Пани Ксения

На полках российских книжных магазинов польская литература представлена скромно, но если мы обнаружим там книги классиков XX века или молодых современных писателей, можно быть практически уверенным, что это будут переводы Старосельской или переводчиц, которых она воспитала. Она часто приезжала в Польшу: без ее участия не обходился ни один серьезный переводческий семинар. Ей было уже 80, но она оставалась энергичной и элегантной, коротко стригла седые волосы и носила серебряные украшения. У нее была добрая улыбка и невероятное чувство юмора. Она умела пошутить и, возможно, именно поэтому нашла общий язык с Виславой Шимборской (Wisława Szymborska) — они чувствовали душевную близость. «В моей Польше» Как часто случается в жизни, выбор жизненного пути определил случай. В 1956 году в Москву привезли выставку импрессионистов. Для советской молодежи, росшей при сталинском терроре, это было дуновение западной свободы. Постепенно начиналась оттепель. Музей осаждали толпы людей. Ксения, которая была тогда студенткой и изучала химию, хотела тщательно подготовиться к посещению выставки, но нашла всего одну книгу об импрессионизме — на польском языке. Помочь с чтением она попросила сестру своей матери. Позже Ксения Яковлевна перевела этот труд с польского на русский. Тетя Ксении родилась в Польше и провела там детство, ее родители попали в нашу страну из-за взглядов отца. Он был социал-демократом и в царской России не мог устроиться на работу учителем. В итоге он оказался в Лодзи и поселился на улице Пётрковской. Бабушка Ксении была дантистом, она открыла свой кабинет, а дедушка занялся преподаванием латыни и греческого. Когда разразилась Первая мировая война, они вернулись в Россию. Повзрослев, одна из их дочерей начала заниматься переводами польской литературы. По ее стопам пошла Ксения, которая сначала собиралась стать химиком и провести всю жизнь в лабораториях. Но, как она говорила, эта работа оказалась слишком монотонной. В советские времена пассивное знание польского языка в кругах российской интеллигенции было вполне распространенным явлением. Польша, авторитарная, но гораздо более свободная, чем Советский Союз, страна, казалась им «окном в мир». Образованные люди, как гуманитарии, так и техническая интеллигенция, подписывались на польские издания (в первую очередь на Szpilki и Przekrój), чтобы черпать в них информацию о том, что происходит за границей СССР. Этим занялась и юная Ксения. Она бывала в доме своей тети, когда та принимала в гостях поляков. На этих встречах было шумно, все обсуждали литературу, Ксения не всегда понимала их разговоры, но с интересом в них вслушивалась, выхватывая отдельные фразы и слова. Польский она изучала по прессе и книгам. Потом она начала ездить в Польшу, погружаться в нашу культурную жизнь. Она принимала близко к сердцу происходящие в нашей стране события. Уже позднее, в 1980-х, когда вспыхнули протесты «Солидарности», Старосельская гордилась, что такие события происходят в «ее Польше». Об этом в 2010 году она рассказала в интервью Tygodnik Powszechny. Мой автор В 1991 году распался Советский Союз, и значение польской культуры заметно снизилось. Мы утратили роль окна в мир, потому что, как говорила Ксения Яковлевна, «открылись новые окна». Свое дело сделала и пропаганда: российское телевидение изображало Польшу и поляков в негативном свете, а это наложило отпечаток на то, какой видят россияне нашу страну. Людей, увлеченных Польшей, как Старосельская, осталось немного: это деятели культуры, переводчики, правозащитники и историки, находящиеся в конфликте с властями. Со смертью Ксении Старосельской мы потеряли не только переводчицу, пропагандировавшую польскую культуру, но и просто очень доброго и душевного человека. У нее всегда находилось время для встреч, она приглашала всех домой. В своей квартире на Профсоюзной улице в Москве она собрала огромное количество книг и журналов. Они с мужем оба курили, так что в воздухе всегда витал сигаретный дым. Разложенные на столе книги, включенный компьютер… На электронные письма Ксения Яковлевна отвечала очень быстро, реагируя на все вопросы и просьбы. С самого порога ее дома меня встречал запах кофе. Повторялся один и тот же ритуал: хозяйка молола зерна в электрической кофемолке, ставила на газ турку, разрезала торт. Он был всегда одинаковый — «сладкий, но не приторный», как она говорила. Мы садились за стол, и Старосельская начинала расспрашивать меня о том, что происходит в Польше. Часто она знала куда больше моего и была так хорошо осведомлена о состоянии польского издательского рынка, будто жила в Варшаве и каждый день ходила по книжным магазинам, листая там литературные журналы. Она была в курсе всех книжных новинок. Старосельская презрительно относилась к коммерции и говорила, что «халтуру она не переводит». Она бралась только за те книги, которые «чувствовала» и говорила: «Вот это мой автор, его я хочу перевести». В своей профессии она добилась мастерства. Переводам, по ее словам, важно «звучать», и они звучали. Старосельская переводила произведения великих польских писателей: Ярослава Ивашкевича (Jarosław Iwaszkiewicz), Витольда Гомбровича (Witold Gombrowicz), Марека Хласко (Marek Hłasko), Чеслава Милоша (Czesław Miłosz), Тадеуша Ружевича (Tadeusz Różewicz), Славомира Мрожека (Sławomir Mrożek), Виславы Шимборской. Перечислить всех невозможно. Она часто дружила с писателями, чьи книги благодаря ей вышли на русском языке. В Варшаве она встречалась с Рышардом Капущиньским (Ryszard Kapuściński), в Кракове — с Шимборской. Когда в Польше случалось важное литературное событие, российские журналисты сразу же звонили Старосельской, а она переживала из-за всего, что у нас происходит. Ее расстраивал каждый польско-российский скандал, который отражался на культурных контактах. Она подчеркивала, что наши народы связывает травма сталинского террора. В ту эпоху пострадала и ее семья. Последователи Старосельской были чужды чувства соперничества и профессиональной ревности. Наоборот, ей было важно передать кому-то эстафету. Она воспитала целое поколение молодых переводчиков, которые занялись переводом сочинений современных польских авторов для издательства «Новое литературное обозрение». В этой серии вышли произведения Ольги Токарчук (Olga Tokarczuk), Анджея Стасюка (Andrzej Stasiuk), Войчеха Кучока (Wojciech Kuczok), Ежи Пильха (Jerzy Pilch), Мариуща Щигела (Mariusz Szczygieł) и других авторов. «Мы хотим, чтобы российский читатель благодаря этим книгам узнал, как сформировалось сегодняшнее мировоззрение поляков. Для этого необходима ретроспектива. Россиянин должен осознать, как происходили в Польше перемены, какова была их причина, как поляки относились к социализму и СССР. Многие люди слишком молоды, чтобы помнить об этом. Без таких тем понять польскую литературу невозможно», — рассказывала Старосельская о концепции книжной серии в упоминавшемся выше интервью. Она удостоилась множества наград, в частности, Кавалерского креста Ордена за заслуги перед Польской Республикой и премии «Трансатлантик», которую наш «Институт книги» вручает «послам» польской культуры за границей. Молодые переводчицы видели в ней не только пример для подражания, но и подругу. Они вспоминают, как она учила их искусству перевода, которое складывается из внимательного чтения, работы со словарями и возвращения к тексту. Однажды Ксения Яковлевна сказала: «Я покажу вам мою Москву». Мы отправились на прогулку. Она показывала одиноко стоящие между современных строений старые покосившиеся здания, об утраченной красоте которых напоминали деревянные окна и остатки лепнины. Их еще не успели снести, хотя девелоперы уже наверняка присмотрели себя эти участки. Старосельская рассказывала о своей юности, мы расспрашивали ее о 1960-х годах, о том поколении. Пошел дождь, но мы даже не обратили на него внимания, а только шли и слушали. Сложно будет приехать в Москву и не отправиться на Профсоюзную улицу.