Другой народ

Биография и жизнь Анны Ахматовой исследованы под микроскопом. Нет в России поэта, интерес к которому был бы столь противоречив – от граничащего с обожествлением восхищения до ждановского: «то ли блудница, то ли ли монахиня», «Антиахматовой» (труд Тамары Катаевой), гневных инвектив Станислава Куняева, рассматривающего на примере ахматовской «Поэмы без героя» искусство «Серебряного века» как пролог культурно-нравственной катастрофы, постигшей Россию в 1917 году. Судьба Анны Ахматовой горестна (это как будто было запрограммировано уже в её девичьей фамилии Горенко) и уникальна. Она оказалась последним русским поэтом дворянской эпохи и первым народным поэтом эпохи сталинской. Эту, обретённую в страдании, бедах и потерях народность ей, оказавшейся со своим народом там, где народ, «к несчастью, был» не могли простить ни Сталин со Ждановым, ни государственное и писательское начальство помельче. Это был не тот, милый власти, ломавший кресты и сбрасывавший с колоколен колокола, рукоплескавший стоя, требовавший расстреливать врагов, как «бешеных псов», народ. Это был другой, расстрелянный по нелепому обвинению, как первый муж Ахматовой Николай Гумилёв, сгинувший в лагерях, как другой её муж – искусствовед Николай Пунин, чудом выживший, как её сын – гениальный учёный Лев Гумилёв народ, не смирившийся, не предавший человеческую сущность, сохранивший верность не власти, но исторической (вечной) России. За надмирную и необъяснимую с помощью линейной (партийной, классовой) логики народность жизнь Анны Ахматовой была превращена в ад. Но и аресты близких, и постановление ЦК с убийственными по тем временам формулировками, и исключение из Союза писателей, и обвинения в измене Родине, она переносила с мужеством, изумившим даже самого Сталина. Он не отвечал на её письма с просьбами выпустить из лагеря сына, не повёлся на холодный, как айсберг, цикл «Слава Сталину», в последний момент переименованный в «Слава миру». Опубликованный в «Огоньке» цикл напоминал презрительный урок мастера верноподданным графоманам. Лев Гумилёв остался в лагере. Саму Ахматову от готовящегося ареста спасла внезапная опала министра госбезопасности Абакумова и развернувшееся «дело врачей-убийц». После смерти вождя ей позволили кормиться переводами и даже издали несколько сборников стихов. Обжегшись на Пастернаке с Нобелевской премией, Ахматову незадолго перед смертью отпустили в Европу, где она не была с 1912 года. Сначала в Италию для получения премии «Этна-Таормина», затем в 1965 году в Англию, где ей присвоили звание почётного доктора Оксфордского университета. Она увиделась и попрощалась с состарившимися в эмиграции героями «Поэмы без героя». Хотя и здесь не обошлось без издевательств. Заграничный паспорт Ахматовой доставили на перрон за минуту до отправления поезда. Последние годы жизни она провела на крохотной литфондовской даче в Комарово под Ленинградом, окружённая молодыми почитателями и учениками (Бродским, Рейном, Найманом), уважительным вниманием со стороны коллег-литераторов. В детстве я проводил немало времени в этом доме творчества и несколько раз видел в библиотеке величественную седую даму, перелистывавшую газетные подшивки. Она, в отличие от других обитателей, не делала замечаний игравшим в библиотеке писательским детишкам, даже если те ей мешали. «Здесь всё меня переживёт», - написала про Комарово Ахматова в одном из последних стихотворений, прямо адресованном «Государыне Смерти». Дорога «не скажу куда» казалась ей «лёгкой», видимо, в сравнении с прожитой жизнью. Она упоминала «ветхие скворешни» и «воздух вешний, морской свершивший перелёт». Но истинный «перелёт» - из Серебряного века в исстрадавшуюся душу народа совершила она сама, сохранившая в растянувшемся на целую жизнь «часе мужества» достоинство и честь «великого русского Слова».