«Ждать помощи я не научен с детства»

Али Исмаилову в раннем детстве диагностировали ДЦП. Он рос в военной Чечне и при этом должен был проходить тяжелый курс лечения. Долгое время он не мог даже самостоятельно ходить. Что не помешало ему отучиться в средней школе, успешно окончить медицинский вуз в Самаре, вернуться в Грозный и стать одним из лучших неврологов в республике. Ему не раз говорили: «Куда ты лезешь, зачем стараешься стать врачом, это слишком тяжело!» Но он не слушал — продолжал учиться, работать, не спал ночами, выезжая на вызовы к пациентам, которым нужна была срочная помощь, а в свободное время читал Дейли Карнеги. Сегодня у него собственная неврологическая клиника, сотни благодарных пациентов и грандиозные планы на будущее. «Идеальный студент» — Я помню, мне было лет четырнадцать и я приехал в Москву на лечение в психоневрологическую больницу. Дома шла война. В голове всплывает такая картинка: я сижу в коридоре и вижу женщину, которая расспрашивает врача о своем ребенке. Она смотрела на доктора внимательным, молящим взглядом. Это меня поразило. Меня захватил этот момент, этот взгляд и способность врача помочь, объяснить. И тогда я захотел сам быть врачом. А потом уже судьба сама повела меня в эту сторону. Когда я был в 9 классе, мы с папой стали обсуждать, кем бы я хотел стать. Я сказал — врачом. Но тогда даже я сам думал, что врач из меня не получится. В то время я еле ходил, буквально 200 метров не мог пройти — падал. Подумывал стать юристом, так как юрфак можно было окончить заочно. Об очном обучении речи не шло. Но папа сказал: не беспокойся, доучивайся, мы обязательно что-нибудь придумаем. Я продолжал интересоваться медициной, желание стать врачом не ослабло, и родители поддержали меня во всем. У меня мама очень молодая. Когда я оканчивал школу, ей было 34 года, мне — 16. Получилось так, что это был последний год, когда она могла поступить в медицинский университет. И она поступила в медицинский вместе со мной — для того, чтобы помогать мне. Мы друг друга поддерживали, она мне физически помогала, я ей — с учебой. К вступительным экзаменам вместе готовились, многое я ей объяснял, поначалу ей было очень трудно. Папа иногда смеялся, говорил: если вас объединить, то получится один идеальный студент. В итоге мы оба успешно окончили медицинский, но специализации у нас разные: мама стала рентгенологом-маммологом, работает сейчас в онкологическом диспансере, я пошел в неврологию. После меня в нашей семье многие пошли в медицину: младший брат, младшая сестра, средний брат — все врачи. Когда только поступал, меня нужно было водить под ручку, сам я почти сразу падал. Но учеба в Самаре заставляла двигаться: учебные корпуса были разбросаны по всему городу, приходилось постоянно проходить большие расстояния, физически упражняться все время. К концу 6 курса я в поддержке уже не нуждался, окреп и стал самостоятельным. Были ситуации, когда преподаватели говорили: ну куда ты лезешь, тебе это зачем, из тебя врач не получится, это адский труд, ты не сможешь. Но я такой человек, меня негативное мнение людей не интересует абсолютно. Я не чувствую отрицательных эмоций, для меня главное — мое мнение и то, чего я хочу добиться сам. К тому же назад дороги не было: когда мы переехали в Самару учиться, дома шли полномасштабные военные действия — стоял 1999 год. Карнеги под бомбами — На меня повлияли близкие люди, воспитание отца, который говорил: «Ты все сможешь». Мама говорит, что она никогда не задумывалась над тем, останусь ли я инвалидом. Она всегда больше верила, чем сомневалась. Родительская уверенность — она большого стоит. Плюс к этому меня никогда не выделяли в семье, не было никаких поблажек, спрос был одинаковый со всех. И я никогда себя больным не ощущал. Я не стал бы говорить, что военные годы прошли для меня бесследно. Они не сформировали мой характер — меня сформировали мои студенческие годы, моя семья. Но что-то с тех, военных, лет осталось до сих пор. Например, я не могу спокойно видеть грузовик «Урал», хотя столько лет уже прошло. И до сих пор у меня возникают неприятные ощущения от звука самолета. Даже при том, что я сам невролог, я понимаю, что есть какие-то остатки войны в моей голове, которые не проходят. Был один момент, когда война косвенно на меня повлияла на более глубоком уровне. Мы с мамой поступили в Грозненский медицинский институт, только потом перевелись в Самару. Когда пришло время идти на второй курс, началась война. И этот год из-за бомбежек я целиком провел дома. Именно в этот год, чтобы тупо не сидеть просто так, я стал много читать. У отца была хорошая библиотека, я в ней засиживался, буквально зачитывался… Читал книги по психологии, о бизнесе, различные биографии, мне очень нравился Дейл Карнеги. А вот художественную литературу не мог читать — ловил себя на мысли, что это трата времени. Я заинтересовался бизнесом, постановкой цели, способами достижения успеха. Сейчас я думаю, что тот год стал для меня переломным. Самый сложный путь — Я работаю в Грозном, у меня своя неврологическая клиника. Как я к этому пришел? На 4 курсе университета стал читать книги Брайана Трейси. Он пишет, как стать успешным и разбогатеть. Один из самых сложных и долгих путей — стать специалистом в одной сфере. И я решил выбрать этот самый сложный путь, стать отличным специалистом в сфере неврологии. Это действительно было нелегко. Вернувшись в Грозный, сначала устроился на работу в республиканскую больницу. Вы понимаете, когда приезжает новый человек, который не совсем похож на остальных и при этом очень молодой, к нему неизбежно возникает недоверие. Так было и в моем случае, и вот главврач кинул меня на работу в поликлинику, куда никто не хотел идти, потому что там огромный поток пациентов. И пообещал, что это только на три месяца, а потом меня переведут в стационар. Но через три месяца мне сказали: ты хорошо справляешься, сиди там, где сидишь. Так я и проработал в этой поликлинике 5 лет. Но уже к тому времени у меня созрел план: первые пять лет целенаправленно работать на имя. Я реально хотел стать специалистом. Так что эти пять лет вообще не думал о карьере, только о пациентах, мне было важно сформировать себя с профессиональной точки зрения. Поначалу было очень сложно, мне не верили, не доверяли, приходилось отстаивать свое мнение — и среди врачей, и среди больных. Но через пять лет все поменялось: я стал чувствовать себя одним из лучших неврологов в республике, не только пациенты, но и врачи со мной считались. Потом я перешел на работу в детский реабилитационный центр заведующим отделением реабилитации, где проработал более двух лет. Дошло до того, что люди ко мне рвались, в день я принимал до 50 человек. У врачей стандартный график был такой: в 8:30 прием начинался, в 14:00 мы должны были уже уходить. Но я уходил к 17 часам — самым последним. Я просто не мог бросить людей, которые с утра меня ждали. Я понимал, что перегружен, но руководству не было интересно мое развитие, чем я занимался, главное — чтобы не было жалоб от пациентов. Я понял, что хочу начать свою частную практику. Брат пациент — Сперва было трудно. Я арендовал помещение, сделал ремонт, потихоньку превратил его в клинику. И вот я уже самостоятельно работаю 6 лет. До 3 часов дня у меня прием, потом — выезды на дом к тяжелобольным. Да, я очень много работаю. Но когда тебе нравится твое дело, ты не устаешь, а, наоборот, заряжаешься от него. Я могу одного пациента принимать в течение часа. Врач в первую очередь должен быть психологом, уметь настроить больного на позитивный лад. Если врач не может дать человеку позитивный настрой — это не врач. Пациент должен поверить в тебя, чтобы потом следовать твоим назначениям. Я стараюсь каждому пациенту донести, что отношусь к нему не как к пациенту, а как к родственнику, как к сестре, к брату. Это не пафос, я честно это говорю. Иногда истории о том, как ты помог, узнаешь спустя годы. Бывает, мне рассказывают, как наш диалог изменил всю жизнь человека. С некоторыми пациентами мы дружим семьями, не без этого. Я очень открытый и всегда удивляюсь, когда человек зазнается, становится снобом. Многие случаи связаны именно с менталитетом чеченским. Иногда у моих пациентов проблемы возникают из-за семейных разладов. Однажды женщина в депрессию впала после развода, у нее забрали троих детей. Я тогда с ней поговорил и понял, что в этом конкретном случае таблетками не поможешь. Мы много говорили, я ей объяснил, к чему можно прийти, что положительного есть в ее жизни. Она вернулась через два года, сказала: я тебя послушалась, занялась бизнесом, открыла два книжных магазина, перестала беспокоиться, вышла замуж, живу идеально. Была еще девчонка: 8 лет сидела дома, не могла выходить на улицу. У нее случился стресс, после чего начались приступы удушья, панические атаки. За 4−5 приема панику удалось снять, она стала выходить, жить активной жизнью, вроде даже замуж собирается. Если себя жалеть — жить неинтересно — Диапазон проблем, с которыми приходят ко мне пациенты, очень широкий. Когда другие доктора: терапевты, лор-врачи — чего-то не знают, все списывают на «нервы». И неврологу нужно знать и общую симптоматику, и саму неврологию. Бывает, приходится доказывать лор-врачам, что это не неврология, а гайморит. Недавно приезжаю на дом, там пожилая бабушка задыхается. Терапевт ей сказал: это Паркинсон, так что зовите невролога. Болезнь Паркинсона — она и в Африке болезнь Паркинсона. Но я вижу, что человек кашляет, температура. Говорю: давайте сделаем снимок легких, я беру ответственность на себя. Едем в больницу, делаем снимок, а там уже хорошая пневмония… Так что неврологу обязательно нужно знать самые частые заболевания, чтобы не упустить. Если бы я тогда тупо делал назначения от болезни Паркинсона, бабушку бы мы не спасли. Профессия очень интересная, очень востребованная в нашей республике. Нет гарантии, что мне не позвонят в час ночи и не попросят приехать. Выходных нет. Например, на это воскресенье у меня уже назначено несколько пациентов, к которым надо поехать на дом. Мне иногда говорят: ты устаешь, слишком большая нагрузка, отключи телефон… Но я себя не накручиваю по этому поводу. Если есть возможность помочь, надо постараться это сделать. Есть еще один момент: я боюсь, что если не приеду, человек умрет, и я буду винить себя. И я всегда помню: то, что дано тебе Всевышним, можно потерять в один день. Я всегда все сравниваю. А что бы было, если бы не мог работать, если бы я был никому не нужен? Счастье для человека — это быть востребованным, иметь возможность что-то дать. А если себя жалеть — жить неинтересно. У меня есть мечта — создать сеть реабилитационных центров по Российской Федерации. У нас очень слабо развито лечение именно в реабилитационной сфере. Это цель глобальная, и если суждено, то удастся ее воплотить в реальность. У каждого своя ноша. Я не считаю себя суперчеловеком. Но я и больным себя никогда не считал. И никогда не думал, что чего-то не смогу. Сидеть и ждать помощи я не научен с детства.