Русский язык — это элегантно!

Высоцкий, Окуджава, Барышников, Михалков, Кончаловский, Бондарчук, Поланский — все эти небожители были Володьками, Мишками и Никитками для актера Даниэля Ольбрыхского, звезды польского кино и театра международного звучания. Сегодня Даниэль воюет с правящей партией Польши и шлет наказы Путину через Михалкова. Разговор портала Delfi с актером случился на рижском еврейском кладбище, где он снимался в фильме «Ван Гоги». В чем заключается сюжет картины «Ван Гоги» — пока тайна. По словам режиссера Сергея Ливнева, это история отца и сына, которых играют Даниэль Ольбрыхский и Алексей Серебряков. Латвия играет Латвию. Но главные герои — не латыши, а евреи. Ольбрыхский признался, что вспоминать русский язык ему было непросто: «В польском всегда ударение на предпоследний слог, во французском — на последний, а у вас всякий раз думаю — пИсать или писАть?» Впрочем, глядя, как он уверенно держится перед камерой и произносит свои слова, трудно даже усомниться в том, что все у него получится. Delfi: Как русский язык пришел в вашу польскую жизнь? Даниэль Ольбрыхский: Все воспитанные люди хоть немножко выросли на чудесной русской литературе. Неудобно как-то не читать Толстого, Достоевского, Чехова… В молодости я зачитывался модным тогда Достоевским (я потом даже Раскольникова играл в телеспектакле), но сейчас в зрелые годы люблю возвращаться к Толстому. — А сейчас среди польской молодежи модно читать Достоевского и Толстого? — Сейчас у молодежи, похоже, вообще, не модно читать. Смотрю, как растет мой внук, и не замечаю, чтобы литература была для него чем-то важным. Это у меня на прикроватной тумбочке 10-20 книг всегда стоит — на любое настроение. Я их просто пожираю и больше всякого кино люблю. И еще я всегда любил русские песни. Мелодии русского языка все мое поколение училось на Булате Окуджаве — в гимназии еще. Мы знали его песни наизусть: сидели у костров с гитарками и пели «Простите пехоте», «Солдатские сапоги»… это было элегантно! Мы росли на них и, благодаря им полюбили русский язык всей душой. Булат знал про нашу любовь и часто приезжал в Польшу. Была его известная фраза: «Из всего социалистического лагеря Польша — самый веселый барак». Благодаря тому, что я довольно рано стал популярным актером, я имел счастье познакомиться с Булатом — нас свела Агнешка Осецка — переводчица многих его текстов. Мы очень тепло общались в узком кругу. Он прекрасный, умный, скромный и очень интересный. Он мне всегда говорил: «Даниэль, не забывай быть хоть немного самоироничным!» — В России вы как впервые оказались? — Моей первой поездкой за границу были Москва и Ленинград — с фильмом Анджея Вайды «Пепел». Тогда познакомился с верхушкой советского кино — Сергеем Бондарчуком и Григорием Чухраем, а в Питере попал на репетицию пьесы «Идиоты» у Георгия Товстоногова, где Кеша Смоктуновский с Евгением Лебедевым репетировали в свитерах. Мы ужинали вместе в гостинице, я хотел познакомиться со Смоктуновским поближе и спросил у швейцара: а где тут самый близкий ночной клуб? Кеша сделал страдальческое лицо, швейцар задумался и ответил: «В Варшаве!» И, подумав еще, добавил: «Нет, самый близкий все же, наверное, в Хельсинки». — В общем, Россия была немного другой, чем сейчас. — Так. Но люди мало изменились — у нас очень артистичный сосед. И я те годы вспоминаю с большим теплом — мою дружбу с невероятными людьми из Дома кино и Дома литераторов. — Высоцкий и экс-рижанин Михаил Барышников в то же время появились в вашей жизни? — Ой, точно, Миша ведь рижанин — надо ему позвонить, что я тут. — Он недавно получил почетное гражданство Латвии и бывает тут, может, встретитесь. — Тут, да, но не в России. Он мне сказал, что пока этот труп из Мавзолея не будет нормально похоронен на кладбище, Миша не приедет в Россию. — Как вы познакомились? — Через режиссера Романа Поланского — Миша с ним был знаком, даже дружен, кажется. Мы с ним часто пересекаемся в Париже, Нью-Йорке, Варшаве. Уже после смерти Высоцкого мы встретились с Мишей в парижском кафе — он готовился к картине «Белые ночи» (Тейлора Хэкфорда), где играл самого себя, и мы с Мариной Влади ему сказали: «Ты обязательно должен станцевать Высоцкого. И он это сделал — появилась сцена, где он танцует «Чуть помедленнее, кони!» Мы с Мариной ее авторы. — А Высоцкий как возник в вашей жизни? — Задолго до нашего знакомства я о нем слышал, когда его песни еще не были так популярны в Польше. Меня его песне научила супруга нашего режиссера Ежи Гофмана Валентина с Украины, но ни она мне не сказала, ни я не знал, что это Высоцкий — я всюду ее пел под гитару: «В тот вечер я не пил, не пел. Я на нее вовсю глядел…» А познакомились мы с Володей очень смешно. Во время кинофестиваля в гостинице «Россия» ко мне был приставлен «переводчик» — поскольку, никакого перевода с русского мне не требовалось, было сразу ясно, кто он — младший лейтенант КГБ. И вот сидим мы с рюмочками, пьем на полуэтаже, и тут он застыл в изумлении: смотри, кто из лифта выходит! Это — Владимир Высоцкий. Оборачиваюсь — идет невысокий молодой человек в джинсах. Он улыбнулся — было видно, что он тоже знает, кто я. И мы разошлись. Вернулись мы с «переводчиком» в бар. Он наливает по рюмке себе и мне. И он говорит: «То, что я тебе сказал, что он актер, пот и наша легенда — это все правда, но самое важное…» Тут лейтенант осмотрелся по сторонам, проверил под барной стойкой, отключил что-то у себя в пиджаке и продолжил фразу: «…он..бет Марину Влади!» До сих пор, когда мы с Мариной встречаем незнакомых с этой историей людей, она просит: «Даниэльчик, расскажи им, как ты познакомился с Володькой!» — Вы общаетесь до сих пор? — Конечно, это ж сестренка моя! А с Володей у нас была такая глубокая дружба, что он называл меня своим братом. Как и я, он сильно не любил самолеты, потому в Париж к Марине ехал всегда через Варшаву и останавливался у меня. А когда за два года до его смерти я переехал в Париж, мы встречались и общались там. — На похоронах вы не были? — Не был, я тогда снимался в фильме Клода Лелюша. На девятый день мы с Мишей Шемякиным устроили поминки в мишиной парижской квартире. А на 40 дней я обещал Марине прилететь в Москву, и клятву сдержал. Хотя в Польше в то время была очень накаленная ситуация — наш август, на котором я с Лехом Валенсой стоял. Получить паспорт и приехать в Москву было нелегко. В их крохотной квартирке на Малой Грузинской собралась вся интеллектуальная Москва. А вокруг Ваганьковского кладбища стояли огромные костры, в которые молодежь бросала разбитые гитары. Я об этом стихотворение написал, которое есть в моей книжице воспоминаний «Поминки по Высоцкому». Ее перевели и на русский. Одну такую книгу я даже подарил Путину, когда десять лет назад он пригласил к себе на ланч на Рублевке членов жюри Московского кинофестиваля и меня. — Еще один ваш яркий и очень многогранный друг — Никита Михалков. — Мы с моим другом Никиткой — ровесники, он младше меня на несколько месяцев. И ощущение такое, что знакомы с детства. На самом деле, встретились мы в 1971 году — я получил приз на Московском кинофестивале за лучшую мужскую роль в картине Анджея Вайды «Березняк». Нам тогда было по 20. То, что Никита большой режиссер, я понял сразу, как увидел его дипломный фильм «Спокойный день в конце войны». Хотел с ним работать. И вот он позвал меня в свой «Сибирский цирюльник». У меня было 30 съемочных дней, а у великого английского актера Ричарда Харриса — 33. Никита наснимал материала на семь часов экранного времени, я ему говорил: «Ты с ума сошел — сериал, что ли, снимаешь!» А он взял потом и порезал меня. Я там только мелькаю. Никита сказал, что он позже смонтирует сериал, где я буду во всей красе, но что-то я не видел никакого сериала… — За годы вашего знакомства Никита для вас сильно изменился? Ваша дружба сохранилась? — Ее испортить трудно — все же Никита очаровательный и невероятно талантливый человек. Мы редко сейчас общаемся. И это неплохо, иначе бы сильно спорили, наверное. Он и с братом любит поспорить. Андрон, когда ставил своего «Короля лир» в Варшаве, рассказывал, что когда они с супругами поехали кататься на лыжах, то ни одного ужина мирно не заканчивалось. — А теперь у вас еще и политические разногласия с Михалковым? — Да, говорят, что он слишком в политику пошел. — «Говорят» — не то слово! Вы же ему письмо написали, с просьбой походатайствовать перед Путиным насчет освобождения режиссера Олега Сенцова. — Я ему написал, что, по моим сведениям, Путину достаточно лишь пальцами щелкнуть, чтобы человека освободили. А Никита с Путиным всегда был близок. И в его ответе был весь Никита последнего времени. Он сказал: дорогой Даниэль, мы не настолько византийская страна, чтобы президент мог что-то диктовать свободному суду. Если режиссер невиновен, он не будет в тюрьме, наверное. Думаю, что Никита считает: у России должен быть царь. Хороший и умный. Но даже если предположить так, то чем режиссер может быть опасен для России? Он что, бандит, убил кого-то? Даже в царские времена не было таких политических преступников. Мир смотрит на Россию, как на страну монстров каких-то… Надеюсь, что рано или поздно, если народ несогласен с таким — он выберет другую власть. А если народ считает, что власть может делать, что хочет, то он сам и заслуживает такую власть — сам виноват. Лично я люблю вмешиваться в политику. В отличие от Никитки, я почти всегда выступаю против действующей власти, чтобы ей спокойно не сиделось. Уверяю вас, в каждой стране — есть за что. — И вам это сходило с рук? — Ну уж нет. Я был даже запрещен. В советское время я был активным членом «Солидарности», в самом ее эпицентре — в Гданьске, подписывал письма против власти. Мы дружили с Лехом Валенсой, когда еще он был рабочим в Гданьске и никто подумать не мог, знал, что он станет президентом. В 80-х в Польше для меня не было работы. По телевидению меня не показывали. Мои зарубежные фильмы — «Жестяной барабан» и «Диагональ слона» — получали «Оскаров», а на родине об этом не написали ни слова. Только когда Элем Климов (тогда время председатель Союза кинематографистов СССР) позвал меня на Московский кинофестиваль, в Польше для меня все запреты кончились в 1989 году. А до этого что же… Я был правой рукой главного врага коммунистов Валенсы. — Когда советский строй закончился, и в Польше к русским относились не очень — как это отразилось на вас, русофиле? — Никак. Думаю, старая система должна была рухнуть намного раньше — это же ужас просто, что навыдумывал Карл Маркс и развили Ленин, Сталин, Хрущев и наши политики-покойники! — Ну вот, а гостивший недавно в Риге Далай-лама сообщил, что он — убежденный марксист! — Дурак, значит. Гениально про всю эту задумку Маркса высказался президент Линкольн в Конгрессе США — он сказал: «Господа, конгрессмены! Иногда и нам надо посмотреть на то, что в Европе происходит. Недавно прислали мне книжку — не то Карла, не то Чарли Маркса. О-очень интересно — вот послушайте, только не смейтесь: чтобы бедным стало лучше, надо грабить, а иногда даже убивать богатых… Но кто из бедных будет работать, если богатых не будет? Это же парадокс! Не смейтесь, но в Европе такой идиотизм в книжках пишут… О, тут еще написано о том, что это политика любви между людьми и народами. Ничего у них из того не выйдет — слишком дурно написано». Но вышло, и вышло на десятки лет. А потом одно зло ушло — так другое постучалось в двери. И у нас, и у вас. Уверен, что были бы живы Володя и Окуджава, они бы спели про это свои крепкие песни. — Про то, что происходит в России, мы неплохо информированы. А что у вас там случилось? Вы снова против власти? — Я резкий противник партии, которая сейчас руководит страной, и ее лидера Ярослава Качиньского. — И что вам не нравится? Из Риги ощущение такое, что все там у вас идет в гору. Латвия завалена польскими товарами. Завидуем! — Экономический подъем шел с первых лет независимости — тут уже трудно что-то испортить. И сегодня Польша открыта и свободна. Уже то, что я могу по телевизору жестко критиковать мистера Качиньского и его партию — это уже хорошо. Правда, не все каналы меня показывают. Общественным телевидением Польши завладели люди партии Качиньского — меня там не было три года. Но есть другие каналы. В общем, зло никуда не исчезает. — В чем оно? — Это демократически избранный ужас. Надеюсь, что его также демократично можно будет и убрать со временем. Главное, чтобы поляки не проспали следующие выборы — три года назад половина не пришла. В тоге сегодня правит партия, чья политика основана на ненависти к людям, которые думают иначе, чем они. Они яростно настроены против интеллигенции, глубоко националистичны и шовинистичны, сеют ярый антисемитизм, пропагандируемым с радио «Мария» — мы подозреваем, что им руководит бывший агент КГБ, который пустил корни в Польше. И на уровне Европы они показывают свою дурость: 27 стран голосовало за то, чтобы наш бывший премьер Польши Дональд Туск продолжал свою миссию, как президент Европейского Совета. Против — только делегат из Польши, который из партии Качиньского. Не дай бог, кто-то прыгнет выше него. — Раз такое руководство вы себе выбрали демократическим путем — значит, такие идеи востребованы. Как и в США востребован Трамп… — Черт его знает! Это какая-то дурость польских избирателей. А теперь многие говорят: если бы я знал, никогда бы так не голосовал. А что тут не знать? — Почему, прожив в Париже 10 лет и став звездой мирового масштаба, вы все же предпочитаете жить в Польше? — Мне так удобнее — тут работать и жить. Это моя страна, даже если что-то тут не так. Это даже лучше — есть с чем поспорить. Тут же не диктатура генерала Ярузельского, который, как я позже узнал, меня очень уважал. И я его тоже.