Госпожа Лариса с интересом взглянула на меня, и ее лицо просияло улыбкой. Дежурная в небольшом отеле в Славянске меня вспомнила. В первый раз я побывал здесь осенью 2014 года, через несколько месяцев после того, как украинские части выбили из города отряд Игоря Гиркина, русского националиста и монархиста. В кармане у меня лежит светло-фиолетовая карточка от командования украинской армией, которая подтверждает, что я — журналист и могу находиться в зоне АТО, то есть антитеррористической операции. Так киевское правительство называет вооруженный конфликт на Донбассе. Сами военные плюют на дипломатичные термины и говорят, что идет война с Россией и сепаратистами, которых она поддерживает. Это война, но официально так называть ее нельзя. «А что Вы здесь, собственно, будете делать? Тут спокойно, и, наверное, так и будет», — улыбается госпожа Лариса. Три года назад она изучала мой паспорт и спрашивала меня, могут ли чешские солдаты, как представители НАТО, помешать тому, чтобы русские бойцы снова вернулись в ее город. Насколько я помню, я пролепетал что-то нейтрально успокаивающее. Тот, кто начал войну Город с населением около ста тысяч человек в апреле 2014 года занял отряд бывшего офицера российской спецслужбы ФСБ Игоря Гиркина, известного под псевдонимом Стрелков. «Именно я начал войну. Если бы я этого не сделал, все ограничилось бы столкновениями с полицией и бандеровцами и так ничем бы не закончилось», — гордо признался в своей роли Гиркин в интервью телеканалу «Царьград». Гиркин, он же Стрелков, приехал из России. Прежде он принимал активное участие в аннексии Крыма, где командовал отрядом «крымского ополчения», которое, правда, состояло преимущественно из националистов и мнимых казаков из России. «Собственно, мы так до конца и не поняли, что произошло. Вдруг появились люди с оружием и начали всем заправлять. Пришел этот усатый, построил нас и заявил, что он полковник Стрелков, и что мы, конечно, понимаем, из какой он армии», — рассказывает Дмитрий, который в то время был начальником местной транспортной полиции. Боевики сорвали со здания администрации украинский флаг и повесили российский. Дмитрий не стал медлить, он собрал семью и уехал в Харьков, который оставался под контролем украинского правительства. «Чтобы вы понимали: я был против Майдана. Я не утверждаю, что мы любили президента Януковича, но мы, по крайней мере, знали, что от него ожидать. Когда он сбежал, я поддержал идею о том, что Донбасс станет республикой, и мы сами будем всем управлять, без Киева. Но когда пришли люди Стрелкова, я посчитал, что уж лучше Киев», — говорит Дмитрий. Я не хочу называть его фамилии, поскольку его могут обвинить в помощи сепаратистам. Сегодня Славянск выглядит совсем не так, каким я его помню вскоре после взятия украинской армией. Тогда это был обычный постсоветский город с панельными домами, которые не ремонтировались десятилетиями, с мраморным Лениным на главной площади и танкодромом, похожим на близлежащие улицы. Сегодня вместо вождя мирового пролетариата — клумба, а на прилегающей чистенькой улице — кафе, которого не постыдился бы и берлинский район Пренцлауэр-Берг. Венесуэльский и эфиопский кофе, продаваемый в рамках «честной торговли», а также выпечка от местного пекаря. «К нам ходят в основном студенты и предприниматели, которые назначают тут встречи», — говорит владелица кафе Анастасия Гетманская, девушка, которая своими голубыми дредами точно очень разозлила бы Игоря Гиркина. Кстати, в кафе не продают никаких алкогольных напитков. Если бы кто-нибудь три года назад сказал мне, что в Славянске может процветать подобное заведение, то я посочувствовал бы этому человеку и отправил его к психиатру. На фронтовой линии Сегодня Славянск отдален от фронтовой линии почти на 70 километров. А вот город Авдеевка с его крупнейшим в Европе коксохимическим заводом, наоборот, находится прямо на линии фронта, хотя на дипломатическом языке ее называют линией соприкосновения. Это «соприкосновение» может быть опустошительным. «Пожалуй, хуже всего было, когда снаряд попал в резервуар с бензолом. К счастью, за неделю до этого мы почти все вывезли, и там оставалось чуть менее десяти тысяч кубометров. Они сгорели. Но обычно там бывает в десять раз больше, и тогда от завода вообще ничего не осталось бы», — говорит директор предприятия Муса Магомедов. Завод кормит весь город, а также обеспечивает его теплом. В последние три года заводским инженерам удается делать практически невозможное. Когда была повреждена газовая труба, они сумели — под обстрелом! — за шесть часов все поправить. Когда гранаты уничтожили линию электропередачи, они отремонтировали старый генератор, чтобы печи продолжали работать. На окраине Авдеевки в промышленной зоне стреляют почти каждый день. Здесь окопы враждующих сторон расположены всего в двухстах метрах друг от друга. Фронт здесь, как и в других местах, не двигается (максимум — на несколько десятков метров). Каждый день здесь кто-то умирает. Как правило, это солдаты, но бывают и мирные жители, которые, несмотря на опасность, остаются здесь, потому что им некуда идти. «Когда все спокойно, люди возвращаются, а когда начинаются обстрелы, то уезжают», — говорит староста близлежащего поселка Верхнеторецкое Павел Странадко. Четверть поселка контролируют сепаратисты из так называемой Донецкой Народной Республики. У местной школы нет прикрытия, поэтому ее вход заложен мешками с песком. Директор школы Елена Черкашинова говорит, что дети уже привыкли к войне. Психологи якобы шокированы тем, что у детей нет никакой травмы. До этого я поговорил с психологами, которые помогают детям в Авдеевке, и я не мог избавиться от впечатления, что госпожа учительница, скорее, рассказывает мне о своем заветном желании. Год жизни Однако в помощи психологов нуждаются и солдаты. За три года было мобилизовано более ста тысяч человек, из которых как минимум половина побывала непосредственно на фронте. Через год они возвращаются в нормальную жизнь и не понимают ее. «Да, мы странные. Мы все время держимся подальше от края шоссе, покупаем сигареты блоками и все время удивляемся, что из крана течет горячая вода. И еще в рюкзаке у нас всегда есть свитер: вдруг придется ночевать на улице? Я думаю об этом, даже когда, вернувшись в Киев, еду из дома на работу. Какая ночевка? Но свитер я лучше оставлю, пусть лежит. Мы обнимаем наших детей, потому что знаем: мы лишили их года жизни с отцом. А когда нас спрашивают: „Ты пойдешь снова на войну?" — мы отвечаем, что, конечно, нет, хотя понимаем, что ответ да», — написал украинский блогер Мартин Брест. Эту запись на «Фейсбуке» перепостил мой друг Евгений Степаненко, театральный и кинорежиссер. В прошлом году мы вместе встречали Новый год в коттедже в горах Крконоше. После полночного тоста он не пошел на улицу посмотреть на фейерверк. Он сказал, что только недавно отучился падать на землю во время взрыва. В ту новогоднюю ночь погибли двое его знакомых. Сепаратисты отпраздновали Новый год по московскому времени, обрушив шквальный огонь на украинские позиции. «Странная война. Но не говори этого моей жене: она тоже знала этих парней», — сказал мне тогда ночью Евгений. Точнее, вместо слова «странный» он употребил непечатные, но оттого очень точные слова. P.S. Через три месяца я вынул свитер из рюкзака. Ведь я за полчаса доеду на трамвае из дома на работу и не останусь где-нибудь в укрытии из-за обстрела. Так ведь, да?
