«Золотое кольцо» Колымы

Населённые пункты вдоль колымского «золотого кольца» — это в основном посёлки, где живут старатели — бывшие (сейчас пенсионеры) и нынешние. Разумеется, в них есть и свои школы, детские сады, магазины, котельные и так далее. Но всё в этих населённых пунктах вертится вокруг золотодобычи: закончится драгметалл, и жизнь в них остановится, как это когда-то произошло со множеством других посёлков в регионе. Так, например, случилось с посёлком Мякит. Он занимал транзитное положение на колымской трассе, через него проходили интенсивные транспортные потоки. Крупнейшими предприятиями посёлка были участок «Горный» Оротуканского ГОКа и дорожно-строительное управление. Оротуканский ГОК закрылся в 2002 году, а затем перестало существовать и дорожное предприятие. Жители начали разъезжаться, буквально бросая свое жильё. По всему посёлку один за другим стали появляться сначала замороженные квартиры (в них попросту перемерзала отопительная система), а затем и целые многоквартирные дома. В итоге посёлок признали неперспективным, и теперь на карте Колымы его нет. Но пустые дома по-прежнему стоят. Сейчас вдоль «золотого кольца» Магаданской области стоят посёлки, жизнь которых вот-вот закончится: планируют закрыть Атку, Широкий, Транспортный, Мадаун. Все, кто могли уехать из «неперспективных» посёлков, давно уехали. Остались, в основном, пенсионеры — без денег и возможности выехать. Процесс расселения идёт медленно: на него просто нет денег. Но ежегодно власти региона стараются предоставлять жильё в Магадане нескольким десяткам семей из закрывающихся населённых пунктов. Действует и федеральная программа расселения, когда жителям оплачивают приобретение жилья в других регионах страны. Но её темпы в последние годы сильно сократились, и многие колымчане уже особо не рассчитывают на помощь. Как всё начиналось В Магаданской области заключённые ГУЛАГА, а затем вольные поселенцы без права выезда с территории, создали буквально всё. Они строили дома и дороги, работали в геологоразведке и добыче полезных ископаемых. А началось всё с организации государственного треста «Дальстрой». Тресту поручили разработку, поиск и разведку золоторудных месторождений на территории Ольско-Сеймчанского района Дальневосточного края, а также строительство автомобильной дороги от бухты Нагаева до района золотодобычи. Золото на Колыме к тому моменту уже вовсю добывали, однако появились данные о поистине огромных запасах драгоценного металла. Инфраструктуры в регионе не было: ни дорог, ни портов, ни населённых пунктов. Создать всё это нужно было быстро и дешёво, поэтому «Дальстрой» использовал почти исключительно бесплатную рабочую силу — заключённых. По всей территории Магаданской области открыли сотни лагерей, и затем на местах их дислокации уже вырастали населённые пункты, а между ними строили дороги. Этим объясняются и огромные человеческие потери: люди погибали от истощения, переохлаждения и обморожений, умирали от болезней, которые в лагерях толком не лечили. Только по плану «Дальстрой» имел свой «план», спускаемый сверху, и строго ему следовал. Мало того, желавшее выслужиться начальство всячески старалось выполнить план с опережением — разумеется, ценой чьих-то человеческих жизней. Такой подход касался не только строительства. С 1934 года горнодобывающая отрасль «Дальстроя» перешла от старательской системы разработки золотоносных месторождений к промышленной. Суть процесса — использование бригад по 100, 150 и 200 человек, с жёстким внутренним разделением труда на те или иные производственные операции. Абсолютное большинство рабочих, выполнявших наиболее сложные и трудоёмкие работы на приисках, составляли заключённые. Если в 1932—1936 годах первостепенной задачей «Дальстроя» было построить трассу до приисков, и основная масса заключённых была направлена для решения этой проблемы, то последующие годы они работали, главным образом, именно в системе горнодобывающих предприятий, на добыче золота. Основную массу заключённых после постройки дорог до колымских приисков направляли осваивать золотосодержащие месторождения. Орудия труда всё те же — кирки и лопаты. Все воспоминания заключённых того времени примерно одинаковы: было очень холодно, постоянно чувствовали голод и усталость, но отказаться от работы было нельзя, любая заминка жестоко наказывалась — зеков избивали, лишали и без того скудного пайка. По лагерным нормам, заключённому полагалась одна банка тушёнки в неделю и весьма ограниченное количество хлеба ежедневно. «Лагерный порядок поставлен так: заключённый Иван должен срубить и напилить 7,5 кубометров леса в день, или выполнить соответствующее количество другой работы. Все эти работы строго нормированы, и нормы напечатаны в справочниках. Этот Иван получает своё дневное пропитание исключительно в зависимости от количества выполненной работы. Если он выполняет норму целиком, он получает 600 грамм хлеба. Если не выполняет, получает 500, 400 и даже 200 грамм. На энном в лагпункте имеется тысяча таких Иванов, следовательно, энский лагпункт должен выполнить 7 500 кубометров. Если эта норма выполнена не будет, то не только отдельные Иваны, но и весь лагпункт в целом получит урезанную порцию хлеба. При этом нужно иметь в виду, что хлеб является почти единственным продуктом питания, и что при суровом приполярном климате 600 грамм обозначает более или менее стабильное недоедание, 400 — вымирание, 200 — голодную смерть», — писал репрессированный публицист Иван Солоневич. «Дни „Дунькиного пупа“ сочтены…» Этот крайне негуманный подход однако оказался очень действенным: непроходимая тайга за несколько лет превратилась в регион со своими дорогами, населёнными пунктами, множеством участков золотодобычи. Так газета «Колымская правда» в одном из своих номеров за 1934 год рассказывала о «штурме» перевала «Дунькин пуп», расположенного на 218 километре трассы: «Сюда брошены лучшие части строителей. Рабочие коллективы „Рассвет Колымы“, „Горный борец“, „Вторая пятилетка“ и соревнующийся с ними „Ответ второй пятилетке“ показали немало образцов победы над тайгой. Их сняли с других участков и бросили на штурм „Дунькиного пупа“. И дело идёт. Каждый день ложатся новые десятки метров, добываемые в тяжёлом труде. От 112 до 135% нормы — вот пределы, в которых колеблется производительность этих боевых бригад… Дни „Дунькиного пупа“ сочтены. Четыре километра прочного дорожного полотна обовьют его в начале июля». Под «рабочими коллективами», упомянутыми газетой, конечно, понимались бригады заключённых. Они же строили те посёлки, которые появились вдоль неё: Палатку, Атку, Мякит и другие. Летом 1932 года заключёнными и вольнонаёмными специалистами были введены в эксплуатацию первые 30 километров трассы «Колыма» и 90 километров зимника. Остальные 1042 километра до Усть-Неры строились до 1953 года. Такие невиданные темпы — это, конечно, успех системы, ведь в удалённом, климатически суровом, необустроенном регионе строить что-либо крайне дорого и тяжело. Однако цена этого успеха, как пишут современные историки, преступна: в лагерях «Дальстроя» в 1940 году содержалось 176 700 заключённых, из них около половины были репрессированы необоснованно по политическим мотивам. Более 11 000 безвинных человек в конце 30-х годов были расстреляны. Ежегодно от невыносимых условий труда и быта погибало до 15% лагерного контингента. Оно позволило советскому государству покупать за рубежом необходимое промышленное оборудование, создавать мощный военный потенциал. Можно без преувеличения сказать, что без золота «Дальстроя» в довоенный период Советский Союз не смог бы в столь короткий срок стать индустриальной державой и подготовиться к Великой Отечественной войне. История о пропаже золота С периодом, когда добыча золота шла в относительно свободном режиме (перед каждым старателем ведь не поставишь наблюдателя и охранника), связано множество легенд. Самая знаменитая и загадочная — история о пропаже золота, добытого в 1928 году Первой Колымской экспедицией под руководством талантливого и очень известного в регионе геолога Юрия Билибина. Оказывается, нашёлся человек, который смог украсть целых 20 килограммов экспедиционного золота, и не просто украсть, но и ещё надёжно спрятать. Правда, воспользоваться этим сокровищем ему так и не пришлось: в итоге удачливого вора отправили этапом в Магадан, а оттуда на Соловки, где его ждал расстрел. Однако перед смертью он успел рассказать одному из заключённых о координатах и приметах того места, где спрятал украденное. Тот искал, но не нашёл. Легенда эта очень привлекательна для кладоискателей, которых, надо сказать, в прошлые времена на Колыме было не мало. Однако, согласно официальным отчётам, билибинской экспедиции удалось добыть не более трёх килограммов золота, часть из которого была обнаружена совершенно случайно — в тайге, в банке из-под какао. А вот что рассказывал, вернувшись в Москву в 1947 году, колымский старатель по прозвищу дядя Вася: «Мыли мы золото на прииске Галимый. Инструмент — кайло да лопата. Пока план сдачи металла не выполнишь, бригаду из забоя не выпускают, пусть хоть все погибнут на месте. Я же стал сверх плана золото не сдавать, а припрятывать. Раз в неделю зеки отдыхали, а я доставал из тайника свои заначки и сдавал. У меня там, в заветном месте, осталось лежать килограмма три золотяшки. Вот умрёт Сталин, вернусь на Колыму, найду свой клад и буду богатым!..». Но, говорят, сам дядя Вася так и не добрался до заветного прииска и умер в обыкновенной коммуналке. Или ещё одна легенда для кладоискателей: на колымском прииске Бурхала в 700 километрах от Магадана, на глубине около 100 метров, лежит ведро, полное золота. Весит клад почти 200 килограммов и стоит несколько миллионов долларов. Оставили это богатство в зоне вечной мерзлоты вскоре после Великой Отечественной войны заключённые. Якобы так случилось, что зеки разрабатывали богатейшее золотоносное месторождение в монолите земли, схваченной льдом на глубину до трёх метров. План перевыполнялся — жила оказалась вдвое богаче знаменитых месторождений. Излишки добытого потихоньку сбрасывали в укромном месте в обыкновенную лохань. Мерзлотные воды постепенно затапливали штольню. Бадью всякий раз успевали перепрятать. Но однажды от такого хлынувшего потока рабочие едва унесли ноги. Так и осталось ведро с драгметаллом в глубине колымских руд. Жизнь простого человека Далеко не всегда известны имена тех, кто внёс большой вклад в развитие Колымы. В регионе образовалось целое движение энтузиастов, которые стремятся сохранить память о репрессированных на Колыме во времена ГУЛАГа. В магаданском книжном издательстве «Охотник» выпустили книгу бывшего заключённого Дмитрия Березского «Жизнь простого человека». В ней истории тех, кто когда-то создал на Колыме всё. Рядом с известными героями, такими как персонаж Олега Куваева Николай Чемоданов, люди, о судьбе которых и сейчас узнают только из свидетельств очевидцев. Один из них — Александр Балушев — бывший заключённый, затем вольный поселенец и опытнейший геолог. Но имя Балушева не упомянуто ни в одном из отчётов. Меж тем, он — человек с ампутированными после обморожения руками возглавлял геологические поиски на крупных месторождениях Колымы. — Помните, сталинское «незаменимых людей нет». Но в данном случае его не заменяли, представляли каких-то помощников по той самой причине, что он был незаменим, — рассказывает директор магаданского издательства «Охотник» Павел Жданов. — И открытие, кстати, Омчакского золоторудного узла — это во многом заслуга Балушева. Он естественно должен был, если бы не был заключённым, стоять в ряду тех людей, которые получили Сталинскую премию. В издательстве нет даже фотографии Балушева, здесь сейчас ищут хоть какую-то дополнительную информацию об этом человеке. Помогает с поисками интересующийся историей Колымы житель посёлка Ягодное Иван Паникаров. Многое, говорит он, уже не восстановить. Люди без прошлого Многие посёлки, которые строили как раз заключенные, сейчас закрыты: месторождения золота, находившиеся рядом с ними, отработаны, и в существовании населённых пунктов, как сейчас говорят, нет целесообразности. Не стало Мякита, Эльгена, Кадыкчана и других. Население Магаданской области ещё в 70−80-е годы прошлого века насчитывало 300 тысяч человек, сейчас — меньше 150 тысяч. На Колыме сейчас живут тысячи потомков бывших заключённых, но и они далеко не всегда знают что-то о своих родных и близких. Жительница Ягодного Ольга Никишова родилась в женском лагере в уже несуществующем посёлке Эльген. Её мать была заключённой, отец недавно освободился. Но обо всём этом она узнала совсем недавно. — Я обратила внимание в первый раз, когда получала паспорт в 16 лет, — рассказывает Ольга. — Думаю, а почему у меня свидетельство о рождении выписано 54-ым годом? Мать мне сказала, что некогда в 52-ом оформлять его было. И добавляет: «Ты, когда поступила в институт, прислала телеграмму, а мы с отцом порвали справки об освобождении, потому что боялись». Отец Ольги Анатолий Кошеленко умер ещё в 70-е годы прошлого века. Она до сих пор ищет хоть какую-то информацию о его прошлом. Знает только, что отец в годы войны был сыном полка, воевал наравне со взрослыми в танковой роте. Таких историй, говорит Иван Паникаров, тысячи. В одном из бараков ныне несуществующего посёлка Эльген жила Зинаида Гинзбург. Название посёлка поэтесса перевела с якутского как «мёртвое озеро». Там она провела почти 10 лет. В Эльгене был женский лагерь, в который старались свозить всех беременных заключённых. Поэтому совсем рядом — детское кладбище. Большинству похороненных детей нет даже года. О судьбе их родителей тоже почти ничего неизвестно. Это огромная проблема, говорит Паникаров. Он уже много лет помогает репрессированным и их потомкам, делает запросы, собирает документы, добивается реабилитации. Музей, посвящённый истории ГУЛАГа, историк организовал в собственной квартире в посёлке Ягодное. Здесь около 30 тысяч экспонатов — фотографии, орудия труда, личные вещи. «Колыма из слёз восстала» Магаданскую область и сейчас часто связывают с лагерями, считается, что здесь по-прежнему живут и работают заключённые. Однако это совсем не так: в регионе остались всего две колонии, одно поселение и один следственный изолятор. Труд заключённых нигде, кроме как на самих зонах, не используется. Они ремонтируют автомобили, выполняют частные заказы на поделки из кости или из дерева, трудятся на собственном тепличном хозяйстве. Это всё исключительно на добровольной основе и даже за денежное вознаграждение. Большая часть заключённых вообще не работает — либо из принципа, либо просто из-за отсутствия такой возможности. Но Колыма как регион, полностью построенный зеками, в любом случае навсегда останется живым памятником ГУЛАГу и конкретно «Дальстрою». Для сравнения: сейчас, при наличии современных технологий, строительной техники и оборудования, строительство и ремонт ведутся черепашьими темпами. К примеру, 400 километров грунтовой автодороги от Омсукчана до Чукотки планируют построить за 40 лет. И это нормально, с учётом тяжелейших условий. Ненормальна как раз та скорость, с которой прокладывали трассу в сталинское время. Колымскую дорогу ещё долго будут называть «дорогой смерти», «дорогой на костях». Забыть об этом не дают многочисленные памятники, к которым местное население относится с непоказным уважением, и подлинные остатки лагерного прошлого: полуразвалившиеся деревянные погрузчики и ветхие заборы вдоль дороги. В 2008 году, по завершении строительства нового участка дороги Кюбюме — Кадыкчан, на сопке при въезде в Усть-Неру открыли памятную стелу «Колыма из слёз восстала». О Колымской трассе писали многие. Ярче других — Варлам Шаламов — известный писатель бывший колымский зек: «Трасса — артерия и главный нерв Колымы. В обе стороны беспрерывно движутся грузы техники — без охраны, продукты с обязательным конвоем: беглецы нападают, грабят. Да и от шофёра и агента снабжения конвой хоть и ненадёжная, но всё же защита — может предупредить воровство… Тут же везут заключённых чистенькими стройными партиями вверх, в тайгу, и грязной кучей отбросов — сверху, обратно из тайги. Тут и сыщики-оперативники, которые ловят беглецов. И сами беглецы — часто в военной форме. Здесь едет в ЗИСах начальство — хозяева жизни и смерти всех этих людей».