Новая геополитика

Американская политика полностью утратила свою состоятельность и погрязла в раздорах. По большей части внимание политиков сегодня сосредоточено на экономических вопросах, нешуточные страсти разгораются вокруг культурных войн, да и настоящие войны — и роль Америки в них — тоже являются предметом горячих споров. Пока Америка занята этими дебатами, мир меняется и меняется стремительно. В международных делах мы вступаем в новую фазу, оставив позади короткий период всеобъемлющего американского господства. Над многими из текущих перемен Америка сегодня уже не властна. Однако согласованная и дисциплинированная американская политика все еще может некоторым образом повлиять на эту динамику, и возможно, так и будет. Окажемся ли мы в состоянии сделать это в настоящий момент, пока не известно, равно как не известно то, какую цену готовы заплатить за это американцы. Перефразируя сенатора Дэниэла Патрика Мойнихэна (Daniel Patrick Moynihan), Америка имеет право решать, какую роль мы хотим играть в мире, но мы не имеем права делать вид, что мир вокруг нас не меняется. Такие понятия, как «международный порядок», «американское лидерство» и «Америка прежде всего» доминируют в дебатах, но при этом нередко их запутывают. В качестве сопровождающих эпитетов выступают более заряженные ярлыки, вроде «националист» и «глобалист», зачастую в такой же мере неточные. Избавьтесь от них, и вы увидите, что новая геополитика имеет ряд отличительных особенностей: некоторые из них обусловлены историей, другие — потенциально уникальны для нашего момента в крайне изменчивом политическом и технологическом контексте. Этот новый этап обозначают как новую холодную войну между двумя сверхдержавами или «эпоху большого нуля», когда каждая страна занята в первую очередь решением собственных проблем. Сказать по чести, это ни то ни другое, хотя элементы обоих явлений присутствуют. В сфере экономических вопросов мы переживаем нечто, напоминающее многополярность, хотя некоторые из основных экономических субъектов (например, Япония) на самом деле не действуют как полюса экономического порядка в том значении, в каком этот термин используется традиционно. Если смотреть сквозь призму ведения войны в киберпространстве и искусственного интеллекта, мы приближаемся к новой холодной войне между Россией и Западом. Обе эти особенности характеризуют более масштабное явление новой геополитики, новой «большой игры» соперничающих друг с другом мировых держав, которая чревата риском конфронтации и смертельно опасными просчетами, но вместе с тем не исключает возможностей, которые открываются странам и частным лицам, достаточно гибким, чтобы адаптироваться в новых условиях. Динамика экономической многополярности скрывает истинную реальность, которую, как мне кажется, вернее всего назвать асимметричной биполярностью: дело в том, что в своих расчетах все остальные политические игроки рассматривают Соединенные Штаты и Китай как центральный фактор, хотя их роли неравноценны. Разумеется, эти два субъекта по-прежнему отличаются гигантской несоразмерностью, однако Китай спекулирует на «призраке будущего» и нынешней несостоятельности Америки и принимаемых ею решениях и, таким образом, оказывается более надежным в долгосрочных расчетах государств. Мы работаем в постоянно меняющейся системе, ядро которой составляет асимметричная биполярность, а вокруг нее вращается текущая экономическая многополярность. Ее характеризуют следующие дополнительные черты. Во-первых, мы являемся свидетелями необъявленной гонки вооружений между Соединенными Штатами и Китаем. Разворачивается она главным образом в сфере ВМС: речь идет о наших усилиях по сохранению военно-морского превосходства в Азии и стремлении Китая воспрепятствовать использованию нами как обычных, так и асимметричных вооружений. Применение инструментальных виртуальных средств и искусственного интеллекта только усложняет ситуацию; получается, что в мире, где используется оружие XXI века, мы прибегаем к методам государственного управления позапрошлого столетия. По стандартам холодной войны, эта гонка вооружений пока имеет скромные масштабы и сдерживается международной вежливостью, экономическими связями и сотрудничеством по глобальным вопросам. Но она остается гонкой вооружений. И основные дебаты в Соединенных Штатах разворачиваются вокруг вопроса о том, следует ли в одностороннем порядке проводить разоружение в этом регионе, чтобы избежать конфликта с Китаем; или же оказывать решительное противодействие милитаризации Китая, чтобы предотвратить то, что может произойти в противном случае, а именно конфликта между основными азиатскими державами. Эта дискуссия подводит нас ко второй особенности нового геополитического соперничества, которой является активная переоценка крупнейшими экономиками мира их отношений безопасности с Соединенными Штатами. Целый ряд ведущих стран мира спорят о том, можно ли полагаться на Соединенные Штаты в деле поддержания межгосударственной безопасности в их регионе (чтобы создать противовес растущему Китаю в Азии, сдерживать Иран на Ближнем Востоке, предотвращать российскую агрессию в Европе), и в определенный момент эти державы готовы к продолжающемуся или более глубокому сближению с Вашингтоном. Эта тенденция может оказаться скоротечной. Но если они решат, что Соединенные Штаты — не самый надежный союзник, эти страны начнут заниматься самообороной (читай: разрабатывать ядерное оружие) или налаживать связи с Пекином. Роль России в этих обстоятельствах гораздо значительнее, чем предполагает понятие биполярности, ввиду объемов ее продаж оружия; но Москва сможет действовать с такой решительностью лишь до тех пор, пока располагает дипломатической протекцией Китая. Недавно вышедшая книга Тома Райта (Tom Wright) о соперничестве, допускающем «все меры кроме войны», указывает на напряженность и риски, сопровождающие эту переоценку. А это, в свою очередь, вызывает либо усиливает борьбу за политические и экономические союзы в таких несопоставимых по характеру странах, как Германия и Саудовская Аравия. Наблюдаемый в последние три десятилетия широкий охват глобального экономического роста привел к тому, что сегодня в мире гораздо больше стран, которые направлением своей внутренней политики и внешними отношениями оказывают влияние на региональную и глобальную динамику. В эту историю вписывается развивающаяся позиция Германии в Европе, равно как и попытка Великобритании изменить баланс национального контроля и региональной интеграции. Попытки Саудовской Аравии реорганизовать баланс сил в регионе также являются частью этой картины, равно как и поиск Ираном и Турцией партнеров и покровителей. В Азии сохраняющееся недоверие между Японией и Республикой Корея формирует и сдерживает их реакцию на самоутверждение и растущее влияние Китая — не говоря уже о перспективах военной конфронтации между Соединенными Штатами и Северной Кореей. Кажется, что затянувшийся кризис в Бразилии и наметившаяся в Аргентине, хотя и хрупкая, стабильность далеки от решительных шагов крупных держав, однако по сути именно эти страны будут определять перспективы мира и экономического развития в западном полушарии. Европейский проект борьбы с крайне правым популизмом, отход Польши от либерализма, заигрывание Израиля с Россией — из всех этих факторов также складывается игровое поле. Вместе с тем происходит стремительное развитие моделей экономического взаимодействия: будь то торговое соглашение между Канадой и ЕС, новая готовность Японии взять на себя лидерство в области свободной торговли в азиатском регионе или расширение китайско-германских экономических связей; это тоже часть реальности. Утверждать, что углубление экономической интеграции делает это соперничество менее напряженным, значит чрезмерно упрощать картину. Экономическая интеграция повышает внутренние ставки в отношениях крупных держав, порою оказывая стабилизирующее, а порою искажающее воздействие, особенно с ростом популярности экономического национализма. Нам есть чему поучиться у современной истории: после войн конца 1800-х годов экономически взаимосвязанные Германия и Соединенное Королевство намеренно перешли от интеграции к ренационализации производства, что возымело важные последствия. Инструменты возобновленного геополитического противоборства различаются в зависимости от типа государства, участвующего в игре. Развитые страны ведут коварную игру «дать отпор и затаиться», используя кибервторжения, незаметное или скрытое финансовое влияние, а также дезинформацию с целью оказать влияние или подорвать внутреннюю политику противника. В менее развитых странах крупномасштабные расходы на инфраструктуру в сочетании с политическим давлением и коррупцией стали излюбленной техникой крупных держав, в то время как кампании по борьбе с коррупцией оказываются средством для внутренних чисток. В нестабильных в плане политики условиях, которые сложились, к примеру, в Сирии и Йемене, мы наблюдаем очередную версию старомодной опосредованной войны. То есть это поток денег, оружия, разведку и политическую поддержку, оказываемую национальным или субнациональным или даже транснациональным воинским подразделениям, которые сражаются за контроль над политикой или территорией в реальном конфликте с потенциально катастрофическими гуманитарными последствиями. В то время как каждая крупная страна (и, если уж на то пошло, каждая крупная глобальная финансовая и энергетическая компания) на ощупь пробирается через колеблющиеся очертания центральных отношений между США и Китаем, новое геополитическое соперничество разворачивается главным образом вокруг трех вопросов. Насколько решительным будет продвижение Китая в Азии, и какой отпор даст ему Америка? Насколько далеко идут планы России по дестабилизации в Европе или в конфликтных точках в других регионах, и будут ли Соединенные Штаты сотрудничать с Европой в деле ее сдерживания (или Европа может справиться с этим в одиночку)? И какую долю нестабильности или предполагаемой стабильности внесут США в положение и без того неспокойного Ближнего Востока, и каким еще силам окажется выгодна эта перегруппировка межгосударственных отношений? В этой текучей среде анализ новой геополитики — и роли Америки в ней — должен затрагивать четыре вопроса. 1. Каковы установки, готовность и способности других участников идущей сегодня игры — т. е. нам необходимо более детально представлять себе специфику границ и направлений как регионального, так и глобального соперничества, а также экономического и стратегического сотрудничества. Какие именно задачи стоят перед нами? И где для нас открываются возможности, а где поджидают самые серьезные опасности? В течение последних нескольких лет ученые Брукингского института занимались исследованием этих вопросов, и теперь основные сведения о динамике некоторых ключевых игроков проливают свет на их нынешние стратегии. В список обязательных к прочтению должны входить авторитетное исследование Фионы Хилл (Fiona Hill) и Клиффа Гадди (Cliff Gaddy) о Владимире Путине; отчет Чэн Ли (Cheng Li) о новой политике Китая Си Цзиньпина; рассказ Брюса Риделя (Bruce Riedel) о взаимоотношениях между королями и президентами, на основе которых с 1940-х годов формируются отношения США и Саудовской Аравии, и эта тенденция актуальна по сей день; сожаления Кемаля Кириши (Kemal Kirişci) по поводу отдаления Турции от Запада в рамках долготрудного альянса; рассказ Хэрольда Тринкунаса (Harold Trinkunas) и Дэвида Мареса (David Mares) о стремлениях Бразилии к обретению роли мирового лидера; и предлагаемый Шившанкером Меноном (Shivshanker Menon) взгляд изнутри на то, как Индия сталкивается с проблемой выбора, управляя собственным ростом в оспариваемом регионе. Подробные исследования по Ирану, Германии, Израилю и индийско-китайским отношениям, которые выйдут в ближайшее время, лучше помогут нам понять ландшафт меняющихся геополитических связей. 2. Как мы говорим о роли Америки в этой переменчивой игре? В терминологии отношений царит неразбериха — нам нужен новый словарь, который вносил бы ясность вместо того, чтобы сбивать нас с толку. Введение новых, более точных и более убедительных терминов — это очень большая работа. Я уверен, что, если мы будем тратить меньше времени на дискуссии о значении слова «порядок» и больше — на обсуждение основных целей, которых пытаемся достичь: стремление предотвратить крупную войну за влияние в Азии; защита европейской безопасности и демократии от России; поддержание экономической системы открытой (то, чего американские политики, по их мнению, пытаются достичь на Ближнем Востоке, мне не совсем ясно), это принесет нам больше пользы. На фоне этих конкретных целей мы можем обсуждать, какую нагрузку должны взять на себя Соединенные Штаты, а что можно разделить с другими. Книга Теда Пикконе (Ted Piccone) о либеральных и антилиберальных дискуссиях в пяти растущих демократических (или полудемократических) державах рассказывает нам о том, что поставлено на карту, когда мы вступаем в такую фазу геополитики, при которой предпочтение отдается не открытым, а закрытым системам. 3. Какую роль намерены теперь играть Соединенные Штаты в формировании глобализации, и какую роль собирается взять на себя Китай? Какова природа этой экономики? В наших политических дебатах мы пользуемся термином «свободная торговля» так, будто по-прежнему работаем с экономикой 1970-х годов, когда товары, произведенные в одной стране, продавались в другую; сегодняшняя реальность — это глобальные цепочки поставок и создания ценности, которые все время пересекают национальные границы. Станем ли мы пытаться, подобно королю Кнуту, сдерживать приливы мирового экономического производства или все же научимся плавать в этих вновь оспариваемых водах? Книга Миреи Солис (Mireya Solís) о дилеммах Японии как торговой нации, столкнувшейся с новыми реалиями глобализации, проливает свет не только на реакцию этого центрального союзника США на новую геополитику, но и указывает на сложный выбор, перед которым также стоят Соединенные Штаты — страна, которая сегодня в гораздо большей степени интегрирована в мировую экономику цепочек поставок. 4. И каково будущее архитектуры международной безопасности, с помощью которой по крайней мере частично реализуется большинство стратегий и операций и которую необходимо переработать в соответствии с нынешними угрозами и современной геополитикой? Президент Трамп прав, когда критикует существующую систему распределения финансового бремени, хотя еще не представил какой-то убедительной альтернативы. Как и с кем мы работаем в сфере международной безопасности — этот вопрос в гораздо большей степени открыт, чем нынешние дебаты по НАТО или споры о нашей роли на Ближнем Востоке и в Азии. Задача пересмотреть роль НАТО в Восточной Европе, которую поставил перед собой Майкл О'Хэнлон (Michael O'Hanlon), вызвала горячую полемику в залах Брукингского института; и, хотя я не могу до конца согласиться со всеми его рекомендациями, я разделяю его озабоченность тем, что НАТО и наша общая архитектура безопасности не соответствуют как изменяющемуся балансу сил, так и новым угрозам, с которыми нам предстоит столкнуться. Новый проект Брукингса, посвященный вопросам перераспределения военных расходов в прошлом, настоящем и будущем, станет хорошим подспорьем в развернувшихся дебатах. Эти вопросы о новой геополитике призваны положить начало новой дискуссии о роли и интересах Америки в гораздо более конкурентном мире. Выбор, который мы сегодня сделаем как нация, отразится на этом новом геополитическом ландшафте и приведет нас либо к ситуации напряженной стабильности, либо к более драматичной и, вероятно, насильственной перестройке международных отношений.