«Уеду хоть на Канары, но со своими скалами». Главный буддист Урала рассказал, на каких условиях покинет уникальный монастырь

По решению суда постройки на горе Качканар должны быть снесены. Вот только найти желающих оплатить данные работы никак не удается. Создатель монастыря лама Санье Тензин Докшит (в миру Михаил Санников) платить за снос отказывается, утверждая, что объект – не его собственность и строила его община. «Средства для сноса построек мы запросили из федерального бюджета. Когда вопрос разрешится, будет разыгран конкурс на осуществление работ», – прокомментировал ситуацию корреспонденту «ФедералПресс» начальник отдела-старший судебный пристав Качканарского районного отдела судебных приставов Сергей Помещенко. Сами же обитатели монастыря с буддийским спокойствием продолжают строительство и ведут обратный отсчет: до завершения осталось 277 лет, 10 месяцев и 2 дня. – Когда я звонила договариваться по поводу интервью, ваши помощники сказали, что вы во дворе что-то «колотите». Есть ли смысл продолжать стройку, когда столько разговоров о сносе монастыря? История с этим продолжается с 2014 года и никак не разрешится. Надеетесь, что Шад Тчуп Линг все-таки решат оставить? – Вы уверены, что это история. Мне кажется это просто пиар-акция монастыря (улыбается). Благодаря ей мы вышли не только на федеральный, но и на международный уровень. Двадцать три года стоял монастырь и никто его не замечал, только сказали, что снесут, и сразу все заговорили. Я от чистого сердца благодарен «Евразу» за то, что благодаря их амбициям об этом месте пишут издания, расположенные далеко отсюда: начиная от Филиппин и заканчивая Новой Зеландией. – Вы сравнивали поток людей, которые приходили до 2014 года и после? – Количество людей увеличилось, но оно бы стало больше и без этой истории. Правда, только лет через пять. А так произошло опережение на два года. – Но ведь в 2014 году был суд и будущее монастыря под вопросом? – Суд был относительно меня как частного лица. Речь шла о том, что я незаконно занимаю участок, не принадлежащий мне по праву собственности. Но представьте: я уехал, и все кончилось. Я по доброй воле сотрудничаю с судебными приставами, а ведь мог не забирать бумажки и не общаться, потому что у меня прописка пермская. Пусть бы оттуда приставы ездили сюда. Хотя спор о законности занятия мной этого места начался давно и так ничем и не закончился. – Вы не раз заявляли, что не допустите сноса монастыря, но на его перенос на гору Мохнатка вы согласны. Переехали бы, если бы «Евраз» помог перевезти вещи? – Действительно, департамент лесного хозяйства выделил участок земли для монастыря на горе Мохнатка без права рубки. Но переезд — это не перетаскивание, не перенос, не перелет, а именно переезд. Пока дороги нет, и никто никуда не переезжает. Правительство (тогда еще в лице Якова Петровича Силина) пообещало нам, что попросит «Евраз» оказать содействие. Но строительство лесной дороги в одну полосу обойдется примерно в один миллион рублей. Вряд ли «Евраз» на это пойдет. Я согласен переехать хоть на Канарские острова, но вместе со строениями и скалами. Меня иногда спрашивают, переживаю ли я по поводу происходящего. Конечно, переживаю: я пережил уже четырех мэров, несколько управляющих директоров ГОКа и одного генерального. Я переживаю (улыбается). – В одном из интервью вы говорили, что работы по строительству храма займут ещё более 200 лет. Кто должен будет продолжить возведение? И станут ли ваши преемники так же ревностно отстаивать монастырь? – До окончания осталось 277 лет, 10 месяцев и два дня. Преемники есть и их много. Кто-то из них живет здесь, кто-то учится. – Что будете делать, если придут приставы и начнут выгонять? – Ничего. Человека нельзя заставить делать то, чего он не хочет. Если я уйду, значит, я согласен с этим. А я не согласен. – Сейчас конфликт вокруг монастыря можно назвать информационной войной. Вам помогает опыт, полученный на настоящей войне? – Война без кровопролития (то, что вы называете информационной войной) это просто склоки и дрязги. На войне погибают люди, а здесь умирают идеи. Но опыт мой здесь помогает. – Буддистский монастырь вы основали в 1995 году. Когда-нибудь раньше могли подумать, что найдете себя именно в этом? Как вы видели свое будущее после Афганистана до идеи с монастырем? – Если честно, я не большой любитель думать: мне сказали, и я приехал делать. Это как в армии: сначала выполнить приказ, а потом обжаловать. Раз я еще не выполнил его, обжаловать не могу (улыбается). – Вы из семьи потомственных военных. Повлиял ли на выбор вами первой профессии опыт отца и деда и кем вы мечтали стать в детстве? – В пять лет у меня была мечта: стать министром угольной промышленности. Мы тогда жили в Ростовской области, а там кругом шахты. – Почему не пошли в чиновники? – Если человек хочет быть свободным, он не имеет права делать несвободными других людей. Министр угольной промышленности сам должен жить по определенным правилам и других заставлять. А в духовной сфере не так: либо ты сам свободный и позволяешь быть окружающим такими же, либо не мешай. – С 1995 года вам поступали предложения по работе? – Было предложение вернуться на службу. Но, как говорится, сдохла лошадь — слезай с нее. Я поменял образ жизни. Коммерческие предложения были: звали работать в охрану банка. Мне это неинтересно. – Если монастырь все-таки снесут, не будете жалеть о выбранном пути? – А вы уверены, что есть возможность переиграть? Я – нет. Если ты шел и поменял дорогу, ты просто не дошел. – Вы же тоже поменяли дорогу, когда ушли из военной службы в духовную сферу. – Всему свое время. – С целью отстоять монастырь вы собирали обращения к президенту, сколько голосов «за» Шад Тчуп Линг удалось собрать? И были ли они направлены по адресу? – Это была социальная акция. Собрали около пяти тысяч подписей. Когда их было около трех тысяч, отправили письмо в администрацию президента и премьер-министра. Оба письма вернулись к губернатору Свердловской области. – Что такое буддизм в трех словах? – Умение быть счастливым. – Выходит, что буддизм у всех разный. Все же счастливы от разных вещей? – Наоборот. Счастливы все одинаково, а несчастливы по-разному. Спросите у любого человека, счастлив он или нет. Если он задумается, однозначно счастливый: потому что ему даже некогда задумываться о подобном. Несчастливые сразу говорят о своем несчастье: кому-то денег не хватает, от кого-то жена ушла. – Приходят ли сюда абсолютно счастливые люди? – От несчастья можно податься в православие, но никак не в буддизм. Тех, кто приходит сюда и приходит надолго, не так много. Их число не увеличится от увеличения общего потока. В основном к нам приезжают люди, которые любят путешествовать. Среди них большой процент интересующихся не только буддизмом, но и другими учениями, связанными с работой с сознанием. Таких в пределах пяти процентов. 80% людей, которые здесь остаются, имеют высшее образование. Видимо, все-таки горе – оно от ума (смеется). – В российском кинематографе есть фильм «Земля Санникова», снятый по роману Владимира Обручева. Смотрели? Как вообще относитесь к литературе и кино? – Песни в этом фильме хорошие. Из литературы читаю все, что напечатано: начиная от газет и заканчивая историческими и фантастическими романами. Но в основном предпочитаю справочники и учебники. Терпеть никогда не мог Достоевского, но читал всего. Слишком долго он пишет. По поводу фильмов, один из моих любимых – «Белое солнце пустыни». Его могу смотреть бесконечно. – В споре монастыря и Качканарского ГОКа, принадлежащего «Евразу», все равно должна быть поставлена точка. Как вы видите развитие событий, и как вам кажется, чем все закончится? – Весь этот конфликт находится в бумажной плоскости. Для его разрешения нужен один: документ письмо согласования с местной администрацией, в котором она разрешила бы монастырю находиться на этой земле. Посмотрите на карты, это – каменная россыпь и хозяйственного значения для департамента лесного хозяйства она не имеет. Но все упирается в разрешающее письмо от администрации: ни один из существующих мэров так и не написал его правильно. Не было ни правомерного отказа, ни согласия. Что касается амбиций «Евраза», то три улицы города Качканара находятся в производственной зоне предприятия, половина поселка Валериановский тоже находится в производственной зоне, мы находимся на границе санитарной зоны. Почему никто не переселяет те три улицы, и не заставляет людей сносить дома и переезжать в другие места? Почему беспокоят только нас? Потому что на самом деле у «Евраза» нет ни оборудования, ни технологии разделения железа от примесей титана, вот и переводят на нас «стрелки», будто мы и есть главная помеха, потому что не готовы к заявленной добыче.. В народе это называется «отмазка». Ну а мы продолжим жить и строить, поэтому в жизни нашей обители нынешняя осень далеко не последняя.