Надежды на взлет российской экономики не оправдались даже после распада СССР

По прогнозам банка Goldman Sachs, сделанным в начале 2000-х годов, экономики Бразилии, России, Индии и Китая (БРИК) в ближайшие десятилетия должны опередить экономики основных развитых стран. Поводом для такого предположения послужил устойчивый рост ВВП, который был явным подтверждением того, что открытость экономики — в той или иной мере усвоенная всеми четырьмя странами — давала свои результаты. В России экономический бум пришел на смену периоду продуктивной дезорганизации, наступившему в 1991 году с падением коммунистического режима. Власть коммунистов началась после революции, в этом месяце отмечающая свой столетний юбилей. Однако надежды, которые связывались со страной, как и в случае Бразилии, не оправдались. Если в период между 1999 и 2008 годом рост российской экономики составлял в среднем семь процентов, то со времен мирового финансового кризиса она до сих пор не может прийти в себя. Подобного рода разочарования случаются уже не в первый раз. После свержения царского режима в октябре 1917 года правительство США направило в страну двух эмиссаров, чтобы лучше понять намерения революционного лидера Владимира Ленина. Один из них, журналист Линкольн Стеффенс (Lincoln Steffens), был настолько впечатлен предлагаемой большевиками моделью, что по возвращении в США произнес историческую фразу: «Я видел будущее, и оно работает». Этот анекдот рассказывают в своей книге «Почему одни страны богатые, а другие бедные» (Why Nations Fail) экономисты Дарон Аджемоглу (Daron Acemoglu) и Джеймс Робинсон (James Robinson), которые анализируют случаи экономических успехов и провалов. Бывший Советский Союз ученые относят ко второй группе, где, по мнению авторов, процветанию страны мешают экстрактивные экономические институты, главная функция которых заключается в том, чтобы откачивать средства из отдельных секторов и направлять их в карман немногочисленной элиты. Правда, в мире этого долго не сознавали. Лауреат Нобелевской премии по экономике Пол Самуэльсон (Paul Samuelson) в 1984 году подтвердил свой сделанный в 1960-е годы прогноз о том, советская экономика обгонит американскую — ученый лишь перенес предположительные сроки с 1997 на 2012 год. По словам Аджемоглу и Робинсона, такое впечатление складывалось ввиду активного расширения советской экономики, которое наблюдалось в течение довольно длительного периода. «Между 1928 и 1960 годом национальный доход рос на шесть процентов в год, вероятно, к тому моменту это был самый резкий скачок экономического роста в истории», — говорят они. Однако экстрактивные институты, которые обеспечивали экспансию, не давали хода инвестициям в более технологические сектора, отвечающие за постоянную инновацию. Один из примеров — принудительное преобразование сельского хозяйства, которое в конце 1920-х годов подверглось коллективизации, и одновременное перераспределение ресурсов в пользу промышленного сектора. Идея государства заключалась в том, чтобы направлять излишки продовольствия рабочим новых заводов. Но полное отсутствие экономических стимулов у крестьян, вынужденных заниматься тяжелым трудом, привело к развалу производства, нехватке продовольствия и страшному голоду, жертвами которого стали миллионы. К этому моменту, по словам Дугласа Норта (Douglass North), также лауреата Нобелевской премии по экономике, некоторые марксистские идеалы постреволюционных времен — например, полная ликвидация цен и заработной платы — уже были преданы забвению. Между тем ценность товаров и услуг, которая в рыночной экономике определяется спросом и предложением, оказалась под контролем правительства. По словам исследователя Алешандре Куньи (Alexandre Cunha) из Федерального университета Рио-де-Жанейро, когда цены перестают выполнять свою функцию, то есть сигнализировать о доступности того, что нам нужно, утрачивается связь между поставщиками, производителями и потребителями: «Именно это и произошло в Советском Союзе. Был повсеместный дефицит, и одновременно на прилавках лежали вещи, которые никто не хотел покупать». Режим отреагировал на кризисы, вызванные неудачной экономической моделью, дальнейшим усилением государственного контроля над экономикой, особенно с приходом к власти Иосифа Сталина в 1924 году после смерти Ленина. На рубеже 30-х годов появились пятилетние планы, которые устанавливали конкретные задачи и сроки их выполнения, тем самым создавая среду доверия. Однако на практике они постоянно пересматривались в соответствии с решениями Сталина о том, кого следует поощрить, а кого наказать — в зависимости от степени лояльности. Как объяснял академик Моше Левин (Moshe Lewin), «планирование означало потребность государственного аппарата в расширении сферы административного контроля и в полном господстве в экономике». Какое-то время результаты не могли не впечатлять. Длившийся на протяжении трех десятилетий экономический рост и такие достижения, как изгнание нацистов и лидерство в космической гонке, обеспечили Советскому Союзу статус сверхдержавы. Однако устойчивый рост ВВП был возможен только благодаря перераспределению рабочей силы из сельского хозяйства в промышленность. Хотя стимулы к повышению производительности на новых заводах были невелики, в отсталой сельскохозяйственной отрасли они оказывались еще меньше. «Задушенный» сектор инноваций Инвестиции в образование и промышленное развитие привели к формированию важного научного и академического сообщества. Это гарантировало стране первенство в области научных открытий. Но, как отмечает историк Лорен Грэхэм (Loren Graham), изобретения — не то же самое, что инновации: без последних не бывает диверсификации и прогресса. В 1964 году два советских ученых получили Нобелевскую премию по физике за исследования, которые способствовали открытию лазера, однако сама страна не занимала видного места на международном рынке в этом сегменте. В 1957 году СССР первым вывел спутник на орбиту, но впоследствии не играл значимой роли в сфере телекоммуникаций. В Советском Союзе инновационный дух подавлялся репрессивной политической обстановкой и отсутствием стимулов к деятельности, сопряженной с возможными рисками. В качестве примера Аджемоглу и Робинсон приводят систему премий, принятую в 1930-х годах для рабочих, которым удалось достичь выдающихся производственных успехов. Механизм этот выступал препятствием для технического прогресса, поскольку инвестиции в инновации лишали бы ресурсов текущее производство, ставя под угрозу установленные для пятилеток цели. Правительство осознавало безрезультатность такой политики и пыталось ее переформулировать. Но даже когда систему улучшили, сделав вознаграждение пропорциональным потенциальным преимуществам изобретения, желаемого эффекта достичь не удалось, поскольку расчет был основан на контролируемых ценах, имеющих самое отдаленное отношение к реальности. Лишенная стимулов к рискованным шагам советская элита сливалась с гигантским государственным аппаратом. Экономический баланс обеспечивался спросом на продукцию тяжелой промышленности в таких секторах, как сельское хозяйство и оборона, это был оплот диктатуры. По словам ученых Клиффорда Гадди (Clifford Gaddy) и Барри Икеса (Barry Ickes), «чем больше металла, энергии и транспортных услуг потребляют фабрики, тем больше власть и привилегии их директоров». Отличающая эту модель неэффективность распределения ресурсов в 1970-е годы привела к торможению роста и последующему падению режима. Дальнейшие реформы были направлены на установление рыночной экономики с либерализацией, приватизацией и инструментами стабилизации валютного курса. Но, по словам Гадди и Икеса, наследие старого режима, которое мало заботилось о расходах, до сих пор налагает серьезные ограничения на производительность. Они ссылаются на местоположение важных промышленных секторов в отдаленных регионах с экстремальными температурами. Затраты на связи этих поставщиков с потребителями, говорят они, «подобны налогу на рост». Адаптация То, что происходило в последние десятилетия, даже в контексте развития частного предпринимательства, можно назвать подгонкой системы перераспределения доходов, благодаря которой неэффективные сектора по-прежнему субсидируются наиболее производительными. В начале 2000-х годов казалось, что новый режим работает исправно. Высокие цены на нефть и проведенные в 1990-е годы реформы обеспечили российской экономике новый взлет. Но мировой кризис 2008 года и крах цен на сырьевые товары положили ему конец, и сегодня стране приходится иметь дело с ограничениями, налагаемыми режимом Владимира Путина, равно как и с низкими стимулами для инноваций и конкуренции. В интервью Folha Икес отметил, что без политической реформы трудно представить себе какие-либо перемены в структуре перераспределения доходов в экономике, учитывая ключевую роль «порочных» компаний. «Источником политической власти является контроль над распределением средств», — говорит Икес. По мнению аналитика Economist Intelligence Unit (EIU) Максимилиана Ламберцона (Maximilien Lambertson), за отсутствием признаков скорого изменения институциональной среды устойчивый рост российской экономики сегодня составляет менее двух процентов в год. «Складывается довольно печальная картина, особенно если сравнить с другими странами региона», — сказал он. Из этого логически следует, что российский доход на душу населения, по всей вероятности, продолжит оставаться высоким по стандартам государств с формирующимся рынком, но еще не скоро приблизится к уровню жизни экономически развитых стран.