Была ли у древних греков демократия?

С 2007 года в календаре ООН 15 сентября помечено как Международный день демократии. Тамошние идеологи трактуют ее как «универсальную ценность, основанную на свободном волеизъявлении народа, который определяет свои политические, экономические, социальные и культурные системы, и на его активном участии в решении вопросов, касающихся всех аспектов его жизни». При этом «хотя у демократий есть общие черты, не существует какой-то одной модели демократии»; «демократия не является собственностью отдельной страны или региона, а ее неотъемлемый принцип — должное уважение суверенитета, права на самоопределение и территориальной целостности». Не далее как в сентябре 2017 года специальный Демократический фонд ООН (UNDEF) проводил в Афинах Демократический форум, в рамках которого участникам зачитывали торжественную аристотелевскую речь, вручали демократическую награду, учрежденную Афинами, водили на экскурсии «Дорогой демократии» (по агоре) и «Красота и демократия» (по Акрополю), возили на дорогущий курорт Коста-Наварино смотреть кино по программе «Фильмы и демократия». Хочется думать, что участники форума уловили иронию происходящего: ведь беседовать о равноправии сподручнее в условиях роскошных гостиниц, чем посреди трущоб. И конечно, все осознавали, что они обсуждают Очень Важные Вопросы местной и глобальной справедливости на исторической родине демократии. Шутки шутками, но один из хорошо усвоенных Западом древнегреческих текстов — это погребальная речь, произнесенная афинским политиком Периклом в 430 году до н. э. Вот фрагмент из этого выступления, сохраненного для нас историком Фукидидом: «Наш государственный строй не подражает чужим учреждениям; мы сами скорее служим образцом для некоторых, чем подражаем другим. Называется этот строй демократическим, потому что он зиждется не на меньшинстве, а на большинстве. По отношению к частным интересам законы наши предоставляют равноправие для всех; что же касается политического значения, то у нас в государственной жизни каждый им пользуется предпочтительно перед другим не в силу того, что его поддерживает та или иная политическая партия, но в зависимости от его доблести, стяжающей ему добрую славу в том или другом деле; равным образом, скромность звания не служит бедняку препятствием к деятельности, если только он может оказать какую-либо услугу государству. Мы живем свободною политическою жизнью в государстве и не страдаем подозрительностью во взаимных отношениях повседневной жизни; мы не раздражаемся, если кто-то делает что-либо в свое удовольствие, и не показываем при этом досады, хотя и безвредной, но все же удручающей другого. Свободные от всякого принуждения в частной жизни, мы в общественных отношениях не нарушаем законов главным образом из страха перед ними и повинуемся лицам, облеченным властью в данное время; в особенности же прислушиваемся ко всем тем законам, которые существуют на пользу обижаемым и которые, будучи неписанными, влекут (за нарушение их) общественный позор» (пер. Ф.Г. Мищенко и С.А. Жебелева). Древние Афины и прилегающая к ним область Аттика занимали площадь примерно в 2500 кв. км. Это — современная Москва. Только в отличие от многомиллионной российской столицы, в Аттике в самые тучные годы, скажем в 440–430-е, жило примерно 300 тысяч человек. Гражданами считалась только десятая часть: это были свободные мужчины старше 18 лет, рожденные от афинян по обеим линиям — и отцовской, и материнской. Полными гражданскими правами из этих 30 тысяч человек обладали лишь 20 тысяч — те, кто достиг тридцатилетия. Парадокс: афинские драматурги подарили миру такие потрясающие, сильные женские образы — Медею, Антигону, Электру, — но представительницы прекрасной половины человечества не могли ходить в театр и уж тем более в нем не играли. Когда мы смотрим на великую Ирен Папас в роли, скажем, Электры, то мы не должны себя обманывать: от античности в кадре и фильме осталось только немного текста и отчасти пейзаж. Так вот, у Аспазии и Перикла был сын по имени Перикл. Когда старшие дети старшего Перикла умерли от чумы в 429 году, безутешный отец умолил афинян даровать гражданство Периклу-младшему. Это было редкое исключение. Помните, в начале обзора упоминалась торжественная аристотелевская речь, подготовленная для Демократического форума? Один из величайших мыслителей древности, ее автор прожил в Афинах ровно половину жизни, но гражданином так и не стал: он был уроженцем второсортной Стагиры, городка на северо-востоке Греции. Среди бесчисленных заслуг Аристотеля перед наукой есть и классификация политических устройств греческих государств. Надо ли говорить, что к демократии он относился прохладно и считал ее допустимой, но далеко не лучшей формой правления. Собственно, Аристотель, будучи виртуозом классификации всего и вся, различал пять видов демократии, и ни один из них не был идеален. Но даже такой титан античной науки не мог и подумать о том, чтобы уравнять мужчину и женщину: «Как различаются воздержность и мужество мужчины и женщины: мужчина, если бы он был храбр настолько, насколько храбра мужественная женщина, показался бы трусом, а женщина, если бы она была так же скромна, как скромен добрый мужчина, показалась бы болтливой; и умение управлять хозяйством не в одном и том же сказывается у мужчины и у женщины; его дело — наживать, ее — сохранять» («Политика», кн. 3, 1277b; пер. А.И. Доватура). Что уж говорить о рабах? «Государство создается не ради того только, чтобы жить, но преимущественно для того, чтобы жить счастливо; в противном случае следовало бы допустить также и государство, состоящее из рабов или из животных, чего в действительности не бывает, так как ни те, ни другие не составляют общества, стремящегося к благоденствию всех и строящего жизнь по своему предначертанию» (там же, 1280a). И это писал умнейший из древних греков. Получается, что афинская демократия — это закрытый мужской клуб. Как работала демократия, мы неплохо знаем на примере Афин. Всякий гражданин старше 20 лет имел право выступать в народном собрании. Оно заседало 40 раз в год на холме Пникс, кворум составлял 6000 человек. Помимо собрания, существовал Совет пятисот (буле), участники которого избирались сроком на один год по жребию. Для них вводились дополнительные ограничения: служить не более двух сроков подряд и не более двух раз за жизнь. Из числа советников жребием же выбирались пританы, «председатели», руководившие повседневной работой; каждому притану отводилась только десятая часть года для выполнения своих функций. Получается, что практически любой гражданин, не занятый работой в поле или мастерской и не призванный на войну, состоял на государственной службе в том или ином качестве и получал за это деньги. Если присмотреться к некоторым особенностям работы афинской демократии, то нетрудно увидеть знакомые проблемы. Взять, к примеру, протестное голосование. Афиняне придумали процедуру остракизма — изгнания гражданина из города сроком на десять лет. Пришедшие в собрание писали имена не полюбившихся им деятелей на черепках, потом производили подсчет и изгоняли того, против кого было подано больше всего голосов. У Плутарха есть знаменитый анекдот на эту тему: «Рассказывают, что когда надписывали черепки, какой-то неграмотный, неотесанный крестьянин протянул Аристиду — первому, кто попался ему навстречу, — черепок и попросил написать имя Аристида. Тот удивился и спросил, не обидел ли его каким-нибудь образом Аристид. „Нет, — ответил крестьянин, — я даже не знаю этого человека, но мне надоело слышать на каждом шагу „Справедливый“ да „Справедливый“!..“ Аристид ничего не ответил, написал свое имя и вернул черепок» (пер. С.П. Маркиша). Сравнительно недавно на Акрополе нашли 190 черепков с именем Фемистокла, но почерков, которыми оно написано, оказалось всего с десяток — следовательно, «бюллетени» подготовили заранее противники полководца, сыгравшего решающую роль в победе над персами. Порча «бланков» тоже была известна афинянам — археологам не единожды попадались черепки, на которых написано слово «голод»; а на одном из них гражданин начертал обращение к Кимону и предложил ему удалиться из города вместе с Эльпиникой: ходили слухи об инцесте между этим знаменитым политиком и его родной сестрой. Кстати, процедура остракизма в классическую эпоху была освоена и за пределами Афин — по крайней мере в Аргосе и Сиракузах, а возможно, еще в Милете и Мегаре. Аристотель, как мы помним, относился к народовластию с осторожностью и скепсисом; мыслители позднего времени попросту опасались прямой демократии. Вот что писал Цицерон, которого от «золотого века» Афин отделяло лет 350: «Древняя Греция, некогда процветавшая благодаря своим богатствам, владычеству и славе, пала из-за одного вот какого зла: неумеренной свободы и своеволия народных сходок. Всякий раз, когда в театре рассаживались неискушенные люди, необразованные и невежественные, они начинали бесполезные войны, ставили во главе государства мятежных людей, изгоняли из него граждан с величайшими заслугами» («В защиту Луция Валерия Флакка», пер. В.О. Горенштейна). Среди антизаслуг греческого народовластия памятно убийство в 370 году то ли 1200, то ли 1500 аргосских олигархов: их забили до смерти демократы. Не во всякой военной кампании эллины теряли столько своих граждан сразу. Суд Сократа и вынесенный ему приговор еще один плод прямой демократии. Великому философу вменяли в вину неуважение к афинским богам и совращение молодежи. Его судил 501 присяжный. Сначала они должны были решить, виновен ли Сократ вообще. За проголосовал 281 человек, против — 220. Во втором раунде обсуждалось, приговаривать ли его к смерти. За высказался 321 афинянин, а против — 180. То есть в необходимости смерти подсудимого было уверено больше народу, чем в его виновности! У поэта Гесиода в «Трудах и днях» прямо говорится, что нужно простому, но свободному смертному: «В первую очередь — дом и вол работящий для пашни, / Женщина, чтобы волов подгонять: не жена — покупная!» (пер. В.В. Вересаева). Словом, греческая демократия была способом решать задачи государственного управления, одним из многих возможных, а не самоцелью. «Законы здесь таковские, / Что сочиняют их мертвецки пьяные. / Все вздор и несуразная нелепица». Или: «Заботы одинаковы о городе / У всех нас. Огорчаясь и печалуясь, / Слежу я за разрухой государственной / И вижу: негодяи правят городом. / А если и случится кто порядочный, / Становится десятикратным жуликом. / Зовут другого, тот — подлее во сто крат» (пер. А.И. Пиотровского).