Центральная Азия и большевики — взгляд на итоги в 100-летний юбилей Октября

Хотя Октябрьская революция произошла за тысячи километров от Центральной Азии и не отражала местные политические тенденции, она оказала очень глубокое влияние на жизнь региона. Советская система, отличавшаяся жестокостью и ни в грош не ставившая человеческую жизнь, однако, не была просто продолжением русского колониализма в иной форме. В Центральной Азии она была мощным двигателем прогресса, превратившим неассимилированные в культурном и политическом плане колонии Российской империи в национальные государства, известные нам сейчас. Советский режим оставил явный отпечаток на госструктурах, институтах и идентичности всех пяти постсоветских центральноазиатских стран. «Революция пришла по телеграфу» — так описал историк Марко Буттино приход Февральской и Октябрьской революций в Центральную Азию в 1917 году. Описание правдиво и по отношению к другим уголкам обширной империи за пределами столицы и Москвы. Также стоит отметить, что если Февральскую революцию широко приветствовали, то этого нельзя было сказать о захвате власти большевиками. На просторах Российской империи большевикам оказывали массовое сопротивление. Даже другие социалистические и революционные партии считали их власть незаконной. В Центральной Азии, все еще не оправившейся после восстания 1916 года и его подавления, Октябрьская революция в еще меньшей мере отражала чаяния населения, чем в европейской части империи. В частности, в Ташкенте, столице Туркестанского генерал-губернаторства (в которое входили современные Узбекистан, Таджикистан, Туркменистан, Кыргызстан и южная часть Казахстана), Ташкентский Совет объявил о взятии власти в свои руки. Первым решением Ташкентского Совета, состоявшего почти полностью из европейских работников железной дороги и солдат, запрещалось вступление в него представителей местного мусульманского населения. Члены Совета следовали той логике, что революция ввела диктатуру пролетариата, а мусульмане были слишком отсталыми, чтобы иметь собственный пролетариат. Иными словами, это была попытка более бедных европейцев захватить в свои руки власть и колониальные привилегии, которыми раньше пользовался правящий класс — царистские чиновники и армейские офицеры. Естественно, мусульманское население не стало сидеть сложа руки. Ранее в 1917 году оно получило контроль в Ташкентской городской Думе (в рамках единственных более или менее свободных выборов в Центральной Азии) и теперь ответило на захват Советом власти, объявив о формировании мусульманской Туркестанской автономии (известной также как Кокандская автономия) со столицей в богатом хлопком Коканде. Между тем в степях на севере генерал-губернаторства группа казахских интеллектуалов под руководством Алихана Букейханова, Ахмада Байтурсунова и Миржакупа Дулатова объявила об учреждении Алашской автономии (Алаш-Орды). Ни одна из этих двух автономий не заявляла о независимости — обе они старались получить автономию в рамках реформированной Российской империи. Также ни одна из этих попыток установить самоуправление не увенчалась долгосрочным успехом. Главным недостатком Кокандской автономии и Алаш-Орды в бурные 1917-1918 годы было отсутствие у них собственной армии. В феврале 1918 года Ташкентский Совет предпринял штурм Коканда, в котором наряду с русскими рабочими, солдатами и поселенцами участвовали также члены армянской партии «Дашнак» и бывшие пленные австро-венгерские солдаты. В результате штурма, оставившего Коканд в руинах, погибли порядка 14 тыс человек. Выжившим членам правительства автономии — в частности, казахам Мухамеджану Тынышпаеву и Мустафе Чокаю — позже, в 1920-е годы, удалось сделать политическую карьеру: Тынышпаеву в качестве советского функционера, а Чокаю — критика в эмиграции. Алаш-Орда продержалась немного дольше, сначала заключив союз с сибирскими сторонниками автономии, потом поспешно наладив отношения с Комитетом членов Всероссийского Учредительного собрания (первого антибольшевистского всероссийского правительства), затем договорившись с правительством адмирала Колчака, и, в завершении, встав на сторону большевиков и Красной армии. Метания автономии показывают, насколько хаотичной была политическая и военная ситуация в тот период на фоне гражданской войны, разгоревшейся на территории всей империи. Кроме того, оренбургские казаки под предводительством атамана Дутова сформировали крыло Белой оппозиции большевикам. Когда они отрезали железнодорожное сообщение на отрезке Оренбург-Ташкент в конце 1917 года, в Центральную Азию прекратились поставки зерна, вызвав массовый голод. В Семиречье также ненадолго появилась казачья автономия, а эмир Бухары в ответ на захват власти большевиками объявил независимость. В марте 1918 года он жестоко подавил попытку захвата власти представителями Младобухарской партии, заключившей непростой союз с Ташкентским Советом. Кампания по возвращению советами контроля над Центральной Азией была проведена только в 1919-1920 годы под руководством Михаила Фрунзе, переселенца бессарабского происхождения, родившегося в городе Пишпек (современный Бишкек) в Семиречье. Как признается даже в официальных версиях событий того периода, данная военная кампания ставила целью не только борьбу с антибольшевистским сопротивлением, но и приведение местных советов под контроль центра и устранение идеологических отклонений. В 1920 году Фрунзе взял Хиву и Бухару, но в Фергане и восточной части Бухарского эмирата, а также на части туркменских земель, разгорелось сельское антисоветское движение, известное под названием басмачества. Подавить басмаческое движение Красной армии не удавалось до 1926 года. Хотя Красная армия одержала победу на поле боя, советская власть в Центральной Азии была очень слабой и практически не поддерживалась коренным населением. Ленин и Сталин (занимавший тогда пост комиссара по национальностям) поняли, что им нужны местные союзники, причем не только из числа европейских поселенцев, которые больше интересовались сохранением своих колониальных привилегий нежели распространением революционных идей среди центральноазиатских масс. Временным решением было заключение союза с элементами дореволюционной центральноазиатской интеллигенции, многие из которых принимали участие в образованиях вроде движения младобухарцев и Алаш-Орды. Примечательными примерами являются Файзулла Ходжаев, ставший первым главой Узбекской коммунистической партии, и Ахмад Байтурсунов, занявший пост комиссара по просвещению в Казахской автономной республике. Хотя некоторые из них, включая казахского лидера Турара Рыскулова, действительно были убежденными коммунистами, многие совсем не разделяли коммунистические идеалы. Для последних союз был браком по расчету — интеллектуалы получали некоторую власть, которой у них раньше никогда не было, а большевики могли таким образом укрепить свою власть над центральноазиатским обществом. С 1921 года советский режим начал проводить политику коренизации в Центральной Азии и прочих нерусских регионах, в связи с чем историк Терри Мартин назвал советское государство этого периода «антидискриминационной империей». В рамках новой политики представителям коренного населения Центральной Азии выделялось гарантированное число рабочих мест в промышленных, административных и политических структурах. Также проводились кампании по эмансипации женщин, борьбе с безграмотностью и закреплению советской идеологии. Дух первых лет советского периода был радикально антиколониалистским, отвергающим не только западные колониальные империи, но и наследие царистского режима и российского колониализма в Центральной Азии. В 1924 году был создан ряд новых центральноазиатских республик. Вопреки распространенному мнению, границы республик не были просто навязаны Москвой, а чертились с учетом местных национальных проектов, в том числе появившихся еще до революции. На старом фундаменте были созданы новые национальные идеологии, языки, исторические хроники. С течением времени каждая из этих республик обрела собственные национально-культурные институты, в том числе академии наук, университеты, библиотеки, театры оперы и балета. Центральноазиаты перестали быть «инородцами» (как их называли до 1917 года), превратившись в советских граждан, пользовавшихся относительно равными правами с жителями России, хотя предоставляемые советским гражданском права и были иллюзорными. Однако коренизация в своей ранней, радикальной форме просуществовала только до конца 1920-х годов. По мере роста уверенности советского режима в своем контроле над Центральной Азией, в высших эшелонах компартии начала расти обеспокоенность по поводу местного национализма. В конце 1920-х начались первые репрессии в отношении первого поколения национальных лидеров и интеллигенции, сотрудничавших с советским режимом. Рыскулова объявили «врагом народа» и расстреляли в начале 1938 года. Файзуллу Ходжаева, сыгравшего значительную роль в создании Компартии Узбекистана и УзССР, казнили чуть позже в том же году наряду с Бухариным и Рыковым в рамках сталинских показательных процессов. Его обвинили в попытке свержения советской власти. Наряду с другими районами СССР, инициированная Сталиным коллективизация больно ударила по Центральной Азии. Особо пострадал Казахстан, где коллективизация проводилась одновременно с насильственным переходом к оседлости, приведшим к массовой гибели скота. Из-за последовавшего голода и болезней погибло 35% казахского населения — 1,5 млн человек. К моменту начала войны в 1941 году Центральная Азия была полностью инкорпорирована в СССР и находилась под полным контролем сталинского аппарата террора. Многие внешние наблюдатели полагают, что к этому времени была полностью свернута политика антиколониализма, предоставления равных прав представителям местного населения и формирования национальной идентичности народов региона. Национальные республики не расформировали, но их автономия существовала лишь на бумаге — она служила прикрытием для новой российской колонизации. Поток славян в регион из европейской части России нарастал на протяжении 1950-60-х годов. Они стали составлять большинство населения крупных городов, таких как Алматы и Ташкент. Русский язык стал использоваться повсеместно, иногда в ущерб коренным языкам. Трансформация большей части Узбекистана, Таджикистана и Туркменистана в гигантскую хлопковую плантацию, обеспечивающую нужды российской промышленности, стала очень напоминать классическую колониальную систему, особенно когда ирригационные нужды плантации привели к высыханию Аральского моря. Историк Роберт Конквест назвал Сталина «крушителем наций». Но в реальности ситуация была немного более многогранной: советские лидеры, несомненно, усилили политический и экономический контроль над Центральной Азией начиная с 1930-х годов. Но советские усилия по развитию национальной идентичности не прекратились полностью, особенно в сфере культуры. Во всех центральноазиатских республиках развивалась национальная культура — языки, литература, музыка, — и многие любимые национальные поэты и писатели региона, включая Ауезова и Есенберлина в Казахстане, творили именно в советский период. Кроме того, автономия центральноазиатских республик не была полностью эфемерной, особенно в том, что касается внутренней политики. Хлопковая политика, конечно, носила эксплуатационный характер и наносила ущерб окружающей среде, но самыми активными ее проводниками были именно местные партийные функционеры в Узбекистане и Туркменистане. Широко известен случай, когда Шараф Рашидов, в течение долгого времени занимавший пост первого секретаря Компартии УзССР, заставил Москву платить республике за хлопок, который не то что не был собран, но даже не засеивался. В Казахстане Динмужаммад Кунаев провел «вторую коренизацию», в рамках которой соотношение этнических казахов на государственных должностях выросло более чем вдвое, превысив 60%, хотя одновременно происходило сокращение использования казахского языка. Желтоксанские протесты в Алматы в 1986 году и их жестокое подавление были ярким напоминанием о продолжавшемся конфликте между национальной и советской идентичностью. Долгосрочное влияние Октябрьской революции на Центральную Азию носит смешанный характер. Первые годы советской власти сопровождались террором, репрессиями и голодом. Но последние 30 лет советского правления выигрывают в сравнении с китайским колониальным правлением в Синьцзяне, где культурная и политическая автономия этого региона в гораздо большей степени ограничивалась Пекином, или в сравнении с Афганистаном, который по всем показателям человеческого развития значительно отставал от любой из пяти советских республик даже до начала разрушительного конфликта в 1979 году. Всеобщая грамотность, сравнительно эффективная система здравоохранения, развитая сеть железных дорог, бóльшая степень гендерного равенства чем во многих других странах исламского мира, значительная масса высокообразованного и высококвалифицированного городского населения — все это достижения советского периода. С другой стороны, в сфере экологии советское наследие носит практически постностью негативный характер — уничтожение Аральского моря, радиационное загрязнение вследствие ядерных испытаний, растущее засоление почв и прочие формы хронического загрязнения окружающей среды. В политической сфере, за частичным исключением Кыргызстана, авторитарные традиции советских времен пока не позволяют центральноазиатским государствам перейти на более репрезентативные формы правления. Ну и, в заключении — плохо это или хорошо — еще одним долгосрочным последствием советского периода является культурная и лингвистическая русификация. Александр Моррисон является научным сотрудником и научным руководителем по истории в Новом колледже Оксфордского университета. В 2014-2017 годах он преподавал историю в Назарбаев Университете в Астане. Также он является автором труда «Российское господство в Самарканде в 1868-1910 гг. Сравнение с Британской Индией» (Оксфорд, 2008 г.). Сейчас он работает над исторической книгой о российском завоевании Центральной Азии.