Радужные перспективы крымчан разбились о реальность
Российский адвокат Николай Полозов, который ведет дела украинских политзаключенных в России, последние два года занимался делом крымских татар — Ильми Умерова и Ахтема Чийгоза. Как крымчанам живется четвертый год под российской оккупацией, когда состоится очередной обмен заключенными и почему он не поддерживает связь с Надеждой Савченко, — об этом и другом Полозов рассказал в интервью «Обозревателю». «Обозреватель»: Через полтора месяца будет четыре года, как Крым оккупирован Россией. Какая там ситуация, меняются ли оценки в настроении местных? Николай Полозов: Если говорить о репрессивном давлении, то оно только ухудшается. Несмотря на освобождение Ахтема Чийгоза и Ильми Умерова, власти Крыма начали набирать новых заложников, причем каким-то иезуитским способом. Если раньше до этого брали молодых людей, то буквально перед новым годом новые дела возбудили против ветеранов крымско-татарского движения и пожилых людей. Одно из таких дел приобрело трагический оборот. Это дело 83-летней Веджие Кашки, которая была одной из старейших участниц национального движения. Фактически одновременно с ней было задержано несколько пожилых людей, которых обвинили в вымогательстве. Один турецкий гражданин занял у Веджие денег и вместо того, чтобы отдать, пошел в ФСБ. Потом приходил к Веджие на переговоры о возврате этих денег, записывал разговор и все доносил в ФСБ. При очередной встрече их всех взяли, причем настолько непропорционально силовики приложили силу, что во время задержания Веджие Кашка умерла. Ее смерть напрямую связана с действиями российских силовиков. Задержанных поместили в следственный изолятор и это при том, что они люди не молодые, не здоровые. У Бекира Дегерменджи тяжелая астма, у Асана Чапуха случился инсульт, отнялась половина тела. Вот так российская власть показывает, что в зоне риска находятся не только молодые мужчины, которым можно приписать терроризм и экстремизм, но и пожилые люди и женщины. Политика подавления и запугивания российских властей в отношении крымских татар — продолжается. Думаю, что во второй половине 18-го года, после перевыборов Путина и после чемпионата мира по футболу, эта политика только усугубится. — Начнут хватать подростков и детей? — Могут начать хватать кого угодно. Репрессивный каток может коснуться членов Меджлиса (Меджлис крымско-татарского народа — запрещенная в России организация, — прим. ред.), которые еще остались в Крыму. По текущему законодательству есть такая статья как участие в деятельности экстремисткой организации. За нее тоже предусмотрен срок — 5 лет. Все эти почти 2 тысячи членов региональных и местных меджлисов могут быть обвинены в экстремизме и еще в каких-то ужасных преступлениях, которые им навешает власть. Я не вижу какого-то позитивного исхода, чтобы в Кремле вот так щелкнули пальцами, сказали: мы больше никого преследовать не будем. Репрессии будут продолжаться — это свойство кремлевского режима. Сколько еще они сломают человеческих судеб, прежде чем это прекратится, сложно сказать. — Преследуют только крымских татар или украинцев и россиян тоже? — Конечно, нельзя сказать, что преследуют только крымских татар. Владимира Балуха, например, недавно осудили на 3 года и 7 месяцев колонии. Есть дело Николая Семены и так называемых диверсантов. Но все-таки системный и массовый подход в плане репрессивного давления осуществляется именно в отношении крымских татар. Это вполне объяснимо: другие группы в Крыму не столь организованы. Среди не крымских татар есть люди героического склада, но это единицы. Я не видел, греков, армян, русских или украинцев, которые выступали бы в Крыму столь же организовано и сплоченно как крымские татары. — То есть в Крыму нельзя публично говорить, что Крым — это Украина, нельзя ходить с украинским флагом и говорить на украинском языке? Все это пресекается сразу? — Да, и мало того это отслеживается правоохранительными органами, а пророссийские крымчане пишут доносы на своих соседей. Был случай, когда человек ехал на велосипеде с наклейкой полка «Азов» и его зверски избили за это. То есть под влиянием пропаганды население боясь за себя, жестко реагирует на все украинское. Притом, недовольство в Крыму растет. Социально-экономическая ситуация вопреки ожиданием многих крымчан далеко не радужная. Жизнь стала хуже, жить стало дороже, турист туда не едет. На ком вымещать это зло, на Путине? Нет. Вымещают это зло на тех, кто занимает проукраинскую позицию. Поэтому крымские татары и находятся под таким давлением. — Правда то, что в Крым переселяют людей из Сибири и чуть ли не с Якутии? — Да это так, в Крым действительно привозят много людей, дают им жилье, работу. В большинстве завозят силовиков, прокуроров, судей. Думаю, это делается для изменения демографического баланса в Крыму, чтобы уже материковые россияне наводили там свои порядки. — Вы говорите, что крымчане не довольны нынешним качеством жизни. А это недовольство перенеслось в разговоры на кухню? — На улице ничего не происходит, потому что любая публичная активность в Крыму наказуема. Открыто выражать свое мнение абсолютно нельзя. Максимум, что можно делать — это ругать местные власти, говорить какие плохие чиновники. Мол, бояре плохие, а царь об этом просто не знает. Такой принцип вообще присутствует не только в Крыму, но в России в целом. Типа мелкого начальничка ругать, а большего облизывать. Радужные перспективы крымчан разбились об реальность. Цены многократно возросли, товары завозят из России, где они стоят гораздо дороже, чем на Украине. Все это завозится морским путем потому что прямого сообщения у России с Крымом нет. Если в первый год оккупации россияне поехали посмотреть, что ж там за «Крым наш такой», то столкнувшись с этими ценами, сервисом, со сложностью логистически туда добраться, простояв сутками на паромах, на второй и третий год в Крым никто не поехал. Все понимают, что за такие деньги можно поехать в Турцию, получить больше комфорта, услуг и при этом нормально отдохнуть. Поэтому туристическая система Крыма медленно загибается. Компенсируется это все бюджетными средствами, то есть завозом бюджетников. Но они не восполняют убыль туристического потока. Плюс бюджетники ничего не покупают, не ездят на экскурсии. Им дали в пансионате 3-разовое питание, бесплатное море и они уже никуда не пойдут. К тому же Крыму значительную часть экономики составляла сельскохозяйственная сфера — знаменитые крымские помидоры, персики. После того как произошла блокировка канала, днепровская вода перестала поступать в Крым, получилось фактически обезвоживание. Особенно в северных районах Крыма. На юге ситуация чуть получше, но это тоже не промышленные масштабы, а значит, невозможность орошать поля в достаточной мере. Поэтому сфера экономики тоже загибается. — Россиян этот факт волнует? — Нет. Главная задача, которую ставит Кремль — превращение Крыма в военную базу, то есть напичкать его военными и техникой. Военным же не нужны персики, им все и так дают. Поэтому многие, кто работал в сфере обслуживания и сельского хозяйства, сейчас переживают далеко не лучшие времена. Хорошо себя чувствуют те, кто находится в силовой бюджетной сфере — сотрудники полиции, прокуратуры, судьи, военнослужащие. Даже врачи и учителя находятся в тяжелом положении, поскольку и в самой России сокращают больницы и школы. — В каком состоянии находятся украинские политзаключенные, которые сейчас сидят в российских тюрьмах? — Если считать Крым, то речь идет уже о более чем 60 заключенных. Многих пытали. Это достаточно распространенная практика при захвате заложника. Пытки происходят в первое время, сразу после захвата, потому что человек дезориентирован, и задача силовиков выбить из них признательные показания, чтобы не утруждать себя фабрикацией и сбором доказательств. Это пытки электричеством, пытки водой и применение психотропных веществ. Обычно их проводят на каких-то конспиративных квартирах или местах, где сложно услышать крики. Получив желаемое, человека отправляют в следственный изолятор. В самом СИЗО такие меры давления как пытки не применяются потому что им же дороже получается. Сотрудники пенитенциарной системы стараются от всего этого дистанциироваться. — Почему? — Потому, что они тогда получаются крайними. Человек-то у них находится, а вдруг он умрет или с ним что-то еще произойдет — фактически те же фсбэшники заведут на них дела. Бывают даже случаи, когда человека со следами пыток не принимали в следственный изолятор. — И что с ним делали? — Отправляли обратно в ФСБ, где передерживали какое-то время, пока следы сойдут. Но при этом подделывали документы, что он находится в СИЗО.
