еще более амбициозную цель ставит перед собой доказательная политика (evidence-based policy). Вместо решений с опорой на идеологические позиции чиновников и их интересы в внутриаппаратной конкуренции — принятие законов и регулирующих актов (в экономике, социальной политике, здравоохранении) на основе результатов исследований, статистически значимых фактов и широкой доказательной базы. Впрочем, этот проект реализуется весьма осторожно и часто критикуется: действительно, для сравнительной оценки мер государственного уровня нелегко провести методологически выверенный эксперимент с контрольной группой. «Прелесть evidence-based подхода состоит в том, что его результаты необходимо принимать во внимание, — говорит Кирилл Титаев, ведущий научный сотрудник Института проблем правоприменения при Европейском университете. — От него сложно отмахнуться без аналогичных исследований. Когда вы просто приходите и говорите: мы, жители города Икс, и нам не нравится завод, который будет строиться рядом — лицо, принимающее решение, может сказать: „вы ошибаетесь“. Или: „а нам нравится!“. Наконец, дирекция завода может сказать — „мало ли что им не нравится“. Когда же вы приходите с подробным анализом тех дополнительных издержек и ущерба, который будет наносить этот завод, то городское начальство или другой интересант, будет вынуждены провести исследования и показать, что выигрыш от создания завода будет больше, чем ущерб или неудобство, которые он причиняет. И в отличие от обычных правовых дискуссий, вообще от споров по вопросам социальной политики, правопорядка, экономической политики, у нас появились весы, которые позволяют сравнивать силу одного и другого аргумента. Мы можем сказать, что одно исследование более обоснованное, другое — менее. Если они равно обоснованы, то у нас есть вполне рабочий инструмент для того, чтобы сравнивать выигрыш и проигрыш». На более ограниченных пространством и временем участках социальной реальности доказательный подход применяется с бОльшим успехом — например, в полицейской работе. Само понятие evidence-based policing придумали только в 1998 году, однако применение статистического анализа и рандомизируемых контролируемых исследований началась еще раньше. В известном эксперименте 1972 года в одном из районов Канзас-Сити вообще перестали появляться патрули офицеров в машинах, во втором — продолжили появляться в режиме «как обычно», а в третьем удвоили их число. Эксперимент показал, что когда полицейские машины демонстративно разъезжают по району, то это никак не влияет на уличную преступность и чувство безопасности у жителей. Хотя по мнению полицейских начальников того времени (да и сейчас), именно присутствие на улицах — наиболее эффективный инструмент профилактики преступлений, стоящий того, чтобы тратить на это деньги налогоплательщиков. С середины 2000-х доказательная полицейская работа в англоязычных странах становится все более институционализированной — открываются научные общества, выходит журнал, создан особый отдел в Кэмпбелловском сотрудничестве (аналог Кокрейна для социальных наук). Более того, в США во многих полицейских участках появляется штатная должность ученого, точнее, аналитика (crime analyst), который обязан думать над новыми способами оптимизировать деятельность органов правопорядка. Но как конкретно это работает? Как научный подход «включается» в деятельность полиции, и действительно ли позитивны его результаты? Или это просто красивые слова и ширма для чего-то не столь уж общественно полезного? Этим вопросам был посвящен специальный номер научного журнала Policing, издаваемого Кембриджским университетом. Об одном из таких исследований мы и расскажем. Место проклятое Есть в штате Кентукки городок Падука на реке Огайо — 25 тысяч населения. В местном отделении полиции (Paducah Police Department, PPD) работает 72 офицера. В 2015 году PPD впервые нанял аналитика — Майкла Зайдера, магистра уголовного права. В качестве первого задания ему вручили всю статистику по одному из офицеров: смотри, думай, делай что хочешь. Ознакомившись с данными, Зайдер обратил внимание, что 71% вызовов приходится на гипермаркет Walmart. Он начал копать дальше, и выяснил, что на два таких гипермаркета приходится 15,1% всех вызовов полиции в городе, и 67,4% всех заявлений по кражам — хотя в Падуке много других магазинов, кафе, супермаркетов. Интервью с полицейскими подтвердили эту картину: они невесело шутили, что в Walmart надо открыть свой полицейский участок, но ничего не могли поделать с тем, что супермаркет сжирает до половины их рабочего времени. Таковы преступники. Вору же не запретишь воровать? Это как плохая погода. Тут Зайдер вспомнил все, чему его учили — ситуационная профилактика правонарушений, проблемно-ориентированная полицейская работа — и решил посмотреть на ситуацию извне, как ученый. Патрульный полицейский видит проблему воровства в Walmart в преступниках (offender framework), а аналитик — в месте (place framework). Почему, задал себе вопрос Зайдер, супермаркет создает больше возможностей для воровства? Он вспомнил о том, как ходил на семинар, который был как раз посвящен «проблеме места преступления»: идея курса заключалась в том, чтобы рассмотреть, как управленческие практики лиц, контролирующих то или иное пространство (магазин, клуб, жилой комплекс) препятствуют или, наоборот, способствуют правонарушениям. Зайдер нырнул в статистику еще раз и обнаружил, что по всей стране в округах с Walmart выше уровень преступлений против собственности, чем в округах, где эти супермаркеты отсутствуют. Но почему? Чтобы дать на этот вопрос невыдуманный ответ, аналитику пришлось оставить рабочее место, заваленное статистическими таблицами и научными статьями, и лично провести обследование обстановки в магазинах. Он увидел, что нет какой-то одной группы воров-рецидивистов, регулярно действующих в Walmart; не наблюдалось и какого-либо излюбленного способа совершать кражу. Часть правонарушителей прятали товар в примерочных и туалетах, кто-то тайком засовывал его в сумку, а кто-то нагло выкатывал битком набитую тележку из магазина. Выяснилось, что видеокамер в супермаркетах мало, за постоянного наблюдения за туалетами нет, равно как и за выходами. На главных входах и выходах в супермаркет отсутствуют охранники, проверяющие чеки. Более того, корпорация Walmart выбрала линию на предельное сокращение персонала в торговых залах и, главное, на минимизацию контактов между своими сотрудниками и покупателями. Эта стратегия позволяет сэкономить на персонале и благоприятствует импульсивным покупкам. Кто виноват на самом деле Потом Зайдер и начальник отделения полиции представили свои выводы руководству магазинов, предложив изменить политику управления пространством: усилить контакты между сотрудниками и покупателями, сделать присутствие продавцов более видимым, вернуть людей на вход (чтобы те здоровались и прощались с покупателями, а заодно проверяли чеки), одеть работников службы безопасности в рубашки с надписью «security» и вообще сделать упор на «агрессивное гостеприимство». Но в Walmart отвергли их предложения и самоустранились от каких-либо действий по предотвращению краж: мол, вы полиция, профилактика правонарушений — это ваша обязанность. Зайдер понял, что корпорация Walmart или не знает, какое бремя ее политика взваливает на плечи местных отделений полиции, или считает это неактуальным для своей работы. Сотрудники службы безопасности в штатском ходили по магазину, наблюдая за подозрительными личностями, и в случае кражи просто вызывали полицию, даже при незначительном проступке (ребенок утащил шоколадку, или покупатель забыл вынуть пакетик собачьего корма из корзинки на кассе). Постоянно вызывая полицейских и игнорируя средства устрашения потенциальных воров, Walmart перекладывает затраты на безопасность на местных налогоплательщиков, из чьего кармана оплачивается труд полиции. Раз руководство магазина отказывается менять правила, это придется сделать нам, решил Зайдер — и полиция, посчитав свои расходы и ресурсы, приняла решение переложить на сотрудников Walmart часть обязанностей. С марта 2016 года при кражах на сумму менее $ 500 полицейские больше не приезжали в эти два магазина арестовывать правонарушителей и составлять протокол — это должны были делать уже охранники, заполняя специальную форму на сайте (потом эта форма обрабатывалась в полиции и направлялась окружному прокурору и в суд). Так Зайдер провел свою процедуру доказательной полицейской работы: проблема («перегрузка» заявлениями из Walmart): сдвиг позиции (дело не в изобилии воров, а в поощряющем воровство устройстве магазина), выработка решения и переговоры со стейкхолдерами. Осталось еще проверить правильность гипотезы по всем правилам, с использованием контрольной группы. Аналитик сравнил число мелких краж до и после введения новой политики в Падуке с показателями в Walmart'ах соседних округов и в другом супермаркете в юрисдикции PPD. Через год после введения новой политики число краж сократилось. В остальных магазинах колебания в числе краж были слабыми и статистически незначимыми. Что касается второй и более важной задачи эксперимента — снизить нагрузку на полицейских — то она была решена: число вызовов из магазинов Walmart и количество часов, проведенных там полицейскими, сократилось на 20−50%. Короткая история с поучительным финалом В чем смысл этой частной, локальной истории? Авторы статьи, конечно, подчеркивают важность научного подхода — не столько даже правильных процедур (анализ статистических данных, эмпирическое изучение ситуации, проверка нового решения на эффективность), сколько альтернативной «оптики» аналитика, который способен поставить проблему шире, переключить фрейм и найти невидимые простым офицерам полиции способы решения. Зайдер и его соавторы подчеркивают, что уже в университете будущих аналитиков, экспертов по доказательной полицейской работе надо учить не просто применять процедуры, а «множественности способов взгляда», «сближать науку и ремесло». Но если мы последуем совету Зайдера и сами сменим рамку восприятия, то увидим совсем иную картину. Полиция, которая страдает от нехватки денег, времени и персонала, и ее главный интерес — не снижение уровня преступности, а сокращение нагрузок на офицеров. В этом смысле аналитик решил не общественно важную, а «шкурную» проблему полиции, и научный подход оказался инструментом неолиберального управления — сокращения издержек и оптимизации затрат. Признает это и сам Зайдер, констатируя, в последнем абзаце статьи, что добился не падения числа краж, а сокращения числа заявлений в полицию. Однако и такое прочтение не ухватывает всей полноты ситуации: между строк статьи виден конфликт между локальным сообществом и капиталистическим гигантом, который ради своих интересов (максимизация прибыли) совершенно спокойно и откровенно перекидывает расходы по безопасности на местных правоохранителей (и налогоплательщиков). Сотрудникам проще вызывать полицейских при каждой мелкой краже, чем принять простые профилактические меры. Фактически речь идет о борьбе двух структур власти, и роль ученого-полицейского — выступать медиатором, изобретательным переговорщиком между ними, добиваясь не максимизации общественного блага, а выгодных обеим организациям условий. Такого результата хотели энтузиасты от научного подхода к полицейской работе? «Еще раз подчеркну: evidence-based что-нибудь — это система аргументации, система диалога, а не ученые-идеалисты, которые улучшают жизнь ко всеобщему благу, — комментирует рассказ падукских полицейских Титаев, — Никаких решений, не основанных на личных интересах тех, кто желает обратить право в свою пользу, не принимается. Например, если бы я находился среди менеджеров Walmart в Падуке, то я бы попытался доказать, что налоги, который ритейлер платит в городской бюджет, сопоставимы с тем вкладом, который полиция вносит, борясь с преступностью. Walmart, как налогоплательщик, вправе рассчитывать на долю услуг, соразмерную его финансовому вкладу. Видимо, в реальной жизни ритейлер или не захотел использовать этот аргумент, либо ему просто не пришло это в голову. При этом как раз советская традиция тяготела к evidence-based решению общественных проблем — по науке, и как раз ради всеобщего, то есть народного блага. Всевозможные эксперименты с научной организацией труда в 1960—1970-е годы, школа городского планирования, научная организация быта, и так далее. Однако в современной России большинство решений принимается в игнорирующей доказательность логике. Так, когда мы видим преступления, совершаемые сотрудниками правоохранительных органов, мы ужесточаем наказания за эти преступления. Проблема — и это легко проверить эмпирически — совершенно в другом. Закон и правоприменительная практика такова, что привлечь к этой ответственности следователя или другого силовика практически невозможно. Практика по этим делам отсутствует, и мы можем поставить в качестве наказания хоть расстрел: если никого не привлекать к ответственности за такие преступления, наказание ничего не изменит. В российском законодательном процессе и в целом в сфере принятия решений доминирует юридическая логика, которая нечувствительна к эмпирическим аргументам и эти аргументы игнорирует. Право, как сфера, занимающаяся производством суждений по поводу должного, а не по поводу сущего, практически не обладает „весами“, которые позволяют сопоставить два аргумента — кроме авторитета или общественной поддержки сторонников этих аргументов. Ричард Познер, судья Седьмого окружного суда США и самый цитируемый правовед ХХ века, писал в 1989 году: „мы можем поставить одну и ту же проблему перед двумя равно авторитетными профессорами права, и получить совершенно несоотносимые решения. И у нас не будет способа выбрать из них лучшее“. Таким образом, движение в сторону evidence-based policing, и вообще доказательной политики — это очень важный уход от этой логики, важный шаг в направлении повышения качества нашей жизни и качества принимаемых решений. Однако Россия на сегодняшний день очень сильно отстает, особенно в плане работы правоохранительной системы».