Первые лица на дальневосточной границе. Часть первая

Восточное путешествие царского сына«Не увидел я дневного света здесь в конце декабря. Только в полдень его еле хватило, чтобы прочесть на столбе: 2600 вёрст от Иркутска и 9250 от Москвы! Это расстояние не на шутку меня испугало: я вдруг осознал, что был без преувеличения на краю света…» — так вспоминал путешествие в накрытый полярной ночью Якутск жандармский генерал Александр Христофорович Бенкендорф, один из самых влиятельных чиновников императора Николая I. Царский флигель-адъютант посетил столицу Якутии два века назад, на обратном пути в Иркутск он обморозил ноги. До эпохи технического прогресса все путешествия на Дальний Восток были очень долгими, трудными и даже опасными не только для «простолюдинов», но и для самого высокопоставленного начальства. Именно поэтому никто из правящих русских царей и цариц так никогда и не побывал на дальневосточных рубежах: для такого визита им пришлось бы покинуть столицу, как минимум, на год с лишним. Только в самом конце XIX века, уже в эпоху развитого пароходного и железнодорожного транспорта, Дальний Восток впервые посетил наследник российского престола. Царствующий тогда император Александр III уделял не мало внимания развитию «дальневосточной окраины» России, но сам не решился надолго оставить «бразды правления» и столичный Петербург, отправив к восточным границам своего сына — будущего последнего царя Николая II.Образование наследников российского престола по традиции завершалось большим заграничным путешествием. Путешествовали будущие монархи на Запад, в Европу, тогда как на Восток от подножия российского престола в основном ссылали врагов и соперников царствующих особ. Лишь Александр III впервые выбрал восточное направление для «образовательного» путешествия своего наследника.Связано это было с эпохальным проектом Транссибирской железнодорожной магистрали, которая, пройдя через весь континент, должна была соединить Дальний Восток с европейской частью России. Принципиальное решение о начале её сооружения было принято в августе 1890 года, а уже в октябре наследник российского престола отправился в небывалое путешествие. По замыслу Александра III его старший сын должен был лично начать строительство самой протяжённой в мире железной дороги в её самой дальней точке — во Владивостоке. «Эта поездка наложила на будущего Императора известную тенденцию…»Будущий Николай II, а тогда «Его Императорское Высочество Государь Наследник Цесаревич и Великий Князь Николай Александрович» (именно так по законам Российской империи полностью звучал титул царского наследника), отправлялся на Дальний Восток через Суэцкий канал и Индийский океан — тем путём, по которому уже десятилетие в Приморье и на Сахалин возили каторжников и крестьян-переселенцев. С той лишь разницей, что осуждённых и крестьян везли гражданскими пароходами из Одессы, а царскому наследнику предстояло плыть на военном крейсере. Поэтому, чтобы избежать дипломатических проблем с прохождением контролируемых турками проливов из Чёрного моря в Средиземное, цесаревич Николай отправился на поезде не в Одессу, а через Варшаву (тогда российский город) и Вену в порт Триест на Адриатическом море. Там будущего царя уже ждал броненосный крейсер «Память Азова» — на нём «августейшему путешественнику» и его свите предстояло плыть до самого Владивостока. Наследнику российского престола тогда было всего 22 года, и большое путешествие на Дальний Восток превратилось в череду развлечений. В Египте цесаревич осматривал Сфинкса и знаменитые Пирамиды, полтора месяца провёл в Индии и на Цейлоне, катался на слонах и охотился на леопардов, неделю гостил у сиамского короля. В Индонезии — охотился на крокодилов, в Китае — осматривал чайные плантации.В Японии наследник российского престола даже сделал себе модную татуировку в виде цветного дракона на правой руке. В «Стране восходящего солнца» цесаревич должен был провести целый месяц, однако 11 мая (нового стиля) 1891 года он чудом пережил покушение со стороны фанатичного самурая-одиночки. Николай был ранен саблей в голову, и, не смотря на личные извинения японского императора, через несколько дней покинул отказавшуюся негостеприимной страну.По свидетельству очевидцев, с тех пор Николай испытывал неприязнь к японцам, называя их «макаками». «Если бы не было такого мнения о японцах, как о нации антипатичной, ничтожной и бессильной, то, вероятно, мы бы не начали эту позорную политику на Дальнем Востоке, не втюрились бы в эту войну и не пережили бы все те ужасы» — писал позднее, после неудачной русско-японской войны 1904−1905 годов, премьер-министр Российской империи Сергей Витте.Министр Витте, хотя и был среди инициаторов строительства Транссибирской магистрали, позднее считал, что именно эта поездка на Дальний Восток «наложила на будущего Императора известную тенденцию, которая фатально отразилась на всём его царствовании…» Но в мае 1891 года никто ещё не мог предвидеть будущие трагедии — жизнь наследника престола была вне опасности, 18 мая он отпраздновал своё 23-летие прямо на борту крейсера, а спустя пять дней увидел приближающийся берег Владивостока. «Десять тысяч вёрст, отделяющих нас от столицы, сокращены путешествием царского сына…»Столицу Приморья будущий царь, с перевязанной после недавнего ранения головой, впервые рассматривал, стоя на палубе крейсера, утром 23 мая 1891 года. Вид Владивостока с борта корабля ему понравился, о чём свидетельствуют строки из его личного дневника: «Приятно, проплавав столько времени и побывавши в разных странах, неожиданно очутиться на Родине, на берегу Тихого океана… Мне очень нравится вид на город с рейда. Во многом он мне напоминает Севастополь с его многочисленными бухтами…»В Российской империи монарх и будущий монарх, цесаревич, были не просто высшими чинами — их особы наделялись сакральным, почти божественным смыслом. Поэтому церемониал августейших визитов отличался пышностью и детальной проработкой. К приезду наследника престола во Владивостоке на Адмиралтейской пристани построили из камня в старорусском стиле «Триумфальные ворота», украшенные иконой Николая-Чудотворца и гербами Владивостока и Приморской области. Именно здесь утром 23 мая присутствовало всё высшее начальство дальневосточного региона, начиная с барона Андрея Корфа — приамурского генерал-губернатора. По бокам от «Триумфальных ворот» выстроились все учащиеся гимназий и школ Владивостока: справа — девочки, слева — мальчики. Войска гарнизона Владивостокской крепости ровными «коробками» стояли вдоль всей Светланской улицы.Приближение крейсера с наследником престола встретили пушечным салютом. Барон Корф отправил царю в Петербург телеграмму, сообщая о «неописуемой радости всего Приамурского края» от визита цесаревича, счастливо избегнувшего смерти в соседней Японии. Между тем в тот день цесаревич Николай так и не сошёл на землю Владивостока: как говорилось в официальном сообщении — «по случаю дурной погоды». Реальную причину в тот день записал в личном дневнике сам Николай: «На пристани уже была устроена встреча и стояли войска. Но я не мог съехать из-за чересчур большой повязки на голове…» Всю церемонию встречи царского наследника — с пушечной пальбой, выстраиванием войск и гимназистов — пришлось полностью повторить спустя сутки. Именно тогда, за полчаса до полудня 24 мая 1891 года, на землю Дальнего Востока под грохот салюта, звон колоколов и крики «ура» впервые ступила нога самого высокого начальства — будущего императора. Чтобы сделать под фуражкой менее заметной повязку, голову раненого цесаревича перевязали бинтом, выкрашенным в чёрный цвет. Путь наследника от пристани до «Триумфальных ворот» был выстлан коврами. Градоначальник Владивостока купец 1-й гильдии Игнатий Маковский поднёс хлеб-соль на специально изготовленном серебряном блюде, на котором золотыми буквами была сделана надпись: «Всеподданнейшее поднесение от Владивостока». Позднее свои серебряные блюда с хлебом-солью, копируя русский обычай, наследнику преподнесли и старейшины китайской, японской и корейской диаспор города.«Население исполнено невыразимой радости, ожидая Наследника Русского Престола, впервые посещающего здешние далёкие окраины…» — так начал приветственную речь владивостокский «мэр». Не менее символическими были и слова торжественной проповеди, произнесённой в тот день настоятелем городского собора в присутствии «августейшего» гостя: «Десять тысяч вёрст, отделяющих нас от столицы, сокращены путешествием Царского Сына…» «Соизволил лично наложить в приготовленную тачку…»В столице Приморья будущий царь провёл одиннадцать дней. Любопытно, что все ночи во Владивостоке, кроме последней, цесаревич ночевал не в городе, а в уже привычной ему каюте броненосного крейсера «Память Азова».Никакие практические решения 23-летний наследник на Дальнем Востоке не принимал, однако непрерывно участвовал в заранее разработанных ритуальных мероприятиях. Фактически Николай играл роль живого символа, который своим визитом, действительно, приближал удалённый край к остальной России. Заодно первый августейший визит дал жителям Владивостока хороший повод для массового праздника. Один из очевидцев вспоминал: «Вечером город был роскошно иллюминирован и представлял с моря чрезвычайно эффектное зрелище, которому в значительной мере способствовало расположение его террасами вниз по склонам гор. По бухте двигались иллюминированные катера и шлюпки, и осветилась электрическими огнями вся эскадра, представляя собой поразительно блестящую картину на темном фоне неба и окружающих бухту гор. В продолжение одиннадцати дней, которые пробыл наследник цесаревич во Владивостоке, город был парадно разукрашен…»Помимо множества церковных молебнов и официальных приёмов, двух военных парадов, шести торжественных завтраков, обедов и ужинов с многочисленными тостами цесаревич поучаствовал в закладке трёх важнейших объектов и одного памятника. Утром 29 мая 1891 года наследник престола собственноручно укрепил цементным раствором первый камень монумента адмиралу Невельскому, за полвека до того сыгравшему немалую роль в возвращении России на берега Амура. Посвящённая адмиралу гранитная стела, увенчанная двуглавым орлом над земным шаром, стала первым памятником, построенным во Владивостоке.На следующий день, 30 мая, будущий царь участвовал в закладке большого дока, который должен был, наконец, превратить Владивосток в полноценный порт, где могли бы ремонтировать любые суда. Заложенный объект получил имя в честь наследника — «Док цесаревича Николая». Утром 31 мая на окраине города наследник российского престола, согласно замыслу царствующего отца, символически начал строительство Транссиба. Как описывалось в официальном отчёте, цесаревич «соизволил лично наложить в приготовленную тачку земли и свезти её на полотно строящейся железной дороги». Затем будущий император на украшенном флагами и цветами поезде, состоявшем из паровоза и единственного вагона, проехал две версты к месту закладки городского вокзала. Для этой церемонии цесаревичу преподнесли специально изготовленные инструменты из серебра.Вообще, все мероприятия во Владивостоке с участием будущего царя обставлялись очень пышно: везде соорудили украшенные «павильоны» для молебнов и торжественных обедов, наследника неотрывно сопровождала свита из высшего начальства региона, а наиболее символические действа совершались под пушечный салют кораблей Тихоокеанской эскадры и Владивостокской крепости. «Хватило на всё наличное население посёлка…»Столицу Приморья будущий царь покинул 2 июня 1891 года; среди подарков он вёз и полосатую шкуру уссурийского тигра. В карете, украшенной ландышами, собранными гимназистками Владивостока, цесаревич Николай в сопровождении конной свиты трое суток ехал к притоку Уссури — речке Сунгача, пограничной между Россией и Китаем. Отсюда на речных пароходах царскому наследнику предстояло проплыть более двух тысяч вёрст по Уссури и Амуру.Путь кареты будущего царя к пароходной пристани прошёл через нынешний город Уссурийск, тогда — село Никольское. Как записал в дневнике сам наследник: «Приехал в село Никольское, где крестьяне отпрягли мою коляску и повезли меня… Бабы тоже везли, пылище было адское…» Уссури и Амур после весеннего разлива были полны воды, пароходы с наследником и свитой шли быстро. Уже 10 июня Николай прибыл в Хабаровск (тогда ещё официально называвшийся Хабаровка), где провёл двое суток, поучаствовав в открытии памятника Муравьёву-Амурскому. Визит наследника престола в столицу генерал-губернаторства сопровождался такими же торжествами, парадами и церемониями, как и визит во Владивосток, но с поправкой на более скромные масштабы тогдашней Хабаровки.Следующие пять суток цесаревич плыл на пароходе до Благовещенска — в то время самого крупного и богатого города на Амуре. Будущего царя приветствовало население всех прибрежных казачьих станиц: амурские казаки выстраивались в конном строю в местах остановок парохода с наследником. По петербургской традиции всем участникам таких «парадов» полагалась чарка водки от монарха. На речном пароходе столь внушительных запасов алкоголя не было, и «чарки» казачьим старшинам выдавал наличными деньгами князь Оболенский, сопровождавший цесаревича в качестве адъютанта. «Чарки эти, деньгами вручённые, оказались настолько больше обыкновенных, что хватило на всё наличное население посёлка», — вспоминал остановку на амурском берегу у посёлка Касаткино (ныне село в Архаринском районе Амурской области) князь Эспер Ухтомский, один из чинов свиты цесаревича. 16 июня 1891 года в час дня пароход «Муравьёв-Амурский» привёз будущего царя в Благовещенск, где местные власти попытались переплюнуть пышность приёма во Владивостоке — тоже построили каменные «Триумфальные ворота», всю дорогу от пристани к ним усыпали цветами и преподнесли Николаю хлеб-соль не на серебряном, а на золотом блюде. В Благовещенске наследник провёл двое суток в непрерывных торжественных мероприятиях, но более всего впечатлился выставкой, устроенной местными золотопромышленниками, где ему продемонстрировали процесс промывки золотоносных песков. Территорию Приамурского края пароход с будущим царём покинул в два часа дня 4 июля 1891 года — таким образом первый столь высокопоставленный визит в дальневосточный регион продлился полтора месяца. Новый визит с таких вершин власти Дальнему Востоку пришлось ждать почти полвека. Дальневосточная командировка заместителя СталинаНиколай II к местам своего юношеского путешествия более не возвращался. Его наиболее знаменитый министр — Пётр Столыпин — хотя и уделял немалое внимание развитию и заселению Дальнего Востока, но до Амура и Приморья не доехал. Самой восточной точкой визитов Столыпина, в бытность его главой правительства, стал сибирский город Томск в 1910 году.Спустя 18 лет новый глава уже постреволюционной страны Иосиф Сталин продвинулся к Востоку на 500 вёрст дальше Столыпина, побывав в 1928 году в Красноярске. Однако за четверть века своего правления глава СССР на территории современного Дальневосточного федерального округа не побывал. Дальний Восток всё ещё оставался для высшей власти страны пусть стратегическим и важным, но очень далёким и экзотическим регионом.Можно вспомнить, что в октябре 1918 года во Владивосток приехал адмирал Колчак. За месяц до того, как провозгласить себя «Верховным правителем России», он провёл две недели со своей любовницей Анной Тимирёвой в гостинице «Золотой рог» на Светланской улице. Верховная власть Колчака короткое время распространялась от Владивостока до Волги, но в условиях гражданской войны оказалась иллюзорной. Таким образом первым наиболее высокопоставленным лицом, после цесаревича Николая Романова, посетившим Дальний Восток, оказался заместитель Сталина по правящей коммунистической партии — Андрей Жданов. Он отправился из Москвы к берегам Тихого океана на поезде в последний день марта 1939 года. Жданов считался вторым человеком в неформальной иерархии высших властей СССР. Он был не только высоким партийным чином, но и первым в истории Председателем Верховного Совета РСФСР — то есть по законам того времени являлся первым лицом всей Российской республики в составе Советского Союза.Помимо иных задач в сталинском правительстве именно Жданов курировал развитие военного и гражданского флота — вероятно, это и стало главной причиной его отправки в дальневосточную «командировку». Вместе со Ждановым ехала весьма представительная делегация, включавшая фактического руководителя военно-морских сил страны, будущего адмирала Николая Кузнецова, и командующего Дальневосточным фронтом комбрига Григория Штерна. Наш Дальний Восток, в то время непосредственно граничивший с Японией, вызывал у руководства СССР обоснованную тревогу. Японская империя, захватившая всю Корею и Маньчжурию, была крайне агрессивным государством с мощной армией и первоклассным флотом. Прошедшие в 1938—1939 годах «локальные военные конфликты» у Хасана и Халхин-Гола, где столкнулись наши и японские войска, ныне кажутся незначительными лишь на фоне размаха сражений Второй мировой — в действительности же они были вполне серьёзной, хотя и необъявленной, советско-японской войной. Не случайно с 1938 года все армейские части на нашем Дальнем Востоке были объединены в Дальневосточный фронт.Поэтому делегация Жданова ехала в столицу Приморья, чтобы оценить военные и экономические перспективы стратегического региона с очень опасной границей. «Скорый» поезд из Москвы во Владивосток тогда шёл ровно 9 суток — как позднее вспоминал адмирал Кузнецов, среди неизбежно долгих разговоров в купе железнодорожного вагона речь заходила не только о проблемах Дальнего Востока, но и о перспективах большой войны в Европе, где уже хозяйничал Гитлер. «Это действительно Находка для нас…»Во Владивосток делегация Жданова прибыла 8 апреля 1939 года. Высокий гость из Кремля встретился с местными властями, посетил основные предприятия города и военные части. Если первый в истории визит второго лица государства — цесаревича Николая — на Дальний Восток носил исключительно ритуальный и символический характер, то визит заместителя Сталина был сугубо деловым мероприятием.10 апреля Жданов на эскадренном миноносце «Войков» участвовал в учебном походе кораблей Тихоокеанского флота. Три года назад этот эсминец прибыл на Дальний Восток из Ленинграда (Петербурга), пройдя сложнейшим морским путём сквозь льды вдоль всего северного побережья России. На борту «Войкова» Жданов вместе с командующим Тихоокеанским флотом Иваном Юмашевым прошли полсотни морских миль от Владивостока, войдя в залив Находка. В Кремле тогда предполагали сделать Владивосток, в связи с развитием океанского флота, полностью закрытой военно-морской базой, а открытый для иностранных и рыболовецких судов торговый порт перенести на новое место. Именно Жданов должен был окончательно решить этот вопрос в ходе дальневосточной командировки. «На этом месте будет прекрасный город-порт», — вполне в духе Петра I высказался гость из Кремля, осмотрев Находкинский залив с борта военного корабля 10 апреля 1939 года. Впрочем, у второго человека в СССР в те дни были и куда менее приятные моменты. Адмирал Кузнецов оставил в мемуарах описание сцены, разыгравшейся в кабинете командующего Тихоокеанским флотом, когда один из капитанов, только что освобождённый из тюрьмы, продемонстрировал заместителю Сталина свой рот с выбитыми зубами. «Да, действительно, обнаружилось много безобразий, — сухо отозвался Жданов и не стал продолжать этот разговор…» — так много лет спустя адмирал Кузнецов описал в мемуарах ту минуту.После Находки и Владивостока делегация Жданова планировала посетить и новорождённый город Комсомольск-на-Амуре, где в середине 30-х годов на месте нанайского стойбища построили ныне действующие авиационный и судостроительный заводы. Но Сталин неожиданно срочно вызвал своего заместителя в Москву. Как вспоминал адмирал Кузнецов: «Пришлось вызвать людей из Комсомольска в Хабаровск, чтобы там буквально на ходу, в поезде, встретиться с ними…»В Москву с Дальнего Востока делегация Жданова вернулась на исходе апреля 1939 года. И почти сразу, 27 апреля, в Кремле состоялось совещание о перспективах дальнего региона. Адмирал Кузнецов писал: «Разговор шёл о результатах поездки на Дальний Восток. Присутствовали все члены Политбюро. Жданов рассказал о делах Приморского края, о Тихоокеанском флоте. Жданов рассказывал и о своих впечатлениях от Находки: Это действительно находка для нас. Тут же было принято решение о создании там нового торгового порта…»Так с визита на Дальний Восток главы РСФСР Андрея Жданова началась история одного из крупнейших портов современной России. «…на Сахалине и Камчатке не был никто из членов правительства»Следующий визит к берегам Тихого океана с вершин столичной власти произошёл сразу после победного окончания Второй мировой войны. В начале сентября 1945 года Сталин озаботился мирным будущим Дальнего Востока: Японская империя капитулировала, в состав нашей страны возвращались Курилы и южная половина Сахалина. Да и «старые» территории от Амура до Камчатки во время войны по понятным причинам были отнюдь не в центре внимания высшей власти — вождю СССР требовался детальный отчёт об их состоянии, о способности дальневосточной экономики внести свой вклад в послевоенное восстановление.На этот раз в «командировку» на Дальний Восток отправили Анастаса Микояна — одного из заместителей главы правительства и наркома (министра) торговли. Именно Микоян в сталинском руководстве по праву считался лучшим специалистом по сугубо мирным, «бытовым» вопросам — от швейной и пищевой промышленности до магазинов и ресторанов, от торговли мороженым до международной торговли стратегическим сырьём. Все годы войны Микоян занимался продовольственным снабжением воюющей армии, дальневосточная «командировка» оказалась для него полной неожиданностью. Вот как он сам вспоминал об этом много лет спустя: «В первых числах сентября 1945 г. мне позвонил Сталин и попросил зайти к нему… Мне казалось, что я предвидел, о каких делах пойдет речь, но то, что Сталин сказал, никак не входило в круг моих предположений: «Ты мог бы полететь на Дальний Восток?» И не дожидаясь ответа, продолжил: «Меня интересует, как наше командование налаживает жизнь в южной части Сахалина и на Курильских островах. Как они обходятся там с японцами?.. Посмотри порты, предприятия, железные дороги: что они сегодня могут дать нашему народному хозяйству? Съезди заодно и на Камчатку, узнай, как там идут дела. Сейчас на Дальнем Востоке путина — заготавливается красная икра. Проследи, чтобы её хранение и вывоз были хорошо организованы. О своих впечатлениях сообщай каждый день подробно шифровками». И ещё раз повторил: «Обязательно каждый день. Не пропуская…»Разговор с вождём СССР состоялся в обед, вечером того же дня Микоян отправился в аэропорт. «Я знал, что Сталин всегда уделял Дальнему Востоку большое внимание, хотя сам никогда там не был. Впрочем, на Сахалине и на Камчатке не был никто из членов правительства…» — напишет Микоян позднее в мемуарах.Вылетевший из Москвы самолёт после коротких остановок в Омске, Красноярске и Чите 15 сентября 1945 года приземлился в Хабаровске. Здесь состоялось совещание с властями огромного Хабаровского края, в который тогда входили и Сахалин, и Камчатка с Чукоткой. «На следующий день, — вспоминал Микоян, — воспользовавшись случаем, я слетал в Николаевск-на-Амуре, посмотрел, как ловят кету… Я не раз читал о путине, видел кинохронику, но только тут, на месте, смог почувствовать в полной мере ту великую мощь инстинкта, который гнал рыбу из океана в реку, где она сама родилась…»Судя по многочисленным восклицаниям в мемуарах, столичный гость был поражён размахом и мощью дальневосточной природы. Однако любоваться красотами ему приходилось на бегу: поручения Сталина требовалось выполнять быстро и с полной отдачей всех сил. 18 сентября Микоян вылетел на Сахалин, в его южную часть — в город Тойохару, всего месяц назад бывший столицей японской «префектуры Карафуто».Так именно Анастас Микоян оказался первым членом правительства нашей страны, посетившим самый большой остров России — Сахалин. «Понимая особый интерес Сталина к Курильским островам…»На южной половине Сахалина тогда образовалась целая японская область в составе СССР, и Микояну пришлось первым начинать её обустройство вместе с руководителем «Гражданского управления Южного Сахалина» Дмитрием Крюковым. «Почти два дня Микоян и я, — вспоминал, — договаривались о срочных восстановительных работах в городах и на всех предприятиях, о немедленном возвращении японского населения, о введении денежного обращения — советского рубля и японской иены на паритетных началах, об использовании военнопленных на восстановительных работах, о создании промышленных трестов, о кадрах — словом, о многих неотложных вопросах…»Высокопоставленный гость из Москвы побывал во всех городах Южного Сахалина. «Микоян не отпускал меня ни на час, — писал Крюков, — особенно мне доставалось при поездках. Он худоват, лёгок на подъём, всюду почти бегал, делал замечания и предложения… А я, затянутый в китель и брюки полковника, в сапогах, едва поспевал за Микояном, был мокр от пота. А осень была изумительно тёплая и сухая…»На бывших японских землях многое удивляло советского министра. «На западном берегу мы осмотрели рыболовецкие промыслы, — вспоминал Микоян. — Здесь были большие уловы сельди, и японцы половину и даже больше пускали на удобрение. Я был поражен этим: сельдь, которую так любит наш народ и которая так хороша с картофелем, — на удобрение! Мы сразу приняли решение строить чаны для обычного посола сельди по астраханскому методу…» Ежедневно по ночам Микоян отправлял в Москву для Сталина подробнейшие шифровки о состоянии дел на Дальнем Востоке. «Стараясь исполнить просьбу Сталина сообщать обо всём увиденном подробно, я тогда несколько увлекался, а потом думал: наверное, завтра получу от него телеграмму: зачем пишешь о таких мелочах? Но замечаний не поступило», — припомнит он в мемуарах много лет спустя.Оперативно решив основные вопросы организации мирной жизни на Сахалине, Микоян и Крюков 26 сентября 1945 года отплыли на Курильские острова. Плыли на небольшом тральщике, который вскоре попал в жестокий шторм. У Анастаса Микояна за плечами имелась бурная биография, он был опытным, много повидавшим и поездившим по миру. «Я видел штормы в разных морях и океанах, — вспоминал он позднее, — но такого ещё не доводилось… Попадал я в сильный шторм, когда ехал на корабле из Гавра в Нью-Йорк, побывал в шторме на Баренцевом море. Но тогда даже и не представлял себе, что такое девятибалльный шторм, в который мы попали на Тихом океане… Будто на гору, взлетал наш корабль, а потом, через мгновение, даже не задержавшись на ней, падал в ущелье. Ну, думаешь, всё, поглотит сейчас нас пучина! Впереди вставала огромная стена воды…»По воспоминаниям Крюкова, когда стало особенно страшно, Микоян достал привезённую из Москвы бутылку коньяка, которую и распил с теми, кого не свалила с ног морская болезнь от жестокой качки. Изначально корабль держал курс на остров Кунашир, но из-за шторма пришлось идти к острову Уруп. Высадившегося на этом кусочке Курильского архипелага едва спасшегося от природной стихии заместителя главы правительства СССР тут же окружили… японские солдаты!Оказалось, что советские войска ещё не добрались до Урупа и не разоружили японцев. Микоян и его спутники пережили несколько неприятных минут. Однако помогли дисциплина и чинопочитание японцев. Узнав от переводчика, что на остров прибыл «большой начальник» аж из самой Москвы, к Микояну ту же явился командующий японским гарнизоном, торжественно доложивший о готовности к капитуляции.Не растерявшийся Микоян столь же торжественно похвалил вражеского генерала за «образцовый порядок» и поспешил отплыть с Урупа к островам, где уже имелись советские гарнизоны и была возможность по рации связываться с Москвой. «Понимая особый интерес Сталина к Курильским островам, я постарался как можно подробнее осветить свою поездку. Я сообщал подробно о всём увиденном: о бухтах, о промысле лососевых…», — вспоминал он. «Вообще, природа на Камчатке могучая…»28 сентября 1945 года Камчатку впервые посетил член правительства страны. Маленький тральщик с Микояном на борту, проплыв вдоль Курильской гряды, прибыл в Петропавловск. «Мне приходилось видеть порты в разных морях и океанах, — отмечал в мемуарах Микоян, — но Петропавловск-на-Камчатке ни с чем не сравним. Посреди Авачинской губы я поразился величием этой морской акватории, крепко защищённой от моря с обеих сторон высокими берегами…»Главной целью инспекции Микояна были богатые рыбные промыслы полуострова. Опять же из мемуаров: «Здесь я своими глазами увидел то, о чём в течение многих лет знал лишь по документам и рассказам. С огромным интересом осмотрели мы фабрику, производящую жестяные банки для рыбной промышленности, построенную перед самой войной…» Часть побережья Камчатки высокий гость из Москвы инспектировал на тральщике, часть — перемещаясь на гидросамолёте, с борта которого он даже наблюдал за извержением одного из вулканов. «Вообще, природа на Камчатке могучая, — запишет Микоян. — Здесь впервые пришлось увидеть извержение вулкана. Был солнечный день, ясное небо. Гидросамолет быстро набрал высоту. И вдруг внизу в стороне появилось зарево — как будто горит огромный костер и оттуда, снизу, кто-то гигантской рукой бросает в небо огромные камни. Я попросил лётчика подлететь поближе, чтобы полюбоваться мощью и силой, которую таит в себе эта земля…»Впрочем, большую часть времени гостю из сталинского Кремля было совсем не до чудес дальневосточной природы. Дмитрий Крюков, руководитель Южного Сахалина, доплыв с Микояном до Камчатки, оставил любопытное свидетельство, как всегда корректный и вежливый член правительства единственный раз вышел из себя.На тральщике Микоян и Крюков подплывали к одному из рыболовецких предприятий. «Вышли на палубу с биноклем, — вспоминает Крюков. — Микоян увидел на берегу несколько сереющих огромных скирд и замечает: „О, молодцы! Сколько сена заготовили!“ Позади него министр рыбной промышленности Ишков переминается с ноги на ногу и говорит: „Анастас Иванович, это не сено“. — "А что же это?» — «Это кета в стоповом посоле!» — «Как кета? Такое огромное количество рыбы лежит и гниет?» — «Она не гниёт, здесь мух нет, холодно, и она укладывается в стопы-скирды…»Поразившись огромным горам солёной рыбы, Микоян тут же устроил жёсткий разнос ответственным за её вывоз на «большую землю», где разорённая войной страна остро нуждалась в любых продуктах. Крюков продолжает: «Высадившись на берег, Микоян чуть не бегом пошёл на мыс, а это больше километра, начальники — за ним. Микоян на месте убедился, что кета пригодна для пищи, только посол крепкий. Вечер испорчен, шуток нет… Вскоре рыба была обработана и вывезена на материк…»Замглавы правительства, впервые в отечественной истории посетивший Сахалин, Курилы и Камчатку, вернулся в Москву для доклада Сталину к середине октября 1945 года. «И теперь Дальний Восток показался мне не таким уж и дальним…» — вспоминал об итогах поездке Микоян. Тогда он ещё не знал, что через девять лет вновь вернётся к курильским и сахалинским берегам, когда наш Дальний Восток впервые посетит сам действующий глава государства — к тому времени им станет импульсивный и непредсказуемый Никита Хрущёв. Продолжение следует…