Россия и Южная Осетия до сих пор учатся понимать друг друга

Признание со стороны РФ – главный результат войны 2008 года, критично повлиявший на все стороны жизни Южной Осетии – от системы госуправления до системы водоснабжения. Но это совсем не означает, что у республики нет проблем, в том числе в отношениях с Москвой. Южные осетины часто не понимают Россию, а Россия плохо понимает их. После 2008 года Россия наконец-то осознала, что Грузия – это не «центральное государство Кавказа», с которым обязательно надо дружить, считаясь с его маниакально-параноидальной позицией (именно в таком контексте мы пережили 1990-е годы с их чуть ли не официальной картвелофилией и сильнейшим грузинским лобби в СМИ и творческой интеллигенции РФ). Оказывается, от «отношений» с Тбилиси можно просто отмахнуться и целое десятилетие не замечать его существования, поддерживая на искусственной вентиляции площадку для переговоров в Женеве – авось когда-нибудь пригодится для «чисто поговорить». Но только не об отзыве признания «непризнанных республик» – этот разговор закончен навсегда. Сам термин «непризнанная республика» не сертифицирован в международном праве, часто воспринимается почти как оскорбительный и ущербен сам по себе, поскольку Южная Осетия теперь признана РФ. Этого достаточно для ее существования, так как Россия – патрон и покровитель, берущий на себя львиную долю основополагающих государственных функций, в том числе работу по международному признанию. Конечно, мы радуемся вместе со всем осетинским народом и публикуем восторженные картинки в соцсетях, когда независимость РЮО признает, например, Сирия (еще одному африканскому государству приготовиться), но в глубине души знаем, что это заслуга именно российской дипломатии – переговоры с Башаром Асадом велись несколько лет. Югоосетинский МИД в этом смысле находится в позиции павлина с распушенным хвостом, но без движения (даже привычного – вокруг хвоста). Можно сколько угодно манипулировать псевдоюридическими формулировками – «непризнанное государство», «частично признанное» и т.д., но главное в том, что такого рода страны могут стабильно существовать бесконечно долго, иногда при очень высоком уровне жизни (хрестоматийный пример – Тайвань). Но главное даже не в этом. Будем честны: международное признание, апофеозом которого принято считать вступление в ООН, – это теперь вопрос не международного права, а международной конъюнктуры. В Косово не дадут соврать: позиция России никогда не пустит косоваров в ООН, как бы ни складывались переговоры Приштины с Белградом, но де-факто этот ужас, летящий на крыльях черного орла, существует. При этом любой, даже незначительный успех на пути к расширению международного признания, воспринимается в Цхинвале с неподдельным и по-человечески привлекательным энтузиазмом. Так было, например, с укоренением в русском языке написания «Цхинвал» без грузинского окончания «и». Так было с картами Гугла, когда названия населенных пунктов и улиц РЮО стали писать на осетинском языке (пусть и с дубляжом на грузинский). Так было во время чемпионата мира по футболу, когда можно было купить билеты и получить паспорт болельщика именно как гражданину Южной Осетии. А вот поехать за границу по югоосетинскому паспорту можно только в Венесуэлу, да и то – прямым рейсом (пересадка где-нибудь в Дюссельдорфе уже проблематична). Одиночные случаи проникновения в Европу по документам РЮО связаны в основном с недоразумениями и пробелами в знаниях пограничников, но такой подвиг чреват арестом за незаконное пересечение границы. Правда, с учетом почти поголовного использования гражданами РЮО российских загранпаспортов проблем ни у кого не возникает – в этом смысле положение южных осетин даже лучше, чем у крымчан. Еще один решающий фактор для РЮО – обеспечение Россией ее безопасности с помощью военного присутствия сиречь до зубов вооруженной базы. Угроза нового грузинского вторжения отодвинута на десятки лет – в туманную неопределенность, но забывать об этом направлении все же не следует. В Грузии нет и не будет такой политической силы, которая в обозримой перспективе согласилась бы на признание независимости РЮО и Абхазии – реванш стал составной частью национальной идеи. Другое дело, что Тбилиси по восточной природе своей всегда был склонен к играм, театру и манипуляции, изобретая бесконечные «интеграционные планы». Еще пару лет назад были весьма активны различные «фонды», работавшие с осетинской молодежью и с известными в цхинвальском обществе людьми с целью агитации и пропаганды. Сейчас эта деятельность фактически сведена на нет (в основном усилиями контрразведки), но и ранее такие «семинары» воспринимались в основном как метод халявного туризма. В свою очередь, в РЮО нет такой политической или псевдополитической силы, которая согласилась бы на реинтеграцию, а если кто и выскажется «за», рискует не дожить до вечера – это следствие не только войны 2008 года, но и событий начала 1990-х. В мае 1992 года, когда грузинские танки шли на село Прис в пехотном строю, надежды не было – все готовились погибать, а помощь из России выбивалась правительством Олега Тезиева не всегда законными методами, ибо выбора не было. Сейчас психологическое напряжение, обусловленное постоянной военной угрозой со стороны Грузии, частично спало, но оставило после себя неприятные последствия: из-за стресса в РЮО резко выросла заболеваемость сахарным диабетом, не говоря уже про сердечно-сосудистые. Вкупе с тяжелейшими человеческими потерями среди целого поколения мужчин это создало весьма опасную демографическую ситуацию. Народ на иждивении Избавление от перманентной угрозы военной агрессии и появление государства-патрона в лице России выдвинуло на первый план вопросы экономики и социалки. И тут пришла новая беда. Нет смысла перечислять, что произошло с осетинским обществом (а не только с его политической элитой) после того, как в республику хлынули потоки российских денег, изначально направлявшиеся на создание новой инфраструктуры. Главное, что эффект был поразительно отрицательным, причем в области даже не экономики, а психологии – и этот опыт нужно запомнить навсегда. Помимо открыто коррупционной составляющей по принципу «после нас хоть потоп», начали формироваться иждивенческие настроения, наложившиеся на завышенные ожидания. Народные гулянья в Цхинвале в день признания РЮО со стороны РФ (фото: Sergei Karpukhin/Reuters) В разбазаривании российских денег участвовали не только местные элиты и примкнувшие к ним чиновники из РФ (кое-кто из них уже осужден), но и значительный пласт «простого народа», который с удовольствием принял эти правила игры как «компенсацию» за двадцать пять лет бедности и страданий. Восстановление республики стало восприниматься не как ежедневная работа, а как получение выгоды. Когда эти истории стали выползать наружу, началось резкое падение имиджа РЮО в России, в том числе в общественном мнении. Эйфория от победы в августе 2008-го сменилась разговорами в стиле «хватит кормить Кавказ». В Цхинвале в ответ спрятали голову в песок, воспринимая любую критику как «антиосетинскую позицию». Находясь в изоляции, в том числе информационной, южные осетины слишком долго варились в себе и никакой внешний контекст уже не воспринимают, проверено на социальных сетях, которые последние десять лет были для политически активной части местного общества (а это до двух третей населения Цхинвала) единственной отдушиной. Многие до сих пор считают, что Владимир Путин, Дональд Трамп и император Акихито начинают свой день с вопроса «а как дела на улице Сталина?». Попытки объяснить, что это не так и надо смотреть на мир реалистично, приводили только к словесной агрессии в отношении даже тех людей, кто на защите Южной Осетии здоровье потерял и непосредственно участвовал в создании этого государства в начале 1990-х годов. Еще один эффект такого «замыкания в себе» – измельчение целей и задач, приводящее к оттоку самостоятельно мыслящего и работящего населения. В последний год, например, главными событиями в РЮО, вызывавшими наибольший резонанс и чуть ли не политические конфликты, стали планы ремонта одной из двух цхинвальских гостиниц и роспись купола заново отстроенного республиканского театра – одного из символов города. Приглашенные из России осетинские художники изобразили сцены из Нартского эпоса и Святого Георгия – Уастырджи, главную фигуру осетинского религиозного пантеона. Общественность указала на «неканоническое» изображение Уастырджи, которого никто никогда в лицо не видел. Этот «спор о художественном видении» вызвал двухнедельную перепалку с привлечением администрации президента и травлей этих самых художников. Другие местные скандалы тоже носят в основном идеологический или морально-этический характер, например, распущенность современной молодежи или странное поведение отдельных представителей элиты. Политики в этом – ноль, но это становится именно политическими событиями. Жить в таком контексте тем, чей кругозор гораздо шире и включает в себя хотя бы Донбасс и Сирию, трудно. И следует подчеркнуть, что резкая «провинциализация» повестки дня – дело собственных рук. Первый интернет-магазин в Цхинвале открылся только в июне этого года, а конфликты вокруг мобильной связи и телесигналов привели за решетку уже не одного известного в городе человека. В какой-то момент информационная закрытость даже стала элементом политики по сохранению власти. В России о нас не говорят – вот и прекрасно, нам же проще. Набрать по объявлению Другой животрепещущей проблемой республики стала кадровая, причем именно с российской стороны. В 2011 году Москва неприятно удивилась результатам президентских выборов в РЮО и едва не случившейся там «снежной революции», после чего решила изменить механизм взаимоотношений с республикой. К конфликту привело в том числе и некомпетентное поведение некоторых делегированных в Цхинвал чиновников из РФ. Конечно, это было не единственным фактором, но семена недоверия были посеяны именно тогда. Вместо того чтобы сделать из этого опыта разумные выводы, было принято решение сформировать некий «институт кураторов», которые будут координировать работу на югоосетинском направлении. Это стало ответной реакцией также и на коррупцию (ее породила в том числе и раздробленность контроля за финансами между тучей федеральных ведомств) – и реакцией не самой плохой, если бы не все та же кадровая политика. На «кураторство» по идейным соображениям начали назначать молодых карьеристов из провинции, которые обнаружили Южную Осетию на карте столь же недавно, как и их скомпрометировавшие себя предшественники. При этом новые должности воспринимались назначенцами как ступенька к дальнейшему карьерному росту (обычно – в структуре МИД), что породило соответствующие методы управления – подход временщика. Его основной принцип – «как бы чего не вышло» (пресловутая «стабильность» как обратный эффект от «снежной революции»). Так вопросы экономического развития снова ушли в тень, тем более что добиться от Цхинвала внятной программы стратегического развития так и не удалось – разговоры о ней технично заболтали, а временщикам долгосрочные планы в принципе не интересны. Ответом стало неприязненное, порой откровенно анекдотичное отношение как к самим российским чиновникам, так и к их инициативам. Немудрено: «кураторам» пришлось иметь дело с неоднократно воевавшими людьми гораздо старше себя, у которых поведение молодых карьеристов вызывало в лучшем случае недоумение. Осетинское общество очень обидчиво, и появление россиян по схеме «набрали по объявлению из сел и деревень» дает крайне негативный эффект. Нельзя воспринимать жителей Южной Осетии как детей малых, которым каждый отставной полковник или девушка с сиреневыми волосами может нести свет и благодать – это оскорбительно и сразу бросается в глаза. Там достаточно людей и образованных, и талантливых, и честных. В ситуации, когда ключевым событием для Республики Южная Осетия было – и останется на века! – признание со стороны Москвы, требуется очень осторожно и тщательно налаживать механизм двусторонних отношений. Причем это процесс взаимный: цхинвальскому обществу требуется изжить в себе некоторые психологические стереотипы, а не кидаться на каждого, кто позволяет себе критику. Когда побеждает жизнь Несмотря на это, условия жизни в РЮО последние десять лет неуклонно улучшались. Изолированной Южной Осетии не до мировых экономических кризисов, которые даже на Абхазии косвенно сказываются (отток или приток туристов в зависимости от роста или падения платежеспособности россиян). Но в области психологии есть проблемы: люди как-то одномоментно забыли, как жили в 1990-е годы (это, впрочем, и российская проблема тоже), перестали обращать внимание, скажем, на то, как изменился Цхинвал. Эти изменения в лучшую сторону превратились в данность, люди стали требовать больше, и положительные оценки постепенно ушли из осетинского общества, традиционно критично настроенного вообще ко всему. Но развитие государства идет своим чередом, даром что политическая жизнь превратилась в череду мелких бытовых конфликтов: принимаются законы, плетутся интриги, учреждаются и закрываются политические партии. Правда, ни одна из них не обладает ни программой, ни платформой – они формируются вокруг конкретной личности. В такой обстановке местной политикой легко манипулировать, отсекая тех, кто хотел бы как-то цивилизовать весь этот процесс путем формирования реальной оппозиционной структуры с внятным планом развития страны. Послевоенный опыт республики с некоторой натяжкой можно посчитать одним из хрестоматийных примеров госстроительства. Как государство Южная Осетия все-таки состоялось, пусть даже у некоторых (например, у боснийских сербов) получилось и лучше, и быстрее. В главном сомнений нет – хуже уже не будет, а при вменяемом руководстве и некоторых изменениях в менталитете жизнь будет налаживаться и дальше. В 50-тысячном обществе сложно избежать личностных моментов в политике и экономике, трудно избавиться от «мелкотемья». Отчасти это даже хорошо: от Цхинвала никто не требует активного вмешательства во внешнюю политику (Боже упаси!), так что можно сосредоточиться на местных реалиях. И как бы ни назывался текущий статус РЮО, он – надолго, если не навсегда. При этом для России ситуация в Южной Осетии все равно остается на периферии общественного сознания, в массе своей она непонятна и даже чужеродна – одни только бесконечные отсылки к древней истории алан многого стоят. Понятно, что поиск культовых героев в далеком прошлом, как и излишняя героизация действующих спортсменов, – это психологическое замещение. Но с действительностью оно не коррелирует, а жить нужно сегодняшним днем. «Юбилейный» всплеск внимания к РЮО никого обольщать не должен. Признание Южной Осетии для России – важный элемент внешней политики, как и поддержание в ней достойного уровня жизни. В том же сирийском вопросе именно гарантии независимости РЮО сыграли роль: Россия своих не бросает, но не стремится никого подчинить и инкорпорировать – для Асада такая последовательная позиция была наглядной демонстрацией цельности внешней политики РФ. Но когда закончатся юбилейные торжества и отгремят салюты, интерес к РЮО снова пойдет на убыль. И в этой обстановке тишины должны найтись люди, которые взяли бы на себя ответственность по поиску новых путей развития республики, если уж мы говорим о том, что первый этап государственного строительства уже закончился. Основные приоритеты известны, а развиваться не так сложно, как кажется. Тем более как казалось еще два–три года назад.