The American Conservative (США): Идеология ЛГБТ упраздняет человека

Многие люди не понимают, почему христиане вроде меня, придерживаются такого мнения о гомосексуальности и трансгендерности. Они думают, что это может быть вызвано лишь примитивным чувством отвращения или бездумным стремлением следовать деспотичным приказам, изложенным в Библии. Может быть, для кого-то это и правда, но как я уже писал в «Вариант Бенедикта» (The Benedict Option), для человечества по этому вопросу на кону стоит нечто гораздо более фундаментальное. Дело не в том, что христианство касалось только — или в первую очередь — пересмотра и переоценки сексуальности, но в том, что в христианской антропологии секс получает новый иной смысл, требующий радикального изменения поведения и культурных норм. В христианстве то, что человек делает со своей сексуальностью, не может быть отделено от того, чем сам человек является. В каком-то смысле современные люди тоже так считают, но при этом они смотрят на этот вопрос совершенно иначе, чем ранняя церковь. По поводу того, как мужчины и женщины раннего христианства относились к своим телам, историк Питер Браун (Peter Brown) говорит, что тело было вписано в космическую матрицу таким образом, что его восприятие самого себя радикально отличалось от нашего нынешнего. По сути, секс не был выражением внутренних нужд, заложенных в конкретном теле. Вместо этого к нему относились как к проходящей по телу энергии той же природы, что поддерживала жизнь звезд. И неважно, исходили ли эти энергетические вибрации от доброжелательных богов, или злобных демонов (как считали многие радикальные христиане), секс никогда не воспринимался, как явление, относящееся лишь к конкретному человеческому телу. Раннехристианское учение о сексуальности основываются не только на высказываниях Христа и апостола Павла, в более широком плане оно вытекает из антропологии Библии. Человеческое существо несет в себе образ Бога, как бы оно ни было запятнано грехом, и остается вершиной миропорядка, созданного и пропитанного божьим промыслом. В этом миропорядке у человека есть цель. Он для чего-то предназначен, и должен достичь определенных целей. Когда Павел предостерегал христиан от секса с проституткой, говоря, что они приобщают Иисуса Христа к этой проститутке, он говорил не метафорически. Поскольку мы принадлежим Христу как совокупность тела, разума и души, то, какое применение мы находим своему телу и сексуальности, значит очень многое. Все то, из сделанного нами, что не находится в совершенной гармонии с волей Бога, — это грех. Грех — это не просто нарушение правил, но и неспособность жить в соответствии со структурой самой реальности. Христианин, который живет в реальности, не будет соединять свое тело с чьим-то еще не в согласии с теми правилами, которые нам дал Бог. Это означает, что не должно быть секса вне договора, с помощью которого мужчина и женщина закрепляют свою любовь исключительно через Христа. Согласно православному христианскому учению, эти двое действительно становятся «одной плотью» в смысле, превосходящем чисто символический. Если секс освящается посредством брачных обязательств, то в браке секс становится образом отношений Христа с его прихожанами, церковью. Он раскрывает чудесную, живительную силу духовного единения, которое возникает между мужчиной и женщиной — и только между мужчиной и женщиной — которые преподносят себя друг другу. То, что брак может быть основываться не на разности полов, — абсолютное нововведение в христианской богословской традиции. «Значение сексуальных различий никогда ранее не связывалось с предпочтениями конкретного существа или с тем, что Бог периодически дает определенным существам определенные предпочтения», — пишет католический теолог Кристофер Робертс (Christopher Roberts). Далее он говорит, что для христиан смысл сексуальности всегда зависел от ее соотношения с созданным миропорядком и эсхатологией — конечной целью человека. «Особенно отчетливо стало видно, возможно, впервые во времена Лютера, что сам факт того, что человеческие существа были созданы с сексуальными различиями, — это часть информации от Бога о том, кто есть человек и что это значит — быть человеком», — пишет Робертс. В отличие от современной гендерной теории, вопрос звучит не как «Мужчины мы или женщины?», а как «Как мужчинам и женщинам надлежит быть вместе?» Наши реальные биологические особенности не вторичны по отношению к нашей личности. Законность нашего сексуального желания ограничена данностью от природы. Пара в браке должна дополнять друг друга с половой точки зрения, потому что только мужеско-женские пары отражают парность генеративности божественного миропорядка. «Мужчину и женщину сотворил их», написано в «Книге Бытия», говорящей о том, что взаимодополняемость заложена в природу реальности. Мне кажется, что большинство участников этой дискуссии из обоих лагерей хотят говорить о сексе и сексуальности исключительно в терминах морали, тогда как для того, чтобы понять, что на самом деле стоит на кону, мы должны обсуждать это в антропологических терминах. В увлекательном коротком рассуждении на страницах «Первые вещи» («First Things»), философ Майкл Хэнби (Michael Hanby) думает на тему того, почему квиризация, которая, кажется, охватывает сегодня практически все вокруг, — это не просто небольшое смещение нашей точки зрения в сторону принятия интересов ЛГБТ, а в реальности радикальное переосмысление нашего мировоззрения. Хэнби говорит, что это все не может быть отделено от разрушения идеалов семьи и деторождения, и, в действительности, представления о том, что это значит — быть человеком. Выдержки: Похоже, мы потеряли свою способность думать и говорить о «идентичности ЛГБТ», не капитулируя. Можно даже не упоминать о кампании Джеймса Мартина (Fr. James Martin) в пользу принятия номенклатуры ЛГБТ и внесения изменений в катехизис. Сама идея гетеросексуальной «ориентации» как одного из видов сексуальности уже «гейская», поскольку держит за аксиому то, что сексуальное желание произвольно связано с бессмысленным биологическим субстратом. Такое же дуалистичное понимание стало предпосылкой революции в репродуктивных технологиях и нормализации суррогатного материнства. Трансгендерность логически вытекает из этих предпосылок, точно так же, как права трансгендеров само собой получили поддержку после решения по делу Обергефелла. Однако если «гендер» как и «ориентация» — это только функция самоприсвоенной идентичности, отличная от сексуально дифференцированного тела человека (которое сейчас относят к сфере «чистой биологии»), то на самом деле больше вообще нет такого явления, как мужчина или женщина в том понимании, которое было принято раньше. Мы все сейчас трансгендеры, пусть гендер и сексуальная идентичность случайно и совпадают в подавляющем большинстве случаев. Притворяться, что эти идеи не будут иметь никаких социальных, правовых, политических и евгенических последствий помимо субъективного опыта отдельных людей — значит, закрывать глаза на очевидные вещи, ведь на самом деле, такие последствия уже есть. Но тщетно мы пытаемся найти хоть какое-то признание этих последствий в итогах двух Синодов о семье или в любом из недавних учениях, которые церковные лидеры называют сейчас «аффективностью». Хэнби приводит цитату из «Рождественского послания» Бенедикта XVI 2012 года, в котором папа говорит о том, как эти философии сторонников освобождения захватывают наше мышление и суждения о сексе и сексуальной идентичности, фактически приводя к уничтожению человека. Бенедикт: Мужчина и женщина как сотворенные явления реальности, как проявление природы человеческого существования, больше не существуют. Человек ставит свою природу под вопрос. С этого момента, он лишь дух и воля. Манипуляции с природой, которую мы сейчас оплакиваем, когда речь идет о беспокойстве насчет окружающей среды, сейчас стали предметом основного выбора человека, когда речь идет о нем самом. Отныне существует лишь некий абстрактный человек, который сам выбирает, какова его природа. Мужчина и женщина в своих сотворенных формах были дополняющими друг друга частями того, чем предположительно должен быть человек. Но если не существует предопределенной двойственности сотворенных мужчины и женщины, то и семья не становится уже реальностью, созданной в процессе творения. Аналогичным образом, потерял место, которое занимал до сих пор, и свою ценность также ребенок. Бернхейм (Bernheim) демонстрирует, что теперь, по-видимому, ребенок больше не субъект прав, а объект, право на получение которого имеют люди. Когда свобода быть источником творчества меняется на свободу творить себя, то, безусловно, отрицается и необходимость в самом Творце, и в конечном итоге человек тоже лишен своей ценности как создания Бога, которую он имеет, когда образ Бога лежит в основе его существа. Защита семьи — дело самого человека. И становится ясно, что когда Бог отрицается, человеческое достоинство также исчезает. Тот, кто защищает Бога, защищает человека. Прочитайте статью Хэнби целиком. Вселенная Церкви сталкивается с убийственной ересью. У меня нет особой уверенности в том, что все церкви действительно готовы к борьбе с ней — не только консервативные. Как сказал Хэнби в своей недавней лекции в Католическом университете, хотя левый морализм, по-видимому, сейчас преобладает, «морализм правых будет не менее бессилен, пытаясь справиться с этим историческим моментом». Конечно, католическая церковь под управлением Папы-приверженца левой морали, не сможет противостоять этому. Я боюсь, на самом деле, даже совсем наоборот. Вот выдержка из вступительного обращения Папы Франциска во время Синод Молодежи, который сейчас проходит в Риме: Мы — символ Церкви, которая слушает и путешествует. Под «слушает» не следует понимать лишь слова, которыми мы будем обмениваться в ходе работы Синода. Процесс подготовки к этому моменту показал, что сейчас нужна Церковь прислушивающаяся, в том числе к тем молодым людям, которых Церковь в своем первозданном виде часто не понимает и не принимает такими, какие они есть на самом деле, а порой даже отвергает. Этот Синод может и должен быть символом Церкви, которая действительно слушает, и допускает, что опыт других может задавать ей вопросы, на которые у нее не всегда есть готовые ответы. Церковь, которая не слушает, демонстрирует, что она закрыта для нового, закрыта для Божьих сюрпризов и не может вызывать доверие, в особенности у тех молодых людей, которые скорее отвернутся, чем приблизятся. Вы знаете, что означает этот жаргон, не так ли? Католики, готовьтесь к удару. Обновление: Послушайте, читатели, если вы силитесь понять, что имеет в виду Хэнби, то прочтите его еще раз, внимательно. Это не фигли-мигли какие-то, почему бы вам не включить мозг?