Эти страны обворовывали США и СССР. Теперь воруют у них

Промышленный шпионаж процветает во всем мире уже несколько столетий. Новые технологии попадают в чужие руки практически сразу после изобретения. Когда-то первой жертвой был Китай, теперь он сам строит свое экономическое могущество на том, что по праву принадлежит другим. Со временем меняются только методы добычи сведений и защиты от нее, но желание заработать за чужой счет никуда не девается. О том, как менялись промышленные шпионы и как им живется сегодня, — в материале «Ленты.ру». Торговая война между США и Китаем, в которую впоследствии оказалось втянуто много других стран по всему миру, началась после обвинений американского президента Дональда Трампа в адрес Пекина. Помимо прочего, они касались кражи интеллектуальной собственности, из-за которой Соединенные Штаты теряют «суммы, которые вы даже себе не представляете». За год до этого профильная правительственная комиссия была чуть более точна в оценках ущерба: от 225 до 600 миллиардов долларов в год. Большая часть приходится как раз на Китай, откуда в Штаты поступает 87 процентов всей контрафактной продукции. Причем немалую роль играет Гонконг — 35 процентов. То есть, объясняли авторы, американцы вынуждены платить за нелегальную продукцию, произведенную по технологиям, разработанным в том числе в их собственной стране. Местные же компании не получают за свои изобретения ни цента. К банальным подделкам добавляются кибератаки, с помощью которых злоумышленники не только крадут ценные данные конкурентов, но и нарушают работу их IT-систем. История промышленного шпионажа берет свое начало в XVIII веке (если не считать древнегреческого мифического героя Прометея, которого некоторые историки и культурологи называют первым шпионом за кражу огня у Гефеста). И, как ни странно, тогда в роли жертвы выступал Китай. Местные мастера славились особой техникой производства фарфора, которую после долгих попыток сумел выведать французский иезуитский монах-миссионер Франсуа Хавьер д’Энтреколь. Письмо с подробным описанием процесса он отправил сразу в несколько европейских стран. Впрочем, его труды оказались напрасными, поскольку секрет китайского фарфора к тому моменту уже разгадали опытным путем в Германии. Однако настоящим промышленным лидером в то время была Британия. На острове умели выплавлять железо с использованием кокса вместо дорогого древесного угля, производить сырую шерсть, но самыми востребованными ремесленниками были часовщики и портные. Их секреты пытались заполучить многочисленные шпионы, выдававшие себя за обычных туристов. Довольно скоро они поняли, что более надежный и действенный способ — переманивать англичан в свои страны за щедрое вознаграждение, и больше всех в этом снова преуспели французы. Им не помешали даже законы, в спешке принятые британскими властями и запрещавшие рабочим эмигрировать через Ла-Манш. Нарушителям грозила конфискация всего оставленного дома имущества и тюремный срок по возвращении. В этих условиях главным и самым успешным вербовщиком стал англичанин Джон Холкер. Человек сложной судьбы, он уже в молодости сколотил бизнес по продаже текстиля, но был втянут в политические интриги и вынужден эмигрировать во Францию. Там несостоявшийся купец, обиженный на свою родину, сумел убедить власти в необходимости раздобыть секрет прялки, с помощью которой англичане производили дешевые, хоть и не слишком прочные ткани. На счастье Холкера, вскоре изобретатель Джеймс Харгривс усовершенствовал механизм и придумал механическую прялку (также известную как прялка «Дженни»), которая позволила сделать процесс еще более эффективным: теперь требовалось в пять раз меньше рабочих. Именно ноу-хау Харгривса принято считать началом промышленного переворота. Холкер без особых проблем перевозил во Францию и прялки, и мастеров, умевших обращаться с ними, предпочитая использовать для этого перегруженный Лондонский порт: таможенники просто не успевали уследить за всеми пассажирами. Те немногие, кто был пойман при попытке сбежать к главному конкуренту, отделывались небольшими тюремными сроками и штрафами. Под эгидой Холкера главным текстильным центром Франции стал Руан, где было построено несколько фабрик. Одна из них принадлежала самому вербовщику. Французское правительство не скупилось на почести и награды в его адрес. Благодарны были и обычные французы, получившие благодаря Холкеру дешевую одежду. К концу жизни он, выходец из бедной английской семьи, успел стать очень влиятельным человеком, получил чин аристократа и водил дружбу с американским послом Бенджамином Франклином. Если Холкера можно назвать энтузиастом своего дела, то его последователи из разных стран Европы были движимы исключительно бизнес-интересами. Француз Ле Тюрк перевозил те же самые прялки и чертежи к ним в надежде открыть собственную мастерскую, но не снискал успеха. Зато разработал собственную систему конспирации: в «рабочей» переписке он называл себя исключительно кодовым именем — «64». А уже в XIX веке немецкий промышленник Альфред Крупп, завладев английской сталелитейной технологией (для этого он несколько месяцев проработал на заводе), озаботился не только рентабельностью производства, но и сохранностью секретов. Для этого он нанимал специальных сотрудников, которые следили за рабочими на его фабриках и за их контактами с внешним миром. «На заводе нужно иметь вторых доносчиков, чтобы они контролировали первых, и третьих, которые бы следили за вторыми», — любил говорить Крупп. Его опасения не были напрасными. К тому времени практически каждый уважающий себя бизнесмен имел в распоряжении штат сразу из нескольких лазутчиков. Технологии надолго не задерживались у разработчиков. А на рубеже веков в моду вошли еще и промышленные диверсии. Шпионы стремились не только выкрасть секреты конкурентов, но и как-нибудь навредить им. Один из самых показательных случаев произошел в Италии на презентации знаменитого пулемета английского изобретателя Хайрема Максима. Представитель шведской оружейной компании Nordenfeldt Бэзил Захарофф (бывший Василий Захаров), понимая, что проигрывает конкуренцию, пустил слух о его ненадежности. Максим велел опустить свой пулемет под воду и оставить его там на сутки. На следующий день он оказался непригодным для стрельбы, а все из-за того, что нанятые Захароффым водолазы подпилили у орудия боек. Впечатленный Максим нанял вредителя в свою фирму. В XX веке центром промышленного шпионажа стали США, выкрасть секреты которых мечтали многие страны. Одной из них был Советский Союз. В первые годы существования молодого коммунистического государства для этих целей использовалась компания Amtorg со штаб-квартирой в Нью-Йорке, специализировавшаяся на закупках американских товаров для нужд СССР. Заодно сотрудники активно занимались разведкой, в том чисел и экономической. После Второй мировой войны и разделения Германии шпионить за Западом помогала Штази — тайная полиция ГДР. С середины 1950-х годов и до 1966-го она проводила операцию «Брунгильда», в которой поучаствовало много агентов из стран соцблока. Иногда к сотрудничеству привлекали и идеологических противников. Одним из них был швейцарский химик Жан-Поль Супер, втайне работавший еще и на бельгийские спецслужбы. Согласно его показаниям на суде, советско-немецким шпионам удалось выкрасть чертежи сверхзвукового самолета Concorde и данные компании Kodak. Разоблачение операции «Брунгильда» не смутило советское руководство, и оно продолжило привлекать иностранцев к процессу добычи информации. Так, западный немец Рихард Мюллер построил в Европе целую бизнес-империю, получившую название CTC. В нее входило около 20 компаний, главной задачей которых стало прикрытие деятельности основателя, который скупал технологии и оборудование для Москвы. В те годы СССР стремился развивать свою микроэлектронику. Мюллера несколько раз привозили в Зеленоград — один из главных отечественных наукоградов. Впрочем, советские специалисты не слишком преуспели: их разработки на несколько лет отставали от зарубежных. И даже самолет Ту-144, отечественный аналог Concorde, так и не удалось доработать до конца: не хватило оригинальных британских компьютеров для турбореактивных двигателей, без которых лайнер оказался неэкономичным и прослужил недолго. Но именно холодная война вывела промышленный шпионаж на новый уровень. Cоветским шпионам приходилось применять сложное и высокотехнологичное оборудование: компьютерные базы данных, сканеры и даже спутники. В каком-то смысле сама необходимость охотиться за западными достижениями двигала вперед науку и промышленность СССР. В 1980-е инициативу перехватили азиатские страны и все та же Франция, когда-то ставшая родоначальницей промышленного шпионажа. Apple долго судилась с тайваньскими компаниями, которые упорно копировали ее компьютеры (и даже пользовательское руководство к ним), продавая их в три раза дешевле оригинала. Французскую Groupe Bull (производитель компьютеров и электроники) подозревали в краже технологий у IBM, Volkswagen — у Opel (первый признал вину и выплатил компенсацию), General Motors — у Ford. Все обвиняли всех и пытались защититься от всевозможных угроз. Примечательно, что промышленный шпионаж долгое время был совершенно легален в большинстве стран. Только в 1996 году США приняли запрещающий его закон. В Евросоюзе такого нет до сих пор — там компании-жертвы, как правило, пытаются доказать факт мошенничества со стороны конкурентов. Попытки продавить закон «О промышленной информации», предпринимавшиеся в Великобритании еще в 1968 году, столкнулись с противодействием встречного лобби. Российский Уголовный кодекс содержит сразу несколько статей, которые можно отнести к промышленному шпионажу: незаконное получение и разглашение коммерческой тайны, неправомерный доступ к компьютерной информации, а также создание и использование вредоносных программ. Максимальное наказание по каждой — семь лет заключения. В России большинство нарушений связано с попытками завладеть не технологиями, а коммерческой тайной (ее еще называют инсайдерской информацией) — данными о готовящихся сделках, кадровых перестановках, выходе на новые рынки. По статистике, до 70 процентов таких сведений добывается через подкуп или шантаж сотрудников. Зная это, отечественные руководители тратят на кибербезопасность в несколько раз меньше, чем, например, в США (150 миллиардов долларов в год против 500). Основными покупателями защитных систем становятся госорганы, которым это предписывает закон. Особняком стоит фармацевтика. Иностранные производители лекарств все активнее локализуют производство в России, экономя на рабочей силе, пошлинах и ресурсах. Однако здесь они рискуют столкнуться с недобросовестной конкуренцией. Компания «Натива» выиграла в судах уже у четырех иностранных корпораций, пытавшихся защитить свои патенты (в фармацевтике они, как правило, выдаются на 20 лет). В некоторых случаях суды указывали, что спорные препараты имеют важное социальное значение для России, в других — что ответчику удалось разработать полностью свою субстанцию. Теперь «Натива» не только продает лекарства аптекам, но и заключает госконтракты на их поставку. Россиян вместе с выходцами из постсоветских республик нередко обвиняют в краже технологий за рубежом. В 2015 году в Нью-Йорке судили целую группу из 11 человек за контрабанду микроэлектроники и технологий двойного назначения. Подсудимые, почти половина из которых имеет двойное российско-американское гражданство, получили от 10 до 25 лет тюрьмы. А вот двум другим россиянам — Дмитрию Карпенко и Алексею Крутилину — повезло больше. Весной 2018-го их приговорили к депортации из США за контрабанду той же самой микроэлектроники, несмотря на то что обвинение требовало 25-летиние сроки. Вернувшись на родину, они попытались устроиться в свою прежнюю ставропольскую компанию. Эксперты предположили, что россияне могли быть завербованы уже американскими спецслужбами и за это освобождены от наказания. Правда, бывший работодатель в итоге ответил им отказом. Во всем мире границы промышленного шпионажа стремительно размываются. На смену ему приходит конкурентная разведка, зародившаяся еще семь веков назад в Священной Римской империи. Главное ее отличие — в сборе нужной информации из открытых источников, в том числе через покупку готовых образцов продукции. Такая тенденция уже приводит к тому, что многие потребительские товары разных марок — от автомобилей до смартфонов — трудно отличить друг от друга, и даже суды не могут найти нарушений. Существуют и другие способы вполне законно заполучить ценные технологии — купить их правообладателя. Проще всего поглотить начинающий стартап. В 2017 году так поступил Google, приобретя белорусскую компанию AIMatter, разработчика приложения по обработке потокового видео на мобильном телефоне Fabby. За семь лет до этого Сбербанк пытался купить контрольный пакет в Opel, но в последний момент получил отказ от собственника — General Motors. Китайские бизнесмены, как правило, оказываются куда более настойчивыми. За последние десять лет они приобрели доли в 670 компаниях по всей Европе. Больше всего — в автопроме. Местные власти переживают за сохранность своих технологий, но пока не придумали, как лучше их защитить, в отличие от США, которые всегда неохотно пускали к себе китайский капитал. Впрочем, однажды не смог отказать и Вашингтон. В 2005 году китайская Lenovo подала заявку на приобретение подразделения легендарной IBM по производству компьютеров. Конгрессменов и чиновников насторожило, что Пекин может завладеть передовыми технологиями. Правительственная проверка продолжалась несколько месяцев, но в итоге сделка была одобрена. Судя по всему, не последнюю роль сыграла цена: заветный актив достался Lenovo за 1,75 миллиарда долларов (с учетом полумиллиардного долга), в то время, как рыночная стоимость всего IBM (а не только компьютерного подразделения) на тот момент составляла только 513 миллионов. Спустя девять лет пекинская компания докупила еще и серверное подразделение IBM. В Китае придумали и еще один, даже более продвинутый способ получать необходимую информацию. Страна становится все более открытой для иностранных инвесторов, однако, по местным законам, технологичные компании могут выйти на китайский рынок только через создание совместного предприятия с китайским партнером. Такие предприятия обязаны бесплатно предоставлять властям свои передовые разработки. Зарубежные компании охотно соглашаются на такие условия, поскольку слишком заинтересованы в доступе к китайским потребителям. Некоторые жалуются в ВТО, однако такой подход полностью укладывается в правила организации, в которую страна вступила в 2001 году. Тем не менее, Китай по-прежнему сохраняет за собой репутацию главного мирового похитителя технологий. Заработал он ее еще в 1980-х годах, запустив правительственную «Программу 863» (до этого Пекин официально производил советскую военную технику). В рамках нее по всей стране были созданы центры исследования зарубежных технологий. Причем методы отличались от тех, что были приняты по всему миру, в том числе и в СССР. Китайские инженеры не пытались слепо копировать чужое оборудование, а изучали его строение, в том числе отправляя своих студентов стажироваться у непосредственных разработчиков. На выходе получался гораздо более качественный результат, а сами специалисты перенимали базовые знания. Такие центры работают до сих пор. По некоторым данным, сейчас их насчитывается 202 (они называются «центрами трансфера технологий»). Принципы работы за десятилетия во многом поменялись. В их задачи, помимо прочего, входит взаимодействие с живущими за рубежом китайцами, иностранными учеными (в рамках открытых и законных проектов), отправка за границу студентов. Деятельность, в конце XX века считавшаяся незаконной, приобретает все более легальный характер. Но и откровенно нечестных методов китайцы по-прежнему не гнушаются — ежегодно становится известно о десятках случаев хакерских атак на высокотехнологичные компании, в основном, в США. К ним можно добавить все то, о чем говорилось в прошлогоднем докладе Комиссии по кражам интеллектуальной собственности: подкуп должностных лиц, несоблюдение лицензионных соглашений, несправедливые требования китайских властей о передаче технологий. Вместе все это и дает те самые ежегодные 600 миллиардов долларов ущерба. Вашингтон уже изменил визовые правила для китайских студентов (теперь им могут сократить срок пребывания в стране) и развязал торговую войну. Судя по тому, что пока она не приносит особого результата, дальше могут последовать новые меры. Промышленный шпионаж, когда-то помогший подняться многим странам и служивший оружием в холодной войне, снова выходит на политическую сцену.