Неизвестный из Уэлена
«Мы — обыкновенные люди»Рытхэу — писатель русский, потому что писал по-русски. «Я с известной опаской входил в русскую речь… Было такое ощущение, что у меня в руках опасный, острый, мощнейший инструмент, с которым надо быть очень осторожным… — говорил он позже. — Эта излишняя осторожность несколько ограничивала меня в использовании русского, и прошло много времени, прежде чем я стал смелее и свободнее".Рытхэу — писатель чукотский, потому что писал о Чукотке. Едва ли здесь стоит отделять одно от другого: сохранив свою малую родину, Рытхэу обрёл большую.Ещё до революции выходили «Чукотские рассказы» Владимира Тан-Богораза. В советское время были известны книги о Чукотке «Алитет уходит в горы» Тихона Сёмушкина и «Быстроногий олень» Николая Шундика. В 60-х пришло новое поколение северных авторов — Олег Куваев, Альберт Мифтахутдинов. Писали (чаще стихи), разумеется, и коренные жители Чукотки: Михаил Вальгиргин, Владимир Тынескин, Антонина Кымытваль, Владимир Тымнетувге…Но Рытхэу занял своё, особое место. «Для меня было главным подчеркнуть то, что мы — обыкновенные люди с такими же достоинствами и пороками, как у всех людей на земле», — говорил главный чукча русской литературы. «На большом пути что-то остаётся позади»Писатель родился в 1930 году в Уэлене — самой восточной точке Евразии. «Рытхэу» значит «неизвестный». Русские имя и отчество юноша, когда пришло время получать паспорт, попросил у знакомого метеоролога Юрия Сергеевича. А чукотское имя стало фамилией. Окончил университет в Ленинграде. Там и прожил большую часть жизни. Но постоянно ездил на Чукотку. Первый сборник рассказов Рытхэу «Люди нашего берега» вышел в 1953 году. Затем были «Чукотская сага», «Время таяния снегов», «Прощание с богами», «Самые красивые корабли», «Нунивак», «Полярный круг», «Белые снега», «Конец вечной мерзлоты»… Рытхэу писал много. Его перевели на 30 языков (после первых публикаций на Западе Хемингуэй прислал ему телеграмму: «Так держать!»). А сам он переводил на чукотский Пушкина, Толстого, Горького… Чукотская письменная литература была совсем юной: первая книга на чукотском — букварь «Челгыкалекал» («Красная грамота») — вышла в 1932 году. Рытхэу ездил по миру, читал лекции на английском, работал в ЮНЕСКО. Приятельствовал с Мариной Влади и Франсуа Миттераном, возил Фарли Моуэта в Магадан.Одни называли его «чукотским Маркесом», другие упрекали в лакировке советской действительности. Рытхэу не был ни конъюнктурщиком, ни диссидентом. Он верил в коммунизм, видел и успехи, и проблемы Севера. Какие-то из последних поднял уже в советское время — как проблему северного пьянства в «Снегопаде в июне». Фотографировал израненную техникой тундру — и на него кое-кто смотрел как на американского шпиона. «Содранная гусеничными траками нежная кожа тундры заживляется лишь через 100 лет… Исчезала рыба в реках, как и сами реки. Тогда я не мог в открытую об этом писать, но бил тревогу в международных экологических службах», — рассказывал Рытхэу в 2002-м другу, писателю-северянину Владимиру Христофорову.В книгах Рытхэу — не только полярная экзотика. Его сквозная тема — столкновение традиции и прогресса, города и природы. Отношение к модернизации у его героев сложное: «…Чукотская земля… изображалась суровой, неприветливой, без ласки и тепла. Её покоряли, преодолевали с трудом, обживали с проклятиями и хотели переделывать… Маюнна Кайо читала об этих фантастических проектах, и сердце сжималось от горестного предчувствия, словно у неё собирались отнять самое дорогое». Или: «На большом пути что-то остаётся позади, пусть иногда очень дорогое, но уже мешающее жить в будущем, тяжким грузом тянущее вниз».И всё-таки в начале уже нового века писатель сказал: «Я благодарен советской власти. Мой выход на мировую арену произошёл только через прекрасный русский язык, через нашу классику, тех людей и учителей, которые помогли мне впитать всё это». При СССР едва ли не у каждого малого народа появился свой классик: Владимир Санги у нивхов, Григорий Ходжер у нанайцев, Джанси Кимонко у удэгейцев и так далее. «Мой северный мир… ушёл на дно»С перестройкой стало можно писать без оглядки на цензуру. Но вместе с цензурой исчезло нечто куда более важное. В том числе широкий отечественный читатель.Парадокс и драма в том, что всё теперь стало можно, но ничего стало не нужно. Можно было громко говорить о проблемах и перегибах советской северной политики — но они оказались несопоставимы с послесоветской катастрофой. Север был надолго брошен, а книги Рытхэу после 1991 года вообще перестали издавать — «свободный рынок» оказался страшнее «тоталитарной цензуры». «Тогда всё же мой северный мир как-то держался на плаву, а сейчас он просто ушёл на дно», — говорил Рытхэу. Его читатели думали: почему молчит? А он не молчал — его перестали слышать. Даже думал об эмиграции, но его выручил швейцарский издатель Люсьен Лайтис: «Пиши, а я не дам тебе умереть с голоду». Книги Рытхэу выходили в Европе, в Америке, только не в России. Наречённый при рождении «Неизвестным» по этому поводу философски замечал: «Люди вдруг набросились на колу, пепси, забыв, что лучший напиток — чистая ключевая вода».Только в 2001 году на средства тогдашнего «начальника Чукотки» Романа Абрамовича книги Рытхэу вновь стали выходить по-русски. Правда, тиражи их уходили на Чукотку и к широкому читателю не попадали. А писатель и тут сохранял независимость. Говорил: «Тревожит всё больший и больший разрыв между богатыми и бедными… Беспокоит асоциальность современных олигархов. Какие-то они чужие…»В поздних книгах — «В зеркале забвения», «Скитания Анны Одинцовой», «Последний шаман» — Рытхэу действительно стал смелее и свободнее. Писал о драматических страницах истории Чукотки — о той же коллективизации. Изобразил шамана не как мракобеса, а как хранителя национальной культуры и целителя. Вот только книги эти толком так и не прочитаны.Последней, уже посмертной книгой стал «Дорожный лексикон». Это словарик-эссе-воспоминание, лиричная, наполненная добрым юмором книга. Рытхэу перечисляет слова, которых раньше не было в чукотском языке: абитуриент, автомобиль, баня, газета, дворник, евреи, кино, коррупция, математика, милиция, радио… В главе «Выборы» он вспоминает о том, как в 1946 году уэленец Отке баллотировался в Верховный совет, а земляки давали ему наказы: привозить противотанковые ружья для охоты на китов и спирт вместо водки. В главе «Имя» пишет: «Наличие в мужском имени названия мужского полового органа не такая уж редкость в чукотском обиходе. Так, в педучилище со мной учился парень с ласковым именем Лелекай — Маленький Х… ёк, в Энемеленском совхозе в своё время был широко известен китобой Алелекэ — Бесх… евый… Пристальное внимание к таким якобы неприличным именам пришло с появлением русских». В главе «Колхоз» рассказывает, как эскимос Ашкамакин умудрился самостоятельно организовать колхоз на американском острове Святого Лаврентия. В «Арбузе» — о том, как юный Рытхэу, впервые увидев этот плод во Владивостоке и не поняв, как нужно есть арбуз, швырнул его в море.Рытхэу часто спрашивали про анекдоты о чукчах. Многие были убеждены, что Рытхэу сам их сочиняет и что «чукча — не читатель, чукча — писатель» — тоже про него. Тот отбивался как мог. В «Дорожном лексиконе» написал: «Какое-то время авторство чукотских анекдотов приписывали мне. Хотя я не придумал ни одного, да и почти все они не нравятся мне своей глупостью… Однажды даже студенты Северного факультета Института народов Севера в Петербурге… обратились ко мне с просьбой… уменьшить распространение обидных и унижающих человеческое достоинство чукчей анекдотов… Я и представить не мог, как это сделать. Единственное, я попробовал утешить моих оскорблённых соплеменников, заявив им, что быть персонажем анекдотов — скорее высокая честь, чем оскорбление. Только выдающиеся и талантливые народы удостаиваются такой чести».
