Большой французский разворот. Как президент Макрон возрождает предпринимательство

Самый крупный в мире инкубатор стартапов Station F располагается в подвале построенного почти 100 лет назад железнодорожного депо — здесь в поисках денег толкутся тысячи три начинающих предпринимателей. Более 30 венчурных компаний от Accel Partners до Index Ventures платят взносы в размере $6100 за право инвестировать «на месте», Facebook и Microsoft реализуют программы, которые помогают им отбирать компании для покупки, а Amazon и Google сосредоточились на поиске молодых талантов. Внутри — инсталляция Джеффа Кунса за $20 млн, качающиеся переговорные кабинки для встреч и затемненная «зона релаксации», куда входят босиком. «Люди здесь, бывает, спят», — говорит, раздвигая шторку, Роксан Варза, уроженка Калифорнии, возглавляющая инкубатор. За шторкой и правда спит молодая женщина. Самое интересное, впрочем, это земля, на которой стоит Station F. Это Париж, столица страны, известной своими забастовками, 35-часовой рабочей неделей и дорогой рабочей силой ничуть не меньше, чем Эйфелевой башней и пирожным «тарт татэн». Во Франции налог на зарплату — 42%, а законы о труде настолько запутанны, что французский Трудовой кодекс представляет собой фолиант в 3000 страниц. Мало какая из западных демократий показала себя менее открытой к предпринимательству. Station F, открывшийся год назад, создает диаметрально противоположный образ. «Три-четыре десятилетия назад ожидаемой реакцией Франции на изменения было противление этим изменениям», — говорит французский президент Эммануэль Макрон в эксклюзивном интервью Forbes. В прошлом году 39-летний Макрон стал самым молодым президентом Франции. Но его возраст даже менее важен, чем бэкграунд: Макрон более трех лет проработал инвестиционным банкиром у Ротшильда и сам пытался запустить образовательный стартап. Французские политики, от Ширака до Олланда, десятилетиями говорили о реформах, но не сумели противостоять давлению пенсионеров и профсоюзов. Макрон понимает это. «Возможно, кто-то и захочет бастовать неделями и месяцами, — говорит президент. — Но я не брошу реформы и не буду снижать амбиции, потому что другого выбора нет». Используя президентские указы, он быстро протолкнул ряд новых законов о труде, упростив процедуры увольнения и найма на работу. Чтобы подсластить пилюлю, он выделил на ближайшие пять лет $18 млрд на переобучение работников и добавил поправку, распространяющую страхование от безработицы на растущий сегмент французских самозанятых и владельцев малого бизнеса. Он сокращает налоги на роскошь, доходы с капитала и компенсацию работникам и вообще «все упрощает». Как далеко готов зайти Макрон? Он рассказал Forbes, что в следующем году намеревается навсегда покончить с печально знаменитым французским 30%-ным налогом «на выход», которым облагаются предприниматели, пытающиеся вывести деньги из страны. Этот налог делает Францию малопривлекательной для иностранного бизнеса, а для французов служит аргументом, чтобы открывать свои компании за границей. То есть Макрон движется в направлении, диаметрально противоположном политике президента США Трампа. Тот с удовольствием стращает американские компании, которые расширяются в других странах, и обещает субсидии тем, кто остается. «Люди вольны инвестировать куда хотят, — говорит Макрон. — Если ты хочешь заключить брак, не следует объяснять партнеру, что «если мы поженимся, развестись будет нельзя». Это не лучший способ удержать любимого. Так что я за свободу жениться и свободу развестись». Такая политика очень ко времени. Уже при жизни нынешнего поколения Франция обгонит Германию и станет самой населенной страной Европы, и французы — один из самых образованных народов на континенте, к тому же у них есть масса элитных инженерных институтов. «У Франции чрезвычайно выгодные позиции с точки зрения роста», — говорит Джонас Прайзинг, глава рекрутинговой компании ManpowerGroup. Да и конкуренты делают ошибки. Двигаясь к Брекситу, Великобритания продолжает углублять самый большой в современной экономической истории самопричиненный урон, а Меркель политически обезоружена из-за ослабления своей коалиции. И хотя Трамп хвалится сильной экономикой США, его протекционизм ближе к Закону о таможенном тарифе Смута — Хоули (1930), чем к успехам Рейгана и Клинтона. Эффект макроэкономических действий Макрона уже заметен. В январе, как только были проведены реформы законов о труде, французский ретейл-гигант Carrefour и автомобилестроительная группа PSA объявили о сокращении 4600 рабочих мест. Конечно, последовали забастовки. Но иностранные компании уже объявили о $12,2 млрд новых инвестиций, говорят экономические советники Макрона. Disney выделяет $2,4 млрд на расширение парижского Диснейленда, немецкий SAP вкладывает $24 млрд в исследовательские центры и ускорители стартапов. Facebook и Google ищут в Париже 150 специалистов по искусственному интеллекту. Ситуация со стартапами тоже улучшается. Пока неопределенность из-за Брексита подрывает венчурный капитал Лондона, французские фонды в прошлом году впервые собрали больше всех инвестиций в Европе, согласно данным компании Dealroom. В январе французские стартапы были лучше других иностранцев представлены на выставке потребительской электроники в Лас-Вегасе, американских было всего на шесть больше. Перспектива по-прежнему важна. В 2017 году во Франции было только три стартапа, оцененных выше $1 млрд, в то время как в Великобритании — 22, а в США — 105. Десятилетия культуры антипредпринимательства не прошли даром. Но все ингредиенты для изменений есть. «Страны, которые мы считаем медлительными, теперь двигаются в 10 раз быстрее нас, — говорит Джон Чембрес, бывший глава Cisco, который протолкнул $200-миллионные инвестиции во французские стартапы, прежде чем покинул свой пост в 2015 году. Он считает, что теперь у Франции «правильный лидер». Инвестор из Лондона Сол Кляйн, который недавно вложился во французскую «дочку» успешного британского стартапа Deliveroo, отмечает, что его офис в двух шагах от железной дороги Eurostar: «Париж теперь к нам ближе, чем Эдинбург или Дублин». Ангел отвечает на письма За эру технологий во Франции сменилось уже несколько потерянных поколений. В то время как Гейтс, Джобс и Эллисон породили Маска, Безоса и Цукерберга, лучшие предпринимательские умы Франции анализировали возможности развития на родине, а затем покупали билет в Калифорнию и уезжали работать на американцев. В Кремниевой долине около 60 000 выходцев из Франции — больше, чем из любой другой европейской страны. Единственное заметное исключение — Ксавье Ньель, обладатель восьмого по размеру состояния во Франции ($8,1 млрд). У 40 миллиардеров страны два основных источника богатства — роскошь/ретейл или наследство (а зачастую и то и другое). Ньель единственный, чье состояние сделано на интернете. Поскольку речь идет о Франции, начинал он с любви. Или, как это называют в интернете, с порно. В 1980-х во Франции существовал предшественник интернета, его продвигал местный телеком. Подделав подпись отца, 17-летний хакер Ньель провел в дом вторую телефонную линию и создал анонимный секс-чат. К 24 годам он уже успел продать онлайн-издательство более чем за $300 000. А в 1994 году Ньель запустил Worldnet, первый интернет-сервис во Франции для широкого круга пользователей, и раздавал миллионы комплектов для подключения через журналы, как это делал Стив Кейс в США для AOL. Как и Кейс, Ньель успел вовремя выйти: в 2000 году, как раз накануне обвала доткомов, он продал Worldnet более чем за $50 млн. В Кремниевой долине такая история сделала бы его героем, но французская элита отвергла Ньеля, выходца из среднего класса без «хорошего» образования. «Во Франции не особенно любят предпринимателей, — подтверждает Луи Ле Мер, сбежавший в Кремниевую долину основатель конференции LeWeb и ряда других французских технологических компаний. — Если ты добивался успеха, тебя не хвалили. Ты скорее был проблемой». Ньеля называли порнократом, руководители компаний отказывались от публичных встреч с ним. Этот сюжет Ньель обсуждать не любит. «Я забыл все плохое», — говорит он. Но в то время Ньель воспользовался ореолом пиратства и впоследствии заработал миллиарды на телекоммуникационной компании Iliad, продававшей контракты за полцены и «откусившей» за 10 лет приличный кусок от закоснелой мобильной отрасли Франции. Затем Ньель основал компанию Kima Ventures, чтобы поддерживать стартапы в основном во Франции и пригласил возглавить ее эксперта по слияниям и поглощениям Жана де Ла Рошброшара. Де Ла Рошброшар предложил вкладывать больше в меньшее число компаний и повышать ставки на самых успешных, но Ньель эту идею отверг: «Мне не нужно больше денег. Я занимаюсь этим потому, что это интересно, полезно и никто больше этого не делает». Сегодня Kima позиционируется как самый активный в мире ангел-инвестор, вложившийся за восемь лет в 518 проектов, согласно данным Pitchbook. Де Ла Рошброшар видит Ньеля всего пару раз в год, но постоянно с ним на связи и иногда предлагает слушателям бизнес-школ написать Ньелю и посмотреть, ответит ли тот в течение двух часов. «И каждый раз он отвечает», — говорит де Ла Рошброшар. Идея инвестиций в сотни французских проектов еще недавно показалась бы абсурдной из-за обилия законов, защищающих ленивых. Даже арендовать квартиру в Париже — проблема из-за негибких законов о собственности: не имея бумажки, доказывающей, что у вас есть священный для Франции трудовой контракт на полную ставку, предприниматели и работники стартапов оказываются в хвосте очереди за жильем. Работники должны за два месяца предупредить, если хотят уйти, а работодатели сами не могут от них избавиться. А за несколько месяцев до инаугурации Макрона во Франции появился закон о «праве на отсоединение», дающий право игнорировать приходящие ночью рабочие имейлы. Более того, в стране не было центра предпринимательской активности. Ближе всего к этому подошел парижский район Сантье, «модный квартал». Упадок ретейла сделал там возможной краткосрочную аренду. Ветхие, тесные помещения обладали атмосферой, но не давали синергии. Примерно в то же время Ньель познакомился с Роксан Варзой, молодой калифорнийкой, отвечавшей за программу стимулирования стартапов Microsoft во Франции — Bizspark. В июле 2013 года он написал ей имейл, предлагая оплатить ее издержки на проект, если она исследует лучшие в мире пространства для стартапов. Варза посылала свои фотографии и заметки Ньелю, а тот переправлял их своему архитектору Жан-Мишелю Вильмотту с указанием применить лучшее из найденного. Ньель — единственный спонсор проекта Station F. Он потратил более $300 млн на перестройку грузового депо Halle Freyssinet в 13-м округе Парижа (отсюда F в названии) и трех жилых кварталов поблизости, где могут разместиться 600 предпринимателей, и добавил «еще несколько сотен миллионов» на строительство отелей по соседству. «Это чистая благотворительность, — говорит он, стоя рядом с яркой работой Кунса, которую резиденты «Станции» прозвали «какашкой единорога». — Это подарок». Чтобы войти в Station F, стартапы подают заявку на участие в одной из 32 тематических программ: Microsoft берет себе 10 стартапов по созданию искусственного интеллекта, Facebook — 15, работающих с данными, и т. п. «Они получили доступ к стартапу, а мы — к их данным», — говорит предприниматель в области электронного медстрахования Жан-Шарль Самуэлян, который выдавил из этой программы Facebook дополнительные $28 млн, о чем было объявлено в апреле. Примерно 4000 стартапов из 50 стран подали заявки на участие в собственной программе Station F в прошлом году, и двести прошли отбор. Среди всей этой суеты фланируют инвесторы, поставщики услуг предлагают все от грузоперевозок до 3D-печати, а французское правительство открыло что-то вроде приемной, где стартаперы могут получать лицензии на предпринимательство и формы для упрощенной уплаты налогов. «Это как американский ресторан с подъездом для машин, — говорит Тони Фэйдел, легендарный руководитель Apple, который помогал изобретать iPod. Фэйдел затем основал и продал (за $3,2 млрд) производителя термостатов Nest, а в 2016 году перевез семью в Париж. Философские разногласия В день открытия Station F под щелчки фотокамер и гул толпы Эммануэль Макрон спросил Антуана Мартена, одного из самых успешных новых предпринимателей Франции, как он создал трекер Zenly, только что проданный Snap за $213 млн. Это было нелегко, объяснил Мартен, в какой-то момент ему пришлось развернуть весь бизнес. «Развернуть?» — переспросил президент. Разговор шел по-французски, и стоявший рядом Ньель разъяснил корреспонденту Forbes, что это слово обозначает только физическое движение, а не cмену бизнес-стратегии. Полчаса спустя, когда Макрон вышел к сотням основателей стартапов и программистов, населяющих Station F, он рассказал, как три года назад пообещал жене, что станет предпринимателем. Но обстоятельства изменились. «Я разворачиваю бизнес-модель», — сказал он, вызвав смех и одобрение. Макрон быстро учится. И действительно умеет «разворачиваться», что дает ему шанс осуществить то, что не удалось предшественникам. Сын врачей и выпускник университетов, где учится будущая элита Франции, он пользуется доверием истеблишмента. В начале карьеры он работал ассистентом Поля Рикёра, французского философа, делом жизни которого был поиск баланса между диаметрально противоположными взглядами. Макрон применил этот опыт, когда работал банкиром у Ротшильда, и в 34 года заработал более $3 млн, консультируя Nestlé при покупке за $11,8 млрд бизнеса Pfizer по производству детского питания. Впоследствии он вошел в аппарат социалистического правительства, возглавляемого Франсуа Олландом. Сперва Макрон был замглавы администрации, но затем, в августе 2014-го, его назначили министром экономики, чтобы протолкнуть более раннюю версию тех реформ, которые он реализует сейчас. Между назначениями он начал разрабатывать идею образовательного стартапа. «Мне кажется, я хорошо понимаю предпринимателей и тех, кто берет на себя риски», — говорит президент. Макрон эффективно использовал свой недолгий период работы в правительстве. «Он расспрашивал, почему Кремниевая долина эффективна, — говорит Чемберс, вспоминая ужин, которым он угощал Макрона и других французских стартаперов в Пало-Альто (они говорили о том, почему бостонское Шоссе 128 уступило району Залива лавры главного технологического рассадника). — Он этому только начинал учиться и буквально впитывал информацию». Макрон основал партию «Вперед, Республика!», чтобы избавиться от «препятствий», которые сдерживали развитие Франции. Очень скоро он оказался в весьма выгодном положении. Его центристская платформа помогает преодолевать политический паралич, образовавшийся между левыми и правыми, что позволяет ему, к примеру, проводить реформу рынка труда и в то же время субсидировать уязвимые социальные группы. А самое важное — это то, что он и его парламентское большинство останутся на своих позициях до 2022 года. Поэтому Макрон может принимать долгосрочные решения, как пожизненные правители вроде Си Цзиньпина и Владимира Путина, но основываясь на демократических идеалах свободного рынка, свойственных западному капиталисту. И это дает ему основу для взаимопонимания с президентом Трампом. «Я очень хорошо понимаю такого рода людей, — говорит Макрон. — Если ты смотришь на него как на дельца, кем он всегда и был, все становится на свои места. Поэтому он мне и нравится... В этом мне очень помог мой опыт в бизнесе». Но бэкграунд у них очень разный. Сделки с недвижимостью Трампа всегда основывались на принципе «я выигрываю, а ты проигрываешь», а банкиру Макрону приходилось создавать коалиции. «У нас есть философские разногласия в том, что касается глобализации», — говорит Макрон. И он использует это себе на пользу. Когда в прошлом году Трамп отвернулся от возобновляемой энергетики, Макрон ухватился за это и призвал предпринимателей в области зеленых технологий и ученых перебраться во Францию и «сделать нашу планету снова великой». Было прислано 1822 заявки на гранты, из них две трети — из США. Для реформы нужен шум Если Station F — символ возрождения предпринимательства во Франции, то вечерами там становятся очевидны препятствия, которые встанут у бизнеса на пути. «Здание пустеет к семи вечера, — говорит Карен Ко, которая приехала в Париж получать МБА, а теперь помогает управлять стартапом по анализу данных для домов призрения в инкубаторе Ньеля. — А к восьми это практически город-призрак». Дэвид Шермон из парижской Inbound Capital, наверное, единственный советник по стартапам, который говорит следующее: «Людям пора прекратить мечтать о стартапах. Это очень сложно. Идешь спать, а на уме одна работа». Спросите любого во французском стартапе: культурные традиции трудно изменить. Когда в прошлом году Антон Сулье зарегистрировал в Париже компанию Mission Food, поначалу все было легко. Но потом пришел по почте счет. Его стартап по доставке еды, не наняв еще ни одного сотрудника, должен был выплатить почти $2000 налога на ФОТ. Во Франции де-факто существует «юридический налог», поскольку каждому стартапу нужно потратить порядка $30 000 на юриста, просто чтобы разобраться в хитросплетении законов. Когда молодые компании нанимают сотрудников, расходы на зарплату удваиваются за счет социальных платежей. И попробуй разберись с зарплатной ведомостью при 25 налоговых вычетах. Президент Макрон работает над этим. «Мы попросту убиваем много мелких налогов, которые приходилось платить нашим предпринимателям», — говорит он. Но многие бизнесмены настроены скептически. Реформы Макрона не оказали влияния на Mission Food, говорит Сулье, отмечая, что некоторые изменения трудового законодательства, принятые в 2002 году, вступают в силу только сейчас, 15 лет спустя. Предыдущие правительства печально известны тем, что поддерживали традиционные отрасли, такие как такси, и выступали против новых бизнес-моделей вроде каршеринга. «Я хочу, чтобы наша страна была открыта для перемен и этих новых моделей, — говорит Макрон. — Мои стартапы создают некоторые проблемы для больших компаний вроде EDF. Но это ничего. Я сказал EDF: вам следует вложиться в эти компании, они могут разрушить ваш бизнес, так что лучше всего стать партнерами». Идея хорошая, но правительству сложно контролировать бывшие монополии. «Макрон не занимался реальными делами», — жалуется разочаровавшийся сторонник Макрона Йен Хаско, сооснователь конкурента Uber — Chauffeur Privé. Его стартап потерял почти треть из 15 000 водителей в 2017 году, когда регулятор ввел слишком сложный экзамен по теории явно с целью защитить более опытных водителей старых такси, которые парализовали Париж своими протестами. Макрон тогда предпочел не вмешиваться. Если брать шире, проблема Макрона в том, чтобы привлечь остальных членов правительства и часть старых участников рынка (вроде таксистов) на свою сторону. Циничный Ньель утверждает, что не голосует даже за Макрона, полагая, что настоящая реформа придет от предпринимателей. Но для реформы нужен шум, а французские предприниматели не всегда хотят его создавать. У денег здесь «все еще негативный флер», говорит Мартин из Zenly. По его словам, они с сооснователем решили оставаться в тени после сделки со Snap. За последние три года Николас Стигман продал свой стартап Stupeflix компании GoPro, Пьер Валад продал Sunrise Microsoft, а Жан-Даниэль Гайо — Captain Train компании Trainline. «Все они неизвестны широкой публике, — говорит Мартин. — И все заключили девятизначные сделки». Иностранцам более комфортно быть в центре внимания, и они отмечают прогресс. «Здесь есть неформальный элемент, — говорит Ко, сидя на салатовой скамейке посреди Station F. — Это очень не по-французски. Можно побродить, начать с кем-то разговор и представиться. Мне это нравится, такое чувство, будто я дома». Кремниевая долина стала силой, потому что выходцы из нее помогали каждому следующему поколению расти, говорит Фэйдел. «Station F и Париж испытают такой же мультиплицирующий эффект». Среди недавних выпускников — звездные основатели Criteo (гиганта рекламных технологий, который вышел на биржу в 2013 году и теперь стоит $1,9 млрд) и приложение для BlaBlaCar (все еще частное, но оцениваемое в $1,4 млрд) уже стали ангелами-инвесторами для следующего поколения парижских стартапов. И их будет больше: авторы зарубежных заявок на участие в Station F указывают, что подают их из-за дороговизны в Кремниевой долине, Дональда Трампа и Брексита. Все три обстоятельства, похоже, пока на месте. Исторически Франция такие «подарки» проматывала, именно поэтому Макрон действует столь быстро. «В большинстве случаев лидеры решаются на реформы в конце своего срока, — говорит он. — То, что мы должны сделать сегодня, нельзя переносить на завтра. Будет слишком поздно». Читайте также Бунтующая юность: почему в России не повторятся парижские протесты 1968 года Брижит Макрон: 20 цитат о любви, политике и моде Герой эротических чатов: как IT-магнат превратил Францию в Мекку для стартапов