Двор моей памяти: мемуары нестарого одессита. Часть 4

На портале K1NEWS.RU продолжается серия публикаций «Двор моей памяти». Автором этой автобиографической повести является журналист портала K1NEWS.RU Олег Де-Рибас. Как мы отмечали ранее, в Одессе его знают также как историка-краеведа. Теперь он ведет рубрику «Костромич в Костроме». А новый материал посвящен фактам, не ушедшим во тьму веков, а описывает относительно недавние, советские времена. Впрочем, если хотите, данные воспоминания также имеют некоторое отношение к краеведению, с той лишь разницей, что свидетелем и участником описываемых событий являлся сам автор. Часть 1 Часть 2 Часть 3 Зелень Ее во Дворе было мало. Двор, помнится, изначально весь был покрыт крупными, полуметровыми, квадратными плитами из крепкого тесаного камня. С годами, там, где плиты ломались, она заменялись асфальтом; ныне он сплошь. То есть и раньше через «каменный ковер» пробивалась редкая былинка. Потом, когда Двор в одночасье начал стремительно «оккупироваться» палисадниками, в них кое-где появились газончики. Некоторые садоводы-любители, вроде Туси, растили в кадках легкомысленные маргаритки и «анютины глазки». Многие палисадники были увиты виноградом, как диким, так и съедобным. Во дворе росли три дерева. Акация – высокая и раскидистая, с кострубатым стволом, не могла стать нашим «турником», поскольку была усыпана длиннющими колючками. И все же она не являлась лишним и никудышным элементом дворовой «флоры». Во-первых, при цветении она распространяла густой, упоительный запах, во-вторых – была частично съедобна. Прямо с веток мы срывали молодые соцветия, и подобно пчелам, а скорее трутням, высасывали сладенький нектар, который собирался у основания цветочков. Второе дерево считалось грушей. То есть растение это почти наверняка таковым и было, поскольку произрастали на нем именно груши. Однако нигде и никогда я не видел таких, высоких и «стреловидных», как пирамидальный тополь. Плодов дерево давало мало, с десяток, мелких и не очень вкусных. Груша росла в маленьком палисаднике дяди Володи, но около забора; так что девять из десяти желтых груш падали к нему, «остальные» – наружу. К дяде Володе – пьянице-одиночке, мы – дети почти не лазили, разве что за залетевшим мячом. Боялись – не боялись, но уж очень неприветливой была его жалкая хибара в три окна. Окна эти не открывались никогда и были сплошь заклеены даже не пожелтевшими, а уже почерневшими газетами. Дядя Володя жил бобылем; я никогда не видел его трезвым, но и пьяным вдрызг также не припомню. «Профессионально употребляя» в течение многих лет, он как бы заспиртовался. Острое лицо, длинный худой нос; ни дать – ни взять почтальон Печкин из Простоквашино, только опустившийся. Он тихо «сгорел» в своей комнатушке, его нашли спустя несколько дней, благодаря вою принадлежащей ему собачонки. К слову, это несчастное, забитое хозяином и затравленное котами существо, было, пожалуй, единственной собакой во Дворе. Безымянный «двор-терьер» неизвестной породы, старик по годам и щенок по образу, псина эта с визгом вылетала из всегда приоткрытой двери и бросалась на всех, кто приближался к забору, и хотя никого так и не укусила, но мы подозревали в ней такую способность. Теперь вы понимаете, почему груши казались нам невкусными; тем более, что, падая с высоты, они разбивались в кашу. Абрикос рос напротив квартиры тети Бебы. О, благословенная и многострадальная «абрикоса»! Ты была самым выдающимся деревом из трех дворовых. Мы висли на тебе по пять-семь человек, но я не помню, чтобы сломали хоть одну большую ветку. Абрикосины срывались и поедались зелеными, но, между прочим, ни одного случая дизентерии, которой активно запугивали нас взрослые, так и не произошло. Вот написал и подумал – «неразумные потомки» предположат, не дай бог, что в конце 60-х мы голодали. Ничего подобного – просто найти и съесть едва-едва пожелтевшую абрикосу считалось большим шиком. Мы все завидовали Додику. Как-то ему почти с самой верхушки удалось снять большую, зрелую и уже почти сладкую абрикосу. Он, между прочим, ее есть не стал, а отдал своей «невесте» – Наташе. Теперь во Дворе деревьев нет… Живность Дворовую фауну представляли крысы, кошки, голуби и воробьи. В домах, конечно, водились мыши и тараканы, но в нашей квартире они почему-то не проживали. Крыс во Дворе было немного; мы – пацаны (не девчонки!) их не боялись, но и не трогали. А крыс почти не было потому, что настоящими хозяевами Двора являлись коты и кошки. У нас они расплодились в огромном количестве – не менее двух десятков «мурлык» разного размера и мастей шатались по парадным, вальяжно нежились на крышах или лениво гоняли голубей. Вместе их можно было увидеть, когда дворничиха тетя Люба выносила на газете головы и кишки от тюльки. На этой почве между хвостатыми происходили недоразумения и ссоры. Разумеется, не все из них располагали «дворовой пропиской», были и приходящие. Ни один из котов не имел клички, но мы легко отличали своих от чужих. Свои имели некоторые льготы – мы их подкармливали в первую очередь, и они последними становились объектами «охоты». Кошки и коты, вообще, являлись очень важным элементом нашей «боевой подготовки». Но об этом позднее… Наверное, только одна из многих наших кошек обрела свое прозвище. У нее был странный статус; назовем его «парадным». Кисана, а именно так ее величали, считалась домашней кошкой Поповых, но обитала она, в основном, на лестнице близ их квартиры. Окрас Кисаны запоминался – вся черная, но с белым пятном на груди, белыми были и лапки. Она бы походила на конферансье во фраке, если бы не «подкачало» правое ухо – оно также было белым. Кисана была очень дикой, и не давалась в руки, пожалуй, даже своим хозяевам; вообще трогать ее было небезопасно. Это серьезное животное занималось, большей частью, воспроизведением потомства. Рожала она с завидной регулярностью, но котят ее сразу топили, изредка оставляя одного для продолжения «популяции». По несколько раз в день приходилось мне протискиваться мимо Кисаны; она угрожающе шипела, а бабушка потом выговаривала мне за испачканную стенной известкой рубашку. Кошку эту я знал с тех пор, с каких помню и себя. Все десять лет, прожитых мною во Дворе, Кисана, чрезвычайно редко покидавшая свой пост на первой ступеньке, некоторым образом отравляла мое детство. Как-то спустя длительное время после того, как мы съехали со Двора, я вновь зашел в свою бывшую парадную, и, представьте себе, обнаружил Кисану, мирно сидящую на все том же месте. Это меня потрясло; ведь кошке, по моим подсчетам, должно быть не менее двадцати годков! Все объяснялось просто – это была Кисана-вторая или третья – дочь, если не внучка моей «современницы». Не удивлюсь, если сегодня в Доме по-прежнему живет Кисана, но уже, наверное, седьмая-восьмая… Продолжение следует Подписи под фото: «4-1» - «Тещин» мост «4-2» - Гостиница «Пассаж»