Из Принстона с любовью: чего не хватает молодым ученым за границей

Почему в российской и европейской астрофизике «нет движухи», а в американской есть, стоит ли искать в теоретических исследованиях прикладную пользу и почему не долларами едиными делается наука, рассказал в интервью Indicator.Ru аспирант астрофизического факультета Принстонского университета Айк Акопян. Айк Акопян закончил факультет общеприкладной физики МФТИ — в 2014 году бакалавриат, в 2016-м — магистратуру, работал в Институте физики высоких энергий в Протвино, на кафедре физики и астрофизики МФТИ, в 2017 году он поступил в аспирантуру факультета астрофизики Принстонского университета (США). — Чем вы занимаетесь? Где можно использовать результаты ваших исследований? — В первую очередь, я бы хотел оговориться, что я не совсем «состоявшийся» ученый, а только начинаю. Я бы не сказал, что у меня пока есть какие-то мега-важные научные результаты, так что стоит все это воспринимать как слова человека, который только учится и работает, чтобы стать ученым. Это не излишняя скромность, это так и есть. Я занимаюсь астрофизикой высоких энергий. В общем-то это по сути физика плазмы в контексте астрофизических объектов. Словосочетание «высоких энергий» означает, что это в основном про релятивистскую (очень-очень быструю) плазму, то есть речь идет об экстремальных ситуациях, практически не достижимых в земных лабораториях. С астрофизической точки зрения речь в основном о компактных объектах, где эти экстремальные ситуации могут быть реализованы — нейтронные звезды, аккреционные диски вблизи черных дыр и так далее. Я не уверен, что эти исследования имеют какое-либо применение в земных условиях. Но сейчас тренд, на самом деле, такой, что даже люди, которые делают физику плазмы, пытаются «применить» свое прикладное исследование в сравнительно абстрактном астрофизическом контексте, то есть движение идет в обратную сторону. Поэтому я никогда не задумывался, может ли мое исследование принести практическую пользу, это бесконечно неинтересный вопрос. — Во время учебы или работы проходили зарубежные стажировки? — Нет, если честно, я пару раз пытался, — например, поехать на стажировку в DESY или Wolfram Summer School, но не проходил отбор, либо не находил денег на перелет и проживание (DESY, Deutsches Elektronen-Synchrotron, — самый большой в Германии исследовательский центр по физике частиц, расположенный в Гамбурге и Цойтене, каждое лето DESY приглашает студентов-физиков или обучающихся по смежным специальностям поучаствовать в исследованиях лаборатории, подробнее можно узнать здесь; Wolfram Summer School — летняя школа компании Wolfram, которая проводится в Университете Бентли, Массачусетс, США, с 2003 года; подробнее о ней здесь, — прим. Indicator.Ru). — Где вы работали в России? — Тут стоит отметить, что я не гражданин России, поэтому трудоустройство для меня было немного нетривиальным процессом. К примеру, в моей изначальной кафедре в Протвино (в Институте физики высоких энергий, ИФВЭ) меня просто физически не могли трудоустроить (что вполне понятно). Формально на поздних курсах я был сотрудником лаборатории в МФТИ, где получал примерно 0 рублей (денег у лабы почти не было, не смотря на очень сильных ученых в ее составе). — Почему вы уехали за рубеж? Это ваш первый опыт или вы уже уезжали? — Если на секунду отложить тот факт, что аспирантура (PhD) тут в США в бесконечное количество раз полезнее, чем в России (по крайней мере, по моей специальности), то я могу назвать два ключевых фактора. Уехать за рубеж, в моем случае, было необходимостью, потому как Армения, гражданином которой я являюсь, отказывалась предоставлять мне отсрочку от армии в случае аспирантуры в России. Ну и в России (Москве) мне пришлось бы совмещать науку в аспирантуре с какой-нибудь другой работой, чтобы более-менее нормально жить (у меня, к сожалению, потребности довольно высокие). Это не самый веселый вариант, так как нормальное занятие наукой требует full-time. Ну и вот, с одной стороны, — необходимость, с другой — желание потратить следующие несколько лет максимально полезно. — Как вы выбирали место за рубежом? Вы рассматривали конкретные институты, искали место в определенной стране или что-то другое? — Это немного смешная история. Изначально я вообще не был уверен в своей квалификации, поэтому, так как каждая подача [документов] стоила денег, а с деньгами у меня тогда было не очень весело, я решил подавать только в одно место — в Коламбию (Колумбийский университет города Нью-Йорка, — прим. Indicator.Ru) — так как мог лично встретиться на конференции с одним из профессоров в Москве и рассказать о своей работе и том, чем я заниматься. При подаче за рубеж на PhD это очень полезно. Впрочем, надо оговориться, что подавать в одно место — довольно безответственный подход, не надо так делать. И я написал своему другу в Принстоне, который тогда уже несколько лет делал свой PhD, чтобы он помог мне с контактами в Коламбии. Он «допинал» меня до того, чтобы я подавал еще и в Принстон. Ну и, определив примерно, с кем и чем я хочу заниматься наукой, я подал. Меня взяли в оба места, ну и я выбрал, естественно, Принстон, который является одним из лучших мест в моей области в мире. На самом деле, конечно, лучшим. #GoTigers! Вообще в области астрофизики, особенно теоретической, наверное, стоит искать места именно в США. У меня еще была возможность уехать в Сорбонну, откуда у меня был «оффер», но даже там мне (шепотом) сказали, что с точки зрения карьеры лучше, конечно, Принстон. — Что вы хотели получить от отъезда из страны? Оправдались ли ожидания? — В первую очередь — возможность заниматься своей наукой full-time, не будучи вынужденным искать другую работу. Во-вторых, новые научные связи, в России в моей области все довольно ограниченно, все и так друг друга знают, и особо большой «движухи» нет. Оба ожидания, безусловно, оправдались. — Насколько сложен переезд в другую страну? Насколько финансово это затратно? — Я за свою жизнь очень много переезжал из страны в страну. Как со своей семьей, так и отдельно. Собственно, начало учебы в МФТИ для меня было именно этим. Поэтому с бытовой точки зрения я довольно быстро адаптируюсь. Тяжелее всего каждый раз прощаться с родными и друзьями надолго. Первый год мне было тяжело, так как пришлось жить на расстоянии от своей девушки (теперь уже жены) и двух лучших котов на свете. Сейчас уже все отлично. — Что стало неожиданностью при переезде? — Быт и менталитет в США очень сильно отличаются от постсоветских и даже европейских стран. Экзотично все, начиная от бесконечных страховок, кредитной системы, налоговых деклараций, заканчивая академическими традициями и отношениями в университете. В целом, конечно, придется очень долго говорить об экзотичности. Но, пожалуй, больше всего для меня здесь оказалось неожиданным, как люди совмещают такую свободу поведения и мышления в одном, с абсолютным табу в другом, особенно в университетской среде. Я думаю, понятно, о чем речь, поэтому не буду уточнять. — У вас есть определенный опыт работы за рубежом. Что вы могли бы посоветовать вашим коллегам в плане организации, ведении, выполнения научной работы? Какие полученные новые знания вы могли бы применить на вашем предыдущем месте работы в России? — Здесь темп науки очень сильно отличается от того темпа, что я наблюдал в России. Здесь очень жесткая конкуренция, гонка за временем, работа с огромными деньгами (в моем случае время расчета на суперкомпьютерах стоит недешево), из-за чего появляется некоторая дополнительная ответственность: если у тебя код прожег 10% аллоцированного (то есть выделенного, — прим. Indicator.Ru) времени на кластере из-за ошибки, то, это в общем-то, большие деньги, потраченные бесполезно. Бесконечные конференции, доклады, люди ездят, рассказывают свои результаты, постоянно ищут потенциальные позиции везде, где только можно. В России, с другой стороны, все несколько более расслабленно, свободно и размыто. Все более-менее друг друга и так знают, нет таких больших и дорогих проектов — по крайней мере в моей области. Сложно сказать, где лучше, а где хуже. Кого-то устраивает один темп, кого-то — совершенно другой. Здесь в США, мне кажется, особенно за время PhD очень сильно расширяется горизонт, ты понимаешь насколько кардинально разными задачами занимаются люди с примерно одинаковым бэкграундом, как много чего происходит в мире в твоей области, это очень круто заряжает энергией, новыми идеями. Не думаю, что даже в Европе у науки настолько быстрый и динамичный темп. К примеру, меня поразила история одного из создателей SDSS (одного из самых важных, если не самого важного проекта телескопа-спектрографа в космологии), который всю жизнь занимался теорией. Потом, когда это понадобилось, начал собирать спектрографы, разбираться в инструментах и полностью сменил вектор своей деятельности. На некоторое время переучился и вместе с коллегами собрал SDSS. То есть, понимаете, тут дело не в деньгах. Как он сам говорил, ну дали тебе 20 миллионов долларов в год, и что? Нужно найти фирмы, которые делают такие-то детали, нужно найти инженеров, найти нужные материалы, организовать это все, вести учет, платить с этого налоги. Это огромный труд, ведь это никто за тебя не сделает. Такая гибкость и способность за короткий промежуток переучиться в любом возрасте, сделать все необходимое, чтобы получить результат любой ценой — это, на мой взгляд, отличительная черта астрофизики (про другую науку не знаю) в США. Не знаю, это менталитет или так устроена система. Но здесь люди бесконечно мотивированы и энергичны, что не может не заражать. — Что нужно изменить в организации научной деятельности на уровне научных организаций и на уровне государства? — Я не думаю, что у меня есть компетентность что-то советовать в этой области, так как я много чего не знаю, уж тем более о России. Вообще сравнивать науку в США и России очень неправильно, так как в США система финансирования науки достаточно сложная и многогранная: есть благотворительные фонды, частные и государственные, коммерческие и некоммерческие организации, частные университеты, государственные гранты, просто частные лица и так далее. В России, по сути, есть один спонсор науки (фундаментальной) — государство, причем не самый эффективный спонсор. Это совершенно иная парадигма, которая требует совершенно другого подхода. Пока я вижу только отчаянный душ из огромного количества денег в плохо организованные структуры, которые просто не умеют обращаться с такими деньгами. Поэтому, возможно, сейчас России нужны не только и не столько хорошие ученые, сколько очень сильные научные менеджеры, коими, кстати, были в свое время Капица или Гинзбург, или в США — Роберт Уилсон, который зубами вырвал деньги на Фермилаб в эпоху Холодной Войны. — Есть ли что-то, что вы хотели бы изменить в вашей работе за рубежом, что-то, что в России, с вашей точки зрения, лучше? — На первый взгляд, нет. Но, опять же, во-первых, «лучше» — это дело вкуса. А во-вторых, возможно есть какие-то вещи, которые мне в будущем не понравятся здесь. Пока я в любом случае не владею всей картиной, так как только начинаю карьеру. Понравился материал? Добавьте Indicator.Ru в «Мои источники» Яндекс.Новостей и читайте нас чаще. Подписывайтесь на Indicator.Ru в соцсетях: Facebook, ВКонтакте, Twitter, Telegram, Одноклассники.