Опасность неравенства: нашим детям грозит бедность

Тема неравенства, ставшая более актуальной в мире после кризиса 2008 года, завоевывает все большее пространство научных и политических дискуссий. Даже международный валютный фонд, традиционно акцентирующий внимание на неравенстве как основе формирования сбережений, трансформирующихся в инвестиции, в докладе за 2015 год обращается к анализу негативного влияния неравенства на устойчивое развитие. Большинство аналитиков, работающих с данными по благосостоянию, относят современную Россию к странам-лидерам в дифференциации по доходам и богатству. По оценкам Тома Пикетти, представленным в его нашумевшей публикации «От Советов до олигархии: неравенство и благосостояние в России 1905-2016 гг.», 1% самых богатых россиян в 2016 году получили 20% национального дохода в стране, а 10% самых богатых владеет 70% всех частных состояний. В исследованиях Credit Suisse Research and the world’s foremost experts «Global Wealth Databook 2017» приводятся похожие оценки, согласно которым в 2017 году на 10% самых богатых приходилось 77,4%, а на 1% самых богатых — 56% объема всех частных богатств. Существует ли сегодня в российском обществе запрос на снижение неравенства? Да, существует, что подтверждается множеством социологических исследований. Остановлюсь только на одном из них, которое НИУ ВШЭ проводило в 2011, 2016 и 2018 годах, опрашивая 6 000 респондентов по общероссийской выборке: 85% населения устойчиво считает, что государство должно проводить политику по сокращению разницы в доходах между бедными и богатыми. Но прежде, чем перейти к анализу факторов неравенства, важно подчеркнуть, во-первых, оценки фактического неравенства и субъективного представления о нем у населения не совпадают, что доказали Владимир Гимпельсон и Дэниел Трейсман в статье, опубликованной в 2015 года National Bureau of Economic Research. Во-вторых, люди разделяют справедливые и несправедливые неравенства. Субъективные представления граждан о масштабе неравенства и его допустимости сильно варьируются в зависимости от того, как люди оценивают существующие в обществе возможности доступа к каналам вертикального социального продвижения. Если открываются новые социальные лифты, то даже при высоком или нарастающем неравенстве активные граждане больше концентрируются на освоении новых возможностей, нежели на проблемах расслоения. В России во второй половине 90-х годов прошлого века и в начале 2000-х годов развитие предпринимательства, свобода перемещения и повышение доступности высшего образования сдержали нарастание социальной напряженности, обусловленной дифференциацией доходов и богатства. В разговоре о справедливых и несправедливых неравенствах ключевым является разделение на меритократические факторы и социально неодобряемые, незаслуженные формы обогащения. Природа меритократических неравенств связана с развитием талантов, риском, более высоким уровнем образования и большей трудовой активностью. Несправедливым граждане России, в первую очередь, считают результаты приватизации, монополизацию доходов от продажи сырьевых ресурсов и разрывы в оплате одинакового по сложности труда, обусловленные, как правило, межотраслевой дифференциацией. В нашей стране межотраслевые разрывы в оплате труда преобразуются в региональное неравенство благосостояния. Пиккети к несправедливым неравенствам относит и не облагаемое налогом наследование богатств, но в России этот фактор еще не проявился в полном объеме. Качественные исследования отношения к неравенству показывают, что социальной группой концентрации факторов несправедливого неравенства граждане считают богатейших представителей частного бизнеса и менеджеров крупных государственных корпораций. Небеспочвенным является особенно негативное отношение к менеджерам из государственного сектора экономики: руководителей государственных корпораций в 2017 году декларируют доходы в размере 250 млн рублей, что в 662 превышает годовой среднедушевой денежный доход, составивший 377 700 рублей. Анализ структуры доходного неравенства в контексте мер политики, направленных на его сокращение, позволяет выделить еще один важный аспект — дифференциацию по доходам в разрезе возрастных групп. Сегодня у российских детей риски бедности в полтора раза выше, чем для населения в целом. Средний размер пенсии по старости составляет 32% от средней заработной платы, и если не произойдут изменения в пенсионной системе, через шесть лет это соотношение снизится до 27%. В совокупности эти факты указывают на то, что система социальной защиты не сглаживает различия в благосостоянии на разных этапах жизненного цикла. Чтобы снизить межпоколенные разрывы в доходах потребуются дополнительные ресурсы на пенсионное обеспечение и пособия для детей из бедных семей. Если экономический рост будет не выше 4%, то данный маневр придется делать за счет внутренних ресурсов системы социального обеспечения. Это означает повышение пенсионного возраста и отказ от поддержки отдельных небедных категорий населения в пользу детей из бедных семей. Данные меры не чувствительны для богатых, но коснутся всех остальных, следовательно, они будут восприняты населением только тогда, когда очевидной будет плата богатых за снижение неравенства. Поэтому в выборе инструментов снижения неравенства ключевая развилка такова: либо российская экономическая и политической элита на пути к инклюзивному экономическому росту совместно построят модель трансформации высоких денежных доходов в инвестиции, за счет которых будут созданы новые рабочие места; либо нужно вводить прогрессивную шкалу подоходного налога, обеспечивающую существенное снижение неравенства. Важным драйвером экономического роста и механизмом управления неравенством является внедрение соплатежей населения за медицинские и образовательные услуги, социальное обслуживание, предоставляемые в настоящее время на бесплатной основе. При этом базовый набор услуг по референтным ценам должен быть бесплатным для всех, но, то, что не входит в базовый набор, для бедных оплачивается государством, для среднего класса вводится дифференцированный соплатеж, а богатые полностью оплачивают эту часть услуг за свой счет. Наши исследования показывают, если базовое минимальное потребление составляет не более 50% от потребительских расходов, то домохозяйства начинают перераспределять ресурсы в пользу бюджета развития, объединяющего расходы на культуру, образование и сохранение здоровья. Именно эти домохозяйства мы отнесли к среднему классу, и если он становится массовым (40-50% от общей численности населения), то является ключевым агентом в этой истории. Этот механизм работает не только на сокращение неравенства, но и на экономический рост, обусловленный увеличением объема и качества услуг, связанных с формированием человеческого капитала. Наши расчеты на основе данных обследования бюджетов домашних хозяйств, ежеквартально проводимого Росстатом, свидетельствуют о том, что в 2007 году доля домохозяйств, располагающих бюджетом развития составляла 30%, и к 2013 году она подросла до 36%. Мы вплотную приблизились к ситуации, когда запускаются синергетические механизмы экономического роста и сокращения неравенства, но начавшееся с конца 2014 года падение реальных доходов населения сократило численность тех, кто располагает бюджетом развития, и к 2016 году эта группа населения уменьшилась до 28%. Без запуска механизмов формирования массового среднего класса трудно запускать умный экономический рост, сопровождающийся снижением неравенства.