Они любят Россию и ненавидят США. Все из-за коммунизма

С коммунизмом и пролетарским движением ассоциируется не только канувшее в Лету «первое в мире государство рабочих и крестьян», но и целый регион — Латинская Америка. Корреспондент «Ленты.ру» наведался туда и убедился, что там до сих пор живет любовь к Ленину, Сталину и России, вот только там уже почти ничего не знают ни об этих людях, ни о нашей стране. В мексиканском штате Чьяпас, где живут индейцы майя, я попал в довольно неприятную ситуацию. Когда я сообщил местной школьной учительнице, что я из России, ее ликованию не было предела. Однако как только я сказал, что сейчас живу в Америке, ее как подменили: «Вы предатель. Я люблю Россию именно за то, что она не боится Америки. Дай бог здоровья синьору Путину!» Индейцы-майя не любят американцев. Моего знакомого русского из Литвы двое аборигенов с мачете хотели ограбить на горной дороге. Однако мой приятель объяснил бандитам, что он не гринго, а «такой же как они». Ему поверили и отпустили с миром. В Чьяпасе по-прежнему очень сильны симпатии к сапатистам (это леворадикальная антиимпералистическая группировка, борющаяся за права индейцев штата — их, кстати, активно поддерживал Габриэль Гарсиа Маркес). В 1994 году вооруженным формированиям этих «леваков» удалось захватить некоторые города штата. Армия достаточно быстро выбила их из населенных пунктов, но дело было отчасти сделано: Чьяпас привлек внимание мировой общественности. Сегодняшние сапатисты для туристов совершенно безопасны, придерживаются мирных методов борьбы и даже официально (с согласия властей) управляют некоторыми индейскими поселениями. Основное оружие современных сапатистов — это интернет, но они не брезгуют и уличной агитацией. Так, стены многих домов в городах штата разрисованы лозунгами сапатистов: «Стоп государственному терроризму!» Вне зависимости от того, как относиться к сапатистам, они правы в одном: положение индейцев майя действительно очень неприглядно. Майя в Мексике традиционно считаются людьми второго сорта. Здесь есть четкая закономерность: чем шире разрез глаз, тем выше зарплата. Мексиканский средний класс получает в среднем около 120 тысяч рублей месяц (в переводе на наши деньги), тогда как для индейцев Чьяпаса и 12 тысяч в месяц — очень приличная сумма. Большая часть майя малограмотны, к тому же многие с трудом говорят по-испански. Индейцы по-прежнему ходят в национальной одежде, спят в убогих жилищах, где нет никаких бытовых удобств. Среди них много алкоголиков — спящих на улицах пьяных здесь видишь гораздо чаще, чем в России. В местных магазинах практикуется такая необычная услуга: за шесть центов дают понюхать пустую бутылку из-под текилы. Формально большинство майя считают себя католиками, однако в реальности их вера тесно переплетена с язычеством. Я посетил деревню майя Сан-Хуан-Чамула и был поражен особенностями местного христианства. В частности, по мнению местных майя Иисус Христос — сын Луны и Солнца. Пол в церкви устлан травой, на которой сидят прихожане, попивая текилу из бутылочки. Майя считают, что пьяному легче найти общий язык с Богом. Тут же, в храме, предлагают свои услуги шаманы. Некоторые столь активно совмещают молитву с возлияниями, что по окончании службы засыпают прямо в церковном дворе. Левые (часто белые) умело используют бедственное положение индейцев и их дискриминацию потомками колонизаторов для борьбы с «капиталистами». Поскольку США традиционно поддерживали в Латинской Америке правящий класс, сплошь состоящий из потомков колонизаторов, такая борьба активно сопровождается агрессивной антиамериканской риторикой. Причем это характерно не только для Мексики и соседней Гватемалы, где также живут индейцы-майя, но и для всех латиноамериканских стран. Наиболее хрестоматийный пример — Уго Чавес, чья левая и антиамериканская риторика находила поддержку в первую очередь у коренного населения страны. Сегодня «революция аборигенов» произошла уже практически во всех «индейских» странах Латинской Америки — Венесуэле, Боливии, Эквадоре, Перу. Причем почти везде — за исключением, пожалуй, Перу — к власти пришли ярко выраженные леворадикальные, откровенно антиамериканские политики. Ситуация начала меняться и в «белых» странах Латинской Америки. Если еще несколько десятилетий назад метисы пытались забыть о своей индейской крови и однозначно ориентировались на систему ценностей бывших метрополий, то сейчас, напротив, принято выпячивать своеобразие коренных народов региона и пытаться сопротивляться американской глобализации. Первой по этому пути пошла Никарагуа, а потом тенденция стала распространяться и на другие страны региона. Приведу отрывок о Мексике из книги «Гений места» писателя и журналиста Петра Вайля. «На площади трех культур (ацтекская, испанская и современная) в Мехико разговорился с гидом: "Наверное, когда-то в стране было полно памятников Кортесу — не сохранился ли хоть один?" В ответ услышал про кровавого палача — в общем, то, что сформулировал в "Мексиканском дивертисменте" Бродский: главным злом признано вторжение испанцев и варварское разрушение древней цивилизации ацтеков. Это есть местный комплекс Золотой Орды. С той разницей, впрочем, что испанцы действительно разжились золотишком. Гид, распаляясь, сказал: "Ставить монумент Кортесу — все равно как возвести у вас памятник... — вы откуда? Из России? — так вот… — Я замер: кого он назовет? На вид под шестьдесят, должен помнить войну, скорее всего будет Гитлер — "Памятник Кортесу в Мексике — все равно как в Москве памятник американцам!» Петр Вайль обвиняет латиноамериканцев в «тяжелом комплексе перед северным соседом»: «Здесь никто не назовет жителей Соединенных Штатов американцами. Они — "американос дель норте", с уточняющим и умаляющим дополнением: северные американцы. Они хуже, но богаче и сильнее. Они опасны для американцев настоящих, латинских». На самом деле латиноамериканцы действительно не любят, когда жители США называют себя американцами, но объясняют это скорей соображениями равенства. «Мы тоже живем на американском континенте, так почему же тогда американцами являются только жители США?» — такой риторический вопрос мне неоднократно приходилось слышать от жителей Латинской Америки. Не совсем согласен я с Вайлем и по поводу «тяжелого комплекса перед северным соседом». Да, несомненно, комплекс тоже есть, но дело не только (и не столько) в нем. Опасаясь прихода к власти коммунистов, а нередко и просто для того, чтобы обеспечить надежную прибыль американским компаниям, Вашингтон часто поддерживал редкостных негодяев. Так, например, Америка помогала гаитянскому диктатору Франсуа Дювалье. Этот милый человек любил лично пытать своих противников. Особенно он гордился своим изобретением — шкатулкой-человековыжималкой: сжимающимся футляром с прикрепленными с внутренней стороны кинжалами. Другой друг США — никарагуанский диктатор Анастасио Сомоса Гарсио — переделал в тюрьму одно крыло своего дворца. Все камеры были выполнены в форме гробов, поставленных на попа — в них можно было только стоять. Был в резиденции и зверинец хищников — диктатор любил кормить их мясом своих жертв. Примеры таких «американских протеже» можно продолжать. К слову сказать, поддерживать своих негодяев свойственно всем империям, в том числе и канувшему в лету СССР, но для латиноамериканцев это вряд ли может быть утешением. Неудивительно, что в Латинской Америке так сильны антиамериканские настроения и, как следствие этого, симпатии к коммунистам. Против США работала и разница культур — то, что ныне часто критикуемый американский политолог Сэмюэл Хантингтон называл «конфликтом цивилизации». «Американцы — неискренние люди. Они улыбаются тебе, а в душе считают тебя грязным мексиканцем!» — убеждал меня водитель Uber в Мехико-Сити. Забавно, но на том же самом раздражении «американской улыбкой» ловил себя и я сам. Как это ни странно, но русские психологически ближе к мексиканцам, чем к американцам. И в США местные русские мне часто говорили, что им легче иметь дело с латинос, чем с белыми. Возможно, именно этими культурными особенностями и объяснялось то, что американская модель оказалась нежизнеспособна как в России, так и в Латинской Америке. Интересно, что сначала СССР вовсе не собирался экспортировать коммунизм в Латинскую Америку, но ситуация в регионе развивалась так, что не воспользоваться этим было просто грех. Так, революция на Кубе произошла без всякой помощи СССР, Кремлю лишь оставалось убедить повстанцев действовать в нужном направлении. После Кубы коммунистическое партизанское движение спонтанно развернулись во многих латиноамериканских странах, а Москве лишь оставалось помогать местным товарищам деньгами, оружием и советами. Далеко не везде это привело к смене режима, но в очень многих странах региона былое влияние СССР чувствуется и сегодня. Когда я путешествовал по Никарагуа, там «советикос» с теплотой вспоминали многие. Почти все никарагуанцы старшего и среднего поколения учили русский язык в школе и институте. И хотя увидеть сносно говорящих на нашем языке мне так и не пришлось, большинство знают по нескольку десятков слов (в основном почему-то экзотических: «обезьяна», «черепаха», «крокодил», «кокос»). При этом подкупает, что почти все они хотят практиковаться в подзабытом ими (или так и не выученном) языке Пушкина. Например, проводник по джунглям, как только увидел мой российский паспорт, стал пытаться читать на кириллице — выяснилось, что он полгода учил русский язык в армии. Ладно, в Никарагуа коммунисты были некоторое время у власти, но «приветы из СССР» я получал и в других латиноамериканских странах. В небольшом колумбийском городке спросил дорогу у пожилой женщины, и она раздраженно ответила, что по-испански не понимает. «Do you speak English?» — спрашиваю. Отвечает: «Nо, solo Russo» («Нет, только по- русски»). Старушка оказалась из Брянска — ее дочка еще в советское время вышла замуж за учившегося у нас колумбийского коммуниста. Надо сказать, таких бывших студентов сегодня в Колумбии немало. Среди них, например, Родриго Лондоньо Эчеверри (псевдоним «Тимошенко») — в совсем недавнем прошлом лидер коммунистических повстанцев, учившийся когда-то в московском институте Дружбы народов на кардиолога. Кстати, синьор (точнее товарищ) Эчеверри вряд ли случайно взял себе псевдоним Тимошенко — этот советский маршал почему-то очень популярен в Латинской Америке, а в Гондурасе его именем назван даже ликер. Достаточно забавна и ситуация в Мехико-Сити, где львиная доля достопримечательностей имеет коммунистический подтекст. Весь город расписан огромным полотнами-фресками — муралами (от испанского mural — «стена») художников-коммунистов, в основном Риверой и Сикейросом. В глазах рябит от пятиконечных звезд и красных знамен. Темы тоже на наши похожи: возмездие капиталисту, раздача земли помещика крестьянину, ликвидация неграмотности. Ривера и Сикейрос враждовали. Первый был троцкист, а второй — сталинист, устроивший чудовищное по глупости покушение на Троцкого (террористы по пьяни вместо Троцкого стреляли друг в друга). Оба художника ездили в СССР. В одном из музеев Мехико-Сити целый зал посвящен картинам Риверы об СССР; в основном художник писал советских детей. Разочаровавшись в руководстве СССР после разоблачения культа личности, неистовый сталинист Сикейрос поехал в маоистский Китай, где призвал местных художников перестать ориентироваться на советских, а опираться на традиции национальной живописи. Товарищ с Запада пытался объединить мексиканских и китайских художников в один союз, основанный на «истинных принципах социалистического реализма». Судя по всему, эта деятельность Сикейроса многим в Мексике нравится и сегодня. Например, в одном из музеев мурализма я посмотрел восторженный фильм о дружбе классика мексиканской живописи с китайскими товарищами. Во дворце изящных искусств можно увидеть, пожалуй, самую знаменитую фреску Диего Риверы «Человек на перепутье». Первоначально этот мурал заказал сын Рокфеллера. Но разразился скандал: магнат потребовал заменить Ленина в центре картины на «абстрактного человека», а художник не согласился. В результате фреска была уничтожена, но Ривера написал ее вновь на стене дворца искусств в Мехико-Сити, добавив к фигуре Ленина еще и Троцкого. На полотне слева изображены пороки капиталистического мира, а справа — достижения мира социализма. У фрески почти непрерывные экскурсии мексиканцев. Несмотря на мое слабое знание испанского, я понимал экскурсовода просто отлично: «Ленин», «Маркс», «Троцкий», «Сталин», «коммунизмо», «империализмо»... «Похоже, именно жизнь под фресками, талантливо изображающими гнусность угнетателей и рабство рабочих, сформировала особый мыслительный и речевой этикет мексиканцев. На уровне риторики Мексика осталась едва ли не единственной социалистической страной в мире, не считая Кубу и Северную Корею. В государстве, никогда не упразднявшем свободное предпринимательство и частную собственность, до сих пор лучшая похвала политическому деятелю —"революционер", только, разумеется, "подлинный". Термин "революционный" выскакивает как бы сам собой, вроде постоянного эпитета с общепозитивной окраской», — отмечает в книге «Гений места» Петр Вайль. Крайние левые (порой доходящие до глупости) взгляды мексиканских интеллектуалов — интересный феномен, но он характерен не только для этой страны, но и для Латинской Америки в целом. Так, например, знаменитый колумбийский писатель Маркес боготворил Фиделя Кастро, что дало повод его недоброжелателям назвать автора «Ста лет одиночества» «лакеем кубинского диктатора». Маркес требовал предоставления независимости Пуэрто-Рико и поддержал восстание сапатистов в Мексике — его активность была настолько высока, что, как следует из недавно рассекреченных документов ФБР, эта организация установила постоянную слежку за колумбийским «архитектором человеческих душ». Тем не менее сказать, что латиноамериканские левые разбираются в тонкостях марксизма, будет сильным преувеличением. Большинство этих людей скорее на эмоциональном уровне восхищаются любыми «антикапиталистическими» и «антиимпериалистическими» идеями. В этом я убедился, посетив музей Троцкого в Мехико-Сити. Сегодня это очень бойкое место. Здесь можно встретить туристов из всех стран мира, но преобладают все же латиноамериканцы, причем не только из Мексики. При музее действует огромный магазин марксистской литературы, а также кафе, где «любимый салат Троцкого» принесут симпатичные официантки с красной звездой на рубашке. Содержится музей на деньги министерства культуры, фонда Троцкого, организованного его внуком, а также (и это основная статья доходов) от продаж в магазине и кафе. В музее можно увидеть кабинет, спальню, кухню, библиотеку и даже туалет опального коммуниста. На одной стене сохранились следы пуль от неудавшегося покушения Сикейроса и других мексиканских коммунистов на Льва Давидовича. По одной версии, покушавшиеся были настолько пьяны, что не сумели попасть в Троцкого, а по другой — они и не собирались его убивать, а хотели напугать, чтобы он уехал из Мексики. Однако Меркадер был удачливее, о чем свидетельствует могила с серпом и молотом во дворе дома. Но вернусь к латиноамериканским посетителям музея. Вот типичный диалог с ними: — Вам нравится Троцкий? — Конечно, очень! — А Ленин? — Еще бы! — А Сталин? — Само собой! Похоже, что в головах у этих людей большая путаница. Что, впрочем, неудивительно, если учесть, что даже любовница Троцкого, знаменитая мексиканская художница-коммунистка Фрида Кало, рисовала портрет Сталина, а над ее кроватью висели портреты Маркса, Ленина, Сталина и Мао Цзедуна. Маркс, Ленин и Мао по крайней мере объяснимы. А вот портрет Сталина в спальне Фриды выглядит так же дико, как если бы булгаковская Маргарита повесила над своей кроватью фото критика Латунского. После распада СССР и «предательства» Москвой Кубы латиноамериканские левые впали в замешательство, переходящее в уныние. «Почему вы забыли Ленина?!» — приходилось мне слышать в Латинской Америке в 90-х. Однако потом начался конфликт Кремля с Западом, и местные «революционеры» вздохнули с некоторым облегчением. Конечно же, это было уже не то, что прежде, но все же Москва стала вновь (пусть и слабым) центром сопротивления США. Правда, отношение местных левых к Владимиру Путину двойственное. Они восхищаются им как «борцом с США», но осуждают его «гонения на геев» и «репрессии против "Pussy Riot"». Но пока все же плюсы, с точки зрения левых, перевешивают минусы. Например, оскорбившая меня в Чьяпасе школьная учительница — конечно, крайность и редкость, а вот с вежливым удивлением, что из «такой прекрасной страны как Россия» я перебрался в США, мне приходилось сталкиваться достаточно часто. Можно сказать, что латиноамериканцы до сих пор любят Россию, русских и коммунизм — но любят они воображаемые фантомы, не имеющие абсолютно никакого отношения к реальности. Что, впрочем, не мешает выходцам из стран бывшего СССР чувствовать себя в Латинской Америке как дома.