Сотрудники ФСБ задержали меня ночью, все записывалось на камеру

Интервью с историком Хенриком Глембоцким, которого задержали в Москве сотрудники ФСБ. Ученому дали сутки на то, чтобы покинуть Россию. — Onet.pl: Вы внезапно стали героем польских и российских СМИ. — Хенрик Глембоцкий (Henryk Głębocki): Я благодарен всем, кто заинтересовался моим делом. Мои знакомые очень волновались, когда пресса начала обо мне писать, потому что в первых сообщениях не говорилось, где я нахожусь: в Польше или в России. — Как давно Вы занимаетесь Востоком? — Я начал ездить в Россию в 1993 году. До этого советские и российские архивы были практически недоступны. Я всегда считал свое дело миссией, ведь там остаются неизвестные, не попавшие в научный оборот материалы, которые имеют основополагающее значение для понимания прошлого Польши и всего нашего региона. Я посветил много своих публикаций событиям XIX и даже XVIII веков, а в последнее время занялся также изучением материалов XX века. — Поэтому Вы стали неудобным человеком? — На этот раз я приехал в Россию 14 ноября и планировал остаться до 10 декабря, это была моя третья поездка за год. В архивах и библиотеках я искал материалы для своих книг, посвященных польской теме в политике Российской империи и СССР. Я преподаю в Ягеллонском университете, а также работаю на полставки в краковском отделе Института национальной памяти и веду научные исследования для обеих этих организаций, не разделяя их в своей научной деятельности. До поездки в Россию я провел три недели в парижских архивах. Связано ли задержание с моей работой? Этого я не знаю. Меня бы это удивило. Честно говоря, я не думаю, что какая-либо из тем, которыми я занимаюсь, представляет для России угрозу. — Почему Вас тогда задержали? — С моим делом можно увязать тот факт, что Польский институт (официальное культурное представительство Польши в России) пригласил меня прочесть в Петербурге две лекции на тему судьбы поляков в период Большого террора. В 1937-1938 годах НКВД по приказу Сталина убил 111 тысяч (а по другим оценкам 200 тысяч) наших соплеменников. — Россиянам не понравились эти общеизвестные факты? — В ночь с 24 на 25 ноября, когда я возвращался с лекции, полицейский патруль задержал меня на Ленинградском вокзале в Москве. Они отвели меня в какое-то помещение в здании вокзал. Там меня ждали люди, которых можно увидеть в остросюжетных фильмах — в штатском и без каких-либо опознавательных знаков. Они не предъявили никаких документов, но представились сотрудниками ФСБ и сообщили, что это ведомство предписывает мне в течение 24 часов покинуть российскую территорию. Из документа, который мне показали, следовало, что вернуться в Россию я больше не смогу. Что самое любопытное, все происходило перед камерой, на которую сотрудники ФСБ снимали наш разговор. Решение по моему делу принималось именно в этом ведомстве, а не в какой-то гражданской структуре. — Какие обвинения Вам предъявили? — В документе были указаны юридические основания моего выдворения, но это ничего не объясняло. Насколько я понял из текста соответствующего закона, прочитав его позже в интернете, речь шла о нарушении правил въезда и выезда из России. Я никаких нарушений не совершал, впрочем, мне могли о них прямо сказать. Я попросил сообщить мне настоящую причину принятого решения, но сотрудники ФСБ ответили, что они не обязаны ничего мне говорить, и потребовали подписать документ. Я отказался, заявив, что слишком долго жил при режиме, который напоминает российский. Если в коммунистической Польше кого-то задерживала Служба безопасности, человек старался ничего не подписывать, так что я сказал, что без представителя польского посольства тоже ничего не подпишу. Тогда они, кажется трое, сами поставили свои подписи. — За Вас они расписались тоже? — Я не знаю. Один из них был, пожалуй, начальником патрульной группы, которая меня задержала, а двое других — сотрудниками ФСБ в штатском. Они не показали мне никаких удостоверений, а я не стал этого требовать, потому что это могло обернуться для меня проблемами. Потом бумагу разорвали на две части. Одна, с подписями, осталась у них, а вторую, с текстом решения, отдали мне. — И Вы смогли вздохнуть спокойно? — Зная практику российских спецслужб, я предполагал, что меня как минимум допросят или обыщут. Но, судя по всему, меня просто хотели выдворить из России. Это им удалось проделать успешно и хитроумно: меня задержали в ночь с пятницы на субботу, когда все и в Польше, и в России было закрыто. У меня не было ни малейших шансов опротестовать решение ФСБ за сутки, которые мне дали, чтобы покинуть страну. Документ был датирован 21 ноября, в этот день я приехал в Петербург. Хотя это, конечно, не означает, что мой приезд и тематика лекций были основной причиной задержания. — Что, в таком случае, могло быть причиной? — Ровно месяц назад из Польши выдворили российского историка Дмитрия Карнаухова, который читал лекции в Гуманитарной академии в Пултуске. Я могу только предположить, что это была некая форма ответа на действия польской стороны. — Институт национальной памяти заявляет, что ФСБ получила приказ заблокировать Вам доступ к архивам. Вас боятся? — Это было бы странно, ведь в сентябре в Петербурге состоялась конференция, а в Москве читались лекции на эту тему, и тогда никто не пострадал. С другой стороны, в России не приветствуют напоминания о преступлениях советских спецслужб. — Но теперь у Вас возникли проблемы… — Последствия будут очень неприятными. Итогом 25 лет моей работы стало то, что я лишился доступа к ключевым для своих исследований архивам. Многие историки отказываются от этих тем, но мне ближе позиция тех, кто считает важным находить новые архивные источники и вводить их в научный оборот, ведь они корректируют наши знания о прошлом, в том числе, о невероятно драматичных отношениях между Польшей и Россией. Возможно, такое задержание и выдворение — это сигнал для всех ученых, в том числе российских, условия работы которых, особенно в провинции, вдали от Москвы и Петербурга, отличаются от наших в худшую сторону. Достаточно вспомнить о развернувшихся в последние годы преследованиях локальных исследователей или о попытках привлечь их к уголовной ответственности за стремление собрать документы о жертвах преступлений сталинской эпохи. — Ректор Ягеллонского университета разговаривал по телефону с генеральным консулом РФ в Кракове и направил ему официальный запрос с просьбой предоставить объяснения. — Я встречался с ректором, он заверил меня в своей поддержке. Я слышал, что он направил письмо к консулу, но за деталями вам следует обратиться к нему самому или к пресс-службе университета. — Удастся ли Вам дописать и издать книги на основе уже собранных материалов? — Боюсь, для завершения работы над некоторыми публикациями мне будет недоставать важных документов, и их выход придется отложить. Судя по всему, господам в штатском не по душе некоторые ученые…