Новая история Второй мировой войны

В 1936 году Чарльз Линдберг (Charles Lindbergh) прибыл в Берлин, чтобы проинспектировать немецкие ВВС. Этот визит организовал Трумэн Смит (Truman Smith), хитрый офицер разведки, который знал, что нацистский маршал авиации Герман Геринг не сможет устоять перед американской звездой авиации. Линдберг прилетел в Берлин вместе со своей женой Энн, которую он сделал вторым пилотом, и провел там вместе со Смитом несколько дней, встречаясь с немецкими пилотами, проводя инспекции и даже летая на немецких самолетах. (Они также поужинали дома у Геринга, где они познакомились с его львенком по имени Ауги.) Линдберг был впечатлен тем, что он увидел. А Герингу так нравилось впечатлять его, что Смиту удалось договориться о еще четырех визитах в течение следующих нескольких лет. В 1938 году Линдберг отправил мрачное предупреждение генералу Генри Арнольду (Henry Arnold), который командовал ВВС США. «Германия — несомненно, самая сильная страна в мире в сфере военной авиации, — написал он, — и с каждым месяцем она все больше отрывается от остальных». Линдберг был совершенно прав, озвучив свои опасения касательно наращивания немецкого военного потенциала. Однако он ошибся касательно силы люфтваффе, который оказался не таким совершенным, как полагали нацисты и он сам. Действительно, у немцев было больше самолетов, чем у других стран. Но, как пишет историк Виктор Дэвис Хэнсон (Victor Davis Hanson) в своей книге «Вторая мировая война: как развивался и как был выигран первый глобальный конфликт (The Second World Wars: How the First Global Conflict Was Fought and Won), у ВВС Германии был ряд слабых мест, и некоторые из них оказались чрезвычайно серьезными. Отсутствие четырехмоторных бомбардировщиков, к примеру, мешало Германии проводить по-настоящему разрушительные операции против врагов на территории других стран. (Нацисты так и не сумели начать массовое производство эквивалента американского бомбардировщика В-17, который был на вооружении армии США еще до начала войны.) У немецкого флота не было авианосцев, что делало превосходство в воздухе во время морских сражений на море невозможным. (У гитлеровской Германии и ее союзников было всего 16 авианосцев, тогда как у их противников их было 155.) У Германии был ограниченный доступ к нефти, то есть к авиационному топливу, и это существенно влияло на количество воздушных операций, которые могли провести ВВС Германии. В отличие от членов Антанты, которые научились блестяще строить бетонные взлетно-посадочные полосы с нуля по мере смещения линии фронта, немцы использовали те заброшенные полосы, которые им удавалось найти, в результате чего износ их самолетов был гораздо более значительным. По сравнению с Антантой нацисты медленнее заменяли сбитые самолеты (у них было меньше опыта в крупносерийном производстве), и они медленнее заменяли выбывших и строя пилотов (их самолетами было тяжелее управлять). Со временем эта медлительность привела к нивелированию их первоначального численного преимущества в небе. Они также существенно отставали в различных областях авиационных технологий. Некоторые из этих факторов проявили себя только во время войны. Но другие были очевидными еще до ее начала, и аналитики должны были их заметить. В действительности, как пишет Хэнсон, Линдберг и многие другие были «загипнотизированы нацистской бравадой и великолепием». Очевидно, нацисты тоже были загипнотизированы. Поскольку они были сухопутной державой, обладавшей небольшим флотом, нацистам были необходимы сильные ВВС, чтобы творить чудеса (к примеру, заставить Великобританию сдаться при помощи бомбовых налетов). Они не смогли объективно оценить люфтваффе, они поверили в то, что их ВВС могут совершать невозможное. В своей книге Хэнсон выбирает необычный подход к своему предмету. Эта книга является не хронологическим пересказом событий того конфликта, а скорее подробным, приправленным статистическими данными обзором динамики и ограничивающих факторов, которые влияли на его ход. Самого Хэнсона тоже нельзя назвать обычным ученым: он — классицист и специалист по военной истории в Институте Гувера Стэнфордского университета, где он также является редактором «Стратегика» (Strategika) — «онлайн-журнала, в котором текущие события и вопросы национальной безопасности анализируются в контексте прошлых конфликтов». Он также занимается выращиванием миндаля и остается консервативным полемистом, чьи статьи о расе, иммиграции и упадке аграрных ценностей регулярно появляются на сайте «Нэшнл ревью» (National Review) и в других изданиях. Я долгое время считал его политические комментарии утомительными, но его глубокие и подробные аналитические и военной направленности статьи по-настоящему восхитительны. Книга «Вторая мировая война» как раз посвящена военному конфликту, и она великолепна. Хэнсон начинает с утверждения, что Германия и ее союзники с самого начала были обречены на поражение, а затем он возвращается назад и объясняет причины произошедшего. Повествование в этой книге вращается вокруг вопроса, который сейчас приобрел необычайную важность в связи с набирающим обороты конфликтом с Северной Кореей: почему и как более слабые страны убеждаются себя — вопреки массе свидетельств обратного — в том, что они способны одержать победу над более сильными соперниками? Хэнсон начинает с того, что он переносит Вторую мировую войну в «классический контекст». Хотя, пишет он, это был высокотехнологичный конфликт с применением нового летального оружия, он развивался в соответствии с принципами, формировавшимися в течение многих столетий: «Британские, американские, итальянские и немецкие солдаты зачастую укрепляли или разрушали каменные сооружения римлян, византийцев, франков, венецианец и османов». Во многих смыслах военные планировщики с обеих сторон проигнорировали уроки прошлого. Некоторые из тех уроков были связаны с конкретной местностью: к примеру, всегда было трудно «вести кампанию, продвигаясь на север по узкому хребту итальянского полуострова», но именно это и пытались делать члены Антанты. Другие уроки носили универсальный характер. Небольшим государствам крайне трудно одержать победу над более крупными странами, потому что, очевидно, в распоряжении последних всегда больше людей и ресурсов — то есть Германии, Италии и Японии стоило испытывать больше беспокойства по поводу их относительно небольших размеров по сравнению с их противниками. Как показывает история, единственный способ выиграть в масштабной войне — это занять столицу врага, отправив туда пехоту. Гитлеру стоило остановиться и спросить себя, как, имея такой слабый флот, он планирует пересечь океан и захватить Лондон, а затем и Вашингтон. На фундаментальном уровне с его стороны было ошибкой атаковать страны, до столиц которых он не мог добраться. В смысле управления и логистики Германия и ее союзники тоже находились в заведомо проигрышном положении. До начала войны на долю США приходилось более половины всей добывавшейся в мире нефти, и лидерам Германии стоило задуматься над тем, что это станет решающим фактором в механизированном конфликте с участие танков, самолетов и других машин. (Возможно, нацисты недооценили значимость топлива, поскольку — хотя они планировали быстро захватить огромные участки территорий — на протяжении всей войны в вопросе поставок они зачастую зависели от лошадей.) Руководство Антанты оказалось более эффективным — к примеру, британские планировщики быстро выяснили, где лучше всего развернуть радары — тогда как Германия и ее союзники с их более иерархичными культурами демонстрировали больше косности. Лидеры Германии верили, что фашизм может сыграть ключевую роль, позволив воспитать множество новых солдат-фанатиков. В течение короткого периода в самом начале войны члены Антанты тоже так думали. (В этих странах был широко распространен страх, особенно перед японскими солдатами.) Однако они быстро поняли, что необходимость защищать родину от иностранных захватчиков превращает почти всех людей в фанатиков. Хэнсон подчеркивает, что ход второй мировой войны в беспрецедентной степени зависел от артиллерии («как минимум половина погибших на поле боя во Второй мировой войне погибли в результате артиллерийского или минометного огня»): у Антанты были более крупные и производительные заводы, выпускавшие больше орудий и снарядов. «Самым значительным статистическим показателем в этой войне было преимущество 10 к 1 в совокупном производстве артиллерийских орудий и снарядов, которым обладали Британская империя, Советский Союз и США». Между тем Россия массово производила дешевые, легкие в обслуживании и быстрые в сборке танки, которые к концу войны по своим характеристикам превзошли немецкие танки. Многие заводы членов Антанты находились вне пределов досягаемости Германии и ее союзников. В ходе войны было несколько потенциальных переломных моментов: если бы Гитлер не решил вторгнуться в Россию или если бы он не объявил войну США, он, возможно, сумел бы сохранить за собой те территории, которые он завоевал на континенте. Япония тоже вполне могла бы удовлетвориться своими территориальными приобретениями в своем регионе. Но сдержанность и фашизм несовместимы, и чрезмерные амбиции Германии и ее союзников привели их к столкновению с огромными географическими, управленческими и логистическими преимуществами, которыми обладали члены Антанты. По словам Хэнсона, Германии и ее союзникам стоило сразу понять, что им не удастся справиться с этими преимуществами Антанты. Германия и ее союзники стали жертвами собственного мифотворчества: они создавали такие мифы, которые заставляли чрезвычайно маловероятные победы казаться не только возможными, но и неизбежными. Когда члены Антанты поняли, насколько сильно фантазии фашистов расходятся с реальностью, они пришли к выводу, что лидеры Германии и ее союзников промыли мозги своим гражданами и самим себе. Они начали понимать, что «уничтожение популистских идеологий, особенно тех, в основе которых лежит идея расового превосходства», окажется более сложной задачей, чем «нанесение поражения вооруженным силам суверенного государства». Здравомыслящих немцев, итальянцев и японцев, склонных к образу мыслей Антанты, необходимо было освободить от их гипнотической приверженности злу, даже если для этого им придется страдать вместе с их солдатами… Во время Второй мировой войны смерть была обычным явлением, потому что фашистский фанатизм и невероятная сила, необходимая для его искоренения, логическим образом приводили членов Антанты к оправданию насилия и коллективного наказания мирных граждан, которые были немыслимы в период Первой мировой войны. Хэнсон рассматривает особенности процесса принятия решений, стоявшего за самыми безжалостными шагами Антанты — бомбовые удары по крупным немецким и японским городам, две атомные бомбы, сброшенные на Японию, санкционированные союзниками этнические чистки в Восточной Европе, точка в существовании Пруссии — отмечая, что та бредовая идеологическая лихорадка, которая определила начало Второй мировой войны, определила и ее конец. Могли ли члены Антанты, а также Германия и ее союзники провести тщательный предварительный анализ своих сильных и слабых сторон и прийти к выводу о том, что развязывать мировую войну нет никакого смысла? Могли ли члены Антанты сделать это еще раньше и принять решение о необходимости держать агрессию Гитлера под контролем? С точки зрения Хэнсона, одним из трагических элементов войны является то, что она часто вскрывает ту реальность, которую можно было рассмотреть заранее и при помощи других средств. К сожалению, в течение нескольких лет до начала Второй мировой войны в мире царила смута. Германия и ее союзники жили в мире фантазий — они верили собственной пропаганде, которая внушала им, что они непобедимы. Между тем члены Антанты недооценивали свою собственную экономическую мощь после Великой депрессии. Они позволили запугать себя фашистской риторикой, они еще не справились с ужасными воспоминаниями о Первой мировой войне, они хотели дать шанс пацифизму, поэтому они воздерживались от таких проявлений агрессии, которые могли бы продемонстрировать их силу, и продолжали надеяться на то, что Гитлер удовлетворится скромными территориальными приобретениями. «Со времен античности большинство войн становились результатом подобных небезупречных предвоенных оценок относительной военной и экономической силы, а также стратегических целей, — пишет Хэнсон. — Довоенная нацистская Германия не имела точных представлений о том, насколько сильны Великобритания, США и Советский Союз, а они в свою очередь понятия не имели о военных амбициях Гитлера. Потребовала мировая война, чтобы они узнали об этом». В целом, идеи Хэнсона напоминают идеи австрийского экономиста Фридриха Хайека (Friedrich Hayek), который считал рынок своеобразной машиной, вырабатывающей информацию. Как писал Хайек, покупки и продажи были «процедурой для обнаружения таких фактов, которые в отсутствие этой процедуры так и остались бы неизвестными или как минимум неиспользованными». В «Нэшнл ревью» (National Review) Хэнсон пишет, что «война — это ужасающий лабораторный эксперимент, который либо подтверждает, либо опровергает неточные довоенные догадки касательно относительной силы или слабости». Тот факт, что Хэнсон воспринимает войну как трагически разрушительную форму обнаружения информации, заставляет его иначе относиться к миру. Проблема мира заключается в том, что он мешает разглядеть реалии относительной военной мощи. Поэтому в мирное время странам крайне важно демонстрировать свою военную мощь. В настоящий момент Хэнсон выступает за агрессивный ответ на действия Северной Кореи, поскольку во многом именно такой ответ сможет прояснить ситуацию с намерениями и потенциалом обеих сторон. К сожалению, подробный анализ того, как и когда политика сдерживания и устрашения позволяет предотвратить конфликт, не вошел в книгу Хэнсона «Вторая мировая война». Вместо этого благодаря невероятному количеству фактов и статистических данных эта книга служит подтверждением фатализма войны. Пока она не началась, война остается вопросом выбора. Но, если она началась, ее ход уже определяют те силы и реалии, которые заслоняют собой людей, принимающих в ней участие.